Неточные совпадения
— Послали в Клин нарочного,
Всю
истину доведали, —
Филиппушку спасли.
Елена Александровна
Ко мне его, голубчика,
Сама —
дай Бог ей счастие!
За ручку подвела.
Добра была, умна была...
Гоголь и Достоевский
давали весьма обильное количество фактов, химически сродных основной черте характера Самгина, — он это хорошо чувствовал, и это тоже было приятно. Уродливость быта и капризная разнузданность психики объясняли Самгину его раздор с действительностью, а мучительные поиски героями Достоевского непоколебимой
истины и внутренней свободы, снова приподнимая его, выводили в сторону из толпы обыкновенных людей, сближая его с беспокойными героями Достоевского.
— В мире идей необходимо различать тех субъектов, которые ищут, и тех, которые прячутся. Для первых необходимо найти верный путь к
истине, куда бы он ни вел, хоть в пропасть, к уничтожению искателя. Вторые желают только скрыть себя, свой страх пред жизнью, свое непонимание ее тайн, спрятаться в удобной идее. Толстовец — комический тип, но он весьма законченно
дает представление о людях, которые прячутся.
Мысли его растекались по двум линиям: думая о женщине, он в то же время пытался
дать себе отчет в своем отношении к Степану Кутузову. Третья встреча с этим человеком заставила Клима понять, что Кутузов возбуждает в нем чувствования слишком противоречивые. «Кутузовщина», грубоватые шуточки, уверенность в неоспоримости исповедуемой
истины и еще многое — антипатично, но прямодушие Кутузова, его сознание своей свободы приятно в нем и даже возбуждает зависть к нему, притом не злую зависть.
Вера умна, но он опытнее ее и знает жизнь. Он может остеречь ее от грубых ошибок, научить распознавать ложь и
истину, он будет работать, как мыслитель и как художник; этой жажде свободы
даст пищу: идеи добра, правды, и как художник вызовет в ней внутреннюю красоту на свет! Он угадал бы ее судьбу, ее урок жизни и… и… вместе бы исполнил его!
Помня связь марксизма с гегелианством, можно сказать, что это познание
истины дает свободу, как признание необходимости.
Неокантианство школы Виндельбанда, Риккерта и Ласка считает
истину ценностью, но
дает этому ложное истолкование в духе не творческого нормативизма.
Или они не хотели указать места, где находятся зверовые фанзы, или у них были какие-либо другие причины скрывать
истину, только я заметил, что они
давали уклончивые ответы.
А подумать внимательно о факте и понять его причины — это почти одно и то же для человека с тем образом мыслей, какой был у Лопухова, Лопухов находил, что его теория
дает безошибочные средства к анализу движений человеческого сердца, и я, признаюсь, согласен с ним в этом; в те долгие годы, как я считаю ее за
истину, она ни разу не ввела меня в ошибку и ни разу не отказалась легко открыть мне правду, как бы глубоко ни была затаена правда какого-нибудь человеческого дела.
Давай, и я стану также теоретизировать, тоже совершенно попусту, я предложу тебе вопрос, нисколько не относящийся ни к чему, кроме разъяснения отвлеченной
истины, без всякого применения к кому бы то ни было.
Философские споры его состояли в том, что он отвергал возможность разумом дойти до
истины; он разуму
давал одну формальную способность — способность развивать зародыши, или зерна, иначе получаемые, относительно готовые (то есть даваемые откровением, получаемые верой).
Выполняя промежутки, очень легко
дать всему другой фон и другое освещение — тогдашняя
истина пропадет.
Он прожил жизнь деятельно и беззаботно, нигде не отставая, везде в первом ряду; не боясь горьких
истин, он так же пристально всматривался в людей, как в полипы и медузы, ничего не требуя ни от тех, ни от других, кроме того, что они могут
дать.
