Неточные совпадения
Затем он подумал, что вокруг уже слишком тихо для человека. Следовало бы, чтоб стучал маятник часов, действовал червяк-древоточец, чувствовалась бы «жизни мышья беготня». Напрягая слух, он уловил шорох листвы деревьев в парке и вспомнил, что кто-то из литераторов приписал этот шорох
движению земли в
пространстве.
Так, как в математике — только там с большим правом — не возвращаются к определению
пространства,
движения, сил, а продолжают диалектическое развитие их свойств и законов, так и в формальном понимании философии, привыкнув однажды к началам, продолжают одни выводы.
Все, что во времени и
пространстве, было для меня лишь символом, знаком иного, иной жизни,
движения к трансцендентному.
И се рука всемощная, толкнув вещественность в
пространство, дала ей
движение.
Подойдя к рампе, Луша подолгу всматривалась в черную глубину партера, с едва обрисовавшимися рядами кресел и стульев, населяя это
пространство сотнями живых лиц, которые будут, как один человек, смотреть на нее, ловить каждое ее слово, малейшее
движение.
Оставался церемониальный марш. Весь полк свели в тесную, сомкнутую колонну, пополуротно. Опять выскочили вперед желонеры и вытянулись против правого фланга, обозначая линию
движения. Становилось невыносимо жарко. Люди изнемогали от духоты и от тяжелых испарений собственных тел, скученных в малом
пространстве, от запаха сапог, махорки, грязной человеческой кожи и переваренного желудком черного хлеба.
Жизнь представлялась ему в виде необъятного
пространства, переполненного непрерывающимся
движением.
Тишина ночи рисуется пред ним в виде бескрайнего
пространства темной воды, она совершенно неподвижна, — разлилась всюду и застыла, нет ни ряби на ней, ни тени
движения, и в ней тоже нет ничего, хотя она бездонно глубока.
Чтобы вполне насладиться этой картиной, я вышел в поле, и чудное зрелище представилось глазам моим: все безграничное
пространство вокруг меня представляло вид снежного потока, будто небеса разверзлись, рассыпались снежным пухом и наполнили весь воздух
движением и поразительной тишиной.
За кормой шелково струится, тихо плещет вода, смолисто-густая, безбрежная. Над рекою клубятся черные тучи осени. Все вокруг — только медленное
движение тьмы, она стерла берега, кажется, что вся земля растаяла в ней, превращена в дымное и жидкое, непрерывно, бесконечно, всею массой текущее куда-то вниз, в пустынное, немое
пространство, где нет ни солнца, ни луны, ни звезд.
Ходил он лениво, с развальцой. Никогда, даже во время кулачного боя, он не ускорял
движений. Стоя на месте, всегда в самой середине свалки, он только расставлял пошире ноги, укреплялся в устойчивой позе и начинал работать. Он не юлил, не подставлял ног, не уклонялся. Он напрягался, заносил руку, захватывая размахом широкое
пространство, и пускал кулак не целясь, рассчитывая на его тяжесть и в полной надежде, что он сам найдет свое место. И кулак попадал.
Собрались женщины и стали выть над нею, как собаки, охваченные тоской и ужасом. А она, ускоряя
движения и отпихивая протянутые руки, порывисто кружилась на трех аршинах
пространства, задыхалась и бормотала что-то. Понемногу резкими короткими
движениями она разорвала на себе платье, и верхняя часть туловища оголилась, желтая, худая, с отвислыми, болтающимися грудями. И завыла она страшным тягучим воем, повторяя, бесконечно растягивая одни и те же слова...
Если жизнь вне времени, то для чего же она проявляется во времени и
пространстве? А для того, что только во времени и
пространстве может быть
движение, то есть стремление к расширению, просветлению, к совершенству. Если бы не было
пространства и времени, не было бы
движения, не было бы жизни.
Цепко ухватившись за румпель руля, Лопатин с напряженным вниманием, прерывисто дыша, смотрит перед собой, направляя баркас в разрез волне. Подавшись всем корпусом вперед, точно этим положением ускорялось
движение шлюпки, он всей фигурой своей и возбужденным лицом с лихорадочно блестевшими глазами олицетворял нетерпение. Он обернулся: корвет уже казался маленьким суденышком, точно от него отделяло необыкновенно большое
пространство, а не верста или полторы. Он взглянул на компас и умоляющим голосом произнес...
Вот мировое
пространство. В нем мириады пылинок-солнц. Вокруг каждого солнца свои миры. Их больше, чем песчинок в пустыне. Века, как миги. То на той, то на другой песчинке жизнь вспыхнет, подержится миг-вечность и бесследно замрет. На одной крохотной такой песчинке
движение. Что это там? Какая-то кипит борьба. Из-за чего? Вечность-миг, — и
движение прекратилось, и планета-песчинка замерзла. Не все ли равно, за что шла борьба!
Мария — и автомобиль! Крылатый ангел, садящийся в метрополитен для быстроты! Ласточка, седлающая черепаху! Стрела на горбатой спине носильщика тяжестей! Ах, все сравнения лгут: зачем ласточка и стрела, зачем самое быстрое
движение для Марии, в которой заключены все
пространства! Но это Я сейчас придумал про метро и черепаху, а тогда спокойствие Мое было так велико и блаженно, что не вмещало и не знало иных образов, кроме образа вечности и немеркнущего света.
— О да, синьорина, очень быстрый! Но для тех, — продолжал Я с нежным укором, — для тех, кто сам есть
пространство и бесконечность, всякое
движение излишне.
Но вечность совсем не есть остановка
движения, прекращение творческой жизни, вечность есть творческая жизнь иного порядка, есть
движение не в
пространстве и времени, а
движение внутреннее, символизирующееся в
движении по кругу, а не по прямой линии, т. е. внутренняя мистерия жизни, мистерия духа, в которую вобрана и вся трагедия мировой жизни.
Еще много людей не спало, двигалось и говорило на
пространстве пятнадцати квадратных сажен; но мрачная, глухая ночь давала свой особенный таинственный тон всему этому
движению, как будто каждый чувствовал эту мрачную тишину и боялся нарушить ее спокойную гармонию.
И скоро мое
движение вперед приобрело все черты долгого и однообразного сна, покорной и безнадежной борьбы с неодолимым
пространством; так, вероятно, грезят измученные оглохшие лошади к концу далекого пути и те особенные люди, что ходят из конца в конец земли и тягучим ритмом своих шагов гасят сознание жизни.
Как для астрономии трудность признания
движения земли состояла в том, чтобы отказаться от непосредственного чувства неподвижности земли и такого же чувства
движения планет, так и для истории трудность признания подчиненности личности законам
пространства, времени и причин состоит в том, чтобы отказаться от непосредственного чувства независимости своей личности.
Надо думать, говорят неверующие, о том, по каким законам совершает
движения бесконечно малая частица материи в бесконечном
пространстве в бесконечное время; но о том, чего для его блага требует разум человека, об этом думать не надо, потому что улучшение состояния человека произойдет не от него, а от общих законов, которые мы откроем.
Разум говорит: 1)
Пространство со всеми формами, которые дает ему видимость его — материя — бесконечно и не может быть мыслимо иначе. 2) Время есть бесконечное
движение без одного момента покоя, и оно не может быть мыслимо иначе. 3) Связь причин и последствий не имеет начала и не может иметь конца.
В первом случае надо было отказаться от сознания неподвижности в
пространстве и признать неощущаемое нами
движение; в настоящем случае, точно так же необходимо отказаться от сознаваемой свободы и признать неощущаемую нами зависимость.
Для истории существуют линии
движения человеческих воль, один конец которых скрывается в неведомом, а на другом конце которых движется в
пространстве, во времени и в зависимости от причин сознание свободы людей в настоящем.
Вспыхнула на мгновение угасающая мысль и в одной картине, где время и
пространство слились в одну пеструю груду теней, мрака и света,
движения и покоя, людей и бесконечных улиц и бесконечно вертящихся колес, вычертила все эти два дня и две ночи бешеной погони.