Жаль было разрушать его мистицизм; эту жалость я прежде испытывал с Витбергом. Мистицизм обоих был художественный; за ним будто не исчезала
истина, а пряталась в фантастических очертаниях и монашеских рясах. Беспощадная потребность разбудить человека является только тогда, когда он облекает свое безумие в полемическую форму или когда близость с ним так велика, что всякий диссонанс раздирает сердце и не
дает покоя.
В заключение он сказал, чтоб я приложился к святому Евангелию и честному кресту в удостоверение обета, — которого я, впрочем, не
давал, да он и не требовал, — искренно и откровенно раскрыть всю
истину.
Случай с Толстым наводит на очень важную мысль, что
истина опасна и не
дает гарантий и что вся общественная жизнь людей основана на полезной лжи.
Поэтому
истина спасает,
истина дает жизнь.
Тот высший гнозис, который
дает нам вера, не отменяет
истин науки как низших.
В областях
истины, в царстве мысли и духа не может никакая земная власть
давать решений и не должна; не может того правительство, менее еще его ценсор, в клобуке ли он или с темляком.
Тако и более еще по справедливости возглаголют от вас многие. Что
дадим мы, владыки сил, в ответ? Прикроем бесчувствием уничижение наше, и видится воспаленна ярость в очах наших на вещающих сице. Таковы бывают нередко ответы наши вещаниям
истины. И никто да не дивится сему, когда наилучший между нами дерзает таковая: он живет с ласкателями, беседует с ласкателями, спит в лести, хождает в лести. И лесть и ласкательство соделают его глуха, слепа и неосязательна.
Я ничего теперь не хочу, ничего не хочу хотеть, я
дал себе такое слово, чтоб уже ничего не хотеть; пусть, пусть без меня ищут
истины!
В первом вашем письме вы изложили весь ваш быт и сделали его как бы вновь причастным семейному вашему кругу. К сожалению, он не может нам
дать того же отчета — жизнь его бездейственная, однообразная! Живет потому, что провидению угодно, чтоб он жил; без сего убеждения с трудом бы понял, к чему ведет теперешнее его существование. Впрочем, не огорчайтесь: человек, когда это нужно, находит в себе те силы, которые и не подозревал; он собственным опытом убедился в сей
истине и благодарит бега.
Что одна вера
дает нам твердое (il prononce: [он произносит (франц.)]«твёрдое») и известное основание… ах, какая это
истина, друг мой!
— Нет, это я вам скажу тайну новых судов, — приходил в исступление третий. — Если кто своровал или смошенничал, явно пойман и уличен — беги скорей домой, пока время, и убей свою мать. Мигом во всем оправдают, и
дамы с эстрады будут махать батистовыми платочками; несомненная
истина!
— Это уж само собой. А вот, что вы изволили насчет малых источников сказать, что они нередко начало большим рекам
дают, так и это совершенная
истина. Источнику, даже самому малому, очень нетрудно хорошей рекой сделаться, только одно условие требуется: понравиться нужно.
Если допустить понятие церкви в том значении, которое
дает ему Хомяков, т. е. как собрание людей, соединенных любовью и
истиной, то всё, что может сказать всякий человек по отношению этого собрания, — это то, что весьма желательно быть членом такого собрания, если такое существует, т. е. быть в любви и
истине; но нет никаких внешних признаков, по которым можно бы было себя или другого причислить к этому святому собранию или отвергнуть от него, так как никакое внешнее учреждение не может отвечать этому понятию.]
Часто говорят, что если христианство есть
истина, то оно должно бы было быть принято всеми людьми тогда же, когда появилось, и тогда должно бы было изменить жизнь людей и сделать ее лучшею. Но говорить так, всё равно что говорить, что если бы зерно было всхоже, то оно должно тотчас же
дать росток, цвет и плод.
Посмотрите на частную жизнь отдельных людей, прислушайтесь к тем оценкам поступков, которые люди делают, судя друг о друге, послушайте не только публичные проповеди и речи, но те наставления, которые
дают родители и воспитатели своим воспитанникам, и вы увидите, что, как ни далека государственная, общественная, связанная насилием жизнь людей от осуществления христианских
истин в частной жизни, хорошими всеми и для всех без исключения и бесспорно считаются только христианские добродетели; дурными всеми и для всех без исключения и бесспорно считаются антихристианские пороки.
— Аминь, сиречь —
истина! Понимаешь? Теперь
давай запишем несколько сентенций, направляющих ум.
— Будьте же нежнее, внимательнее, любовнее к другим, забудьте себя для других, тогда вспомнят и о вас. Живи и жить
давай другим — вот мое правило! Терпи, трудись, молись и надейся — вот
истины, которые бы я желал внушить разом всему человечеству! Подражайте же им, и тогда я первый раскрою вам мое сердце, буду плакать на груди вашей… если понадобится… А то я, да я, да милость моя! Да ведь надоест же наконец, ваша милость, с позволения сказать.
Хотелось бы ему что-то им высказать, на что-то указать,
дать какие-то полезные советы; но когда он начинал говорить, то неясно понимаемые им чувства и мысли не облекались в приличное слово, и ограничивался он обыкновенными пошлыми выражениями, тем не менее исполненными вечных нравоучительных
истин, завещанных нам опытною мудростью давно живущего человечества и подтверждаемых собственным нашим опытом.
— Невинные восторги первого авторства погибают в неравной борьбе с томящей жаждой получить первый гонорар, — резюмировал Пепко мое настроение: — тут тебе и святое искусство, и служение
истине, добру и красоте, и призвание, и лучшие идеи века, и вклад во всемирную сокровищницу своей скромной лепты вдовицы, и тут же душевный вопль: «Подайте мне мой двугривенный!» Я уверен, что литература упала, — это факт, не требующий доказательств, — от двух причин: перевелись на белом свете меценаты, которые авторам
давали случаи понюхать, чем пахнет жареное, а с другой — авторы нынешние не нюхают табака.
Нам известно бессилие ляхов; они сильны одним несогласием нашим; но ты изрек
истину, говоря о междоусобиях и крамолах, могущих возникнуть между бояр и знаменитых воевод, а потому я мыслю так: нижегородцам не присягать Владиславу, но и не ходить к Москве, а сбирать войско, дабы
дать отпор, если ляхи замыслят нас покорить силою; Гонсевскому же объявить, что мы не станем целовать креста королевичу польскому, пока он не прибудет сам в царствующий град, не крестится в веру православную и не утвердит своим царским словом и клятвенным обещанием договорной грамоты, подписанной боярскою думой и гетманом Жолкевским.
Попытайтесь сказать молодежи, что вы не можете
дать ей полной
истины, потому что сами не владеете ею… молодежь вас и слушать не станет.
Этого мало; подражать природе — тщетное усилие, далеко не достигающее своей цели потому, что, подражая природе, искусство, по ограниченности своих средств,
дает только обман вместо
истины и вместо действительно живого существа только мертвую маску».
Как всегда водится,
истина позднейшая вытесняет
истину предшествовавшую. Позднейший афоризм
дает молодому человеку возможность позабыть об афоризме прежде явившемся.
О нет, не в том смысле, чтобы арестовать вас. Хотя это и было бы удобнее для расследования
истины, я не прибегну к этой мере. Я только желал бы при вас сделать допрос Протасову и
дать вам с ним очную ставку, при которой вам удобнее будет уличить его в неправде. Прошу присесть. Позовите господина Протасова.
Белинской. Как, ты не создан для людей? Напротив! ты любезен в обществе;
дамы ищут твоего разговора, ты любим молодежью; и хотя иногда слишком резкие
истины говоришь в глаза, тебе всё-таки прощают, потому что ты их умно говоришь, и это как-то к тебе идет!
У вас есть громадное преимущество, которое
дает одним вам знание
истины: вы не совершили преступления, не находитесь под судом и приглашены за приличную плату исследовать состояние моей психики. И потому я сумасшедший. А если бы сюда посадили вас, профессор Држембицкий, и меня пригласили бы наблюдать за вами, то сумасшедшим были бы вы, а я был бы важной птицей — экспертом, лгуном, который отличается от других лгунов только тем, что лжет не иначе как под присягой.
Рославлев-старший. А уж вы и приняли за строгую
истину мои тогдашние шутки! Как вам не стыдно? а скажите мне, где проезжая
дама?
Друзья!
Дадим друг другу руки
И вместе двинемся вперед,
И пусть, под знаменем науки,
Союз наш крепнет и растет…
Не сотворим себе кумира
Ни на земле, ни в небесах,
За все дары и блага мира
Мы не падем пред ним во прах.
Жрецов греха и лжи мы будем
Глаголом
истины карать,
И спящих мы от сна разбудим
И поведем за ратью рать.
Пусть нам звездою путеводной
Святая
истина горит.
И верьте, голос благородный
Недаром в мире прозвучит.
Лессинг говорил, что
дает радость человеку не самая
истина, а усилие, какое делает человек, чтобы добраться до нее. То же можно сказать и о добродетели: радость, даваемая добродетелью, заключается в усилии, приближающем к ней.
А для того, чтобы богатому любить не словом или языком, а делом и
истиной, надо
давать просящему, как сказал Христос. А если
давать просящему, то как бы много имения ни было у человека, он скоро перестанет быть богат. А как только перестанет быть богат, так и случится с ним то самое, что Христос сказал богатому юноше, то есть не будет уже того, что мешало богатому юноше идти за ним.
Если что правда, то
давайте верить в это все: бедные, богатые, мужчины, женщины и дети. Если же что неправда, то не будем верить никто: ни богатые, ни бедные, ни толпы людей, ни женщины, ни дети.
Истину надо провозглашать с крыш.
— За старичка тут одного… за майора Лубянского, — пояснил ему владыка. — Тем более, ваше превосходительство, — продолжал он, — что в этом деле, как мне достоверно известно, вы были даже в обман введены, а это, полагаю,
дает мне тем более добрую возможность раскрыть пред вами
истину. Вы, конечно, не посетуете на меня за это?
Надо быть рыцарем
истины, всегда готовым к бою за всякое умаление чести Прекрасной
Дамы.
Важное предчувствие этой
истины мы имеем в глубоком учении Плотина о двух материях: о меональной материи нашего во зле лежащего мира и о той умопостигаемой материи, которая является субстратом для νους,
дает возможность раскрыться его идеям.
В чем основная
истина жизни? В чем ценность жизни, в чем ее цель, ее смысл? Тысячи ответов
дает на эти вопросы человек, и именно множественность ответов говорит о каком-то огромном недоразумении, здесь происходящем. Недоразумение в том, что к вопросам подходят с орудием, совершенно непригодным для их разрешения. Это орудие — разум, сознание.
И Евангел сбегал, нанял бодрую тройку ямских коней и через час катил в сумеречной мгле, населяя мреющую
даль образами своей фантазии, в которой роились
истина, добро и красота, и красота во всем: в правде, в добре, в гармонии. Он всячески старался развлекать молчаливую Лару и все вдохновлялся, все говорил и все старался оправдать, всему найти извинение. Время пролетело незаметно.
Это повеление препровождено было фельдмаршалу генерал-прокурором князем Александром Алексеевичем Вяземским. Императрица писала: «Удостоверьтесь в том, действительно ли арестантка опасно больна. В случае видимой опасности, узнайте, к какому исповеданию она принадлежит, и убедите ее в необходимости причаститься перед смертию. Если она потребует священника, пошлите к ней духовника, которому
дать наказ, чтоб он довел ее увещаниями до раскрытия
истины; о последующем же немедленно донести с курьером».