Неточные совпадения
— Я уж знала это: там все хорошая работа. Третьего года сестра моя привезла оттуда теплые сапожки для
детей: такой прочный товар, до сих пор носится. Ахти, сколько у тебя тут гербовой бумаги! — продолжала она, заглянувши к нему в шкатулку. И в самом деле, гербовой бумаги было там немало. — Хоть бы мне листок
подарил! а у меня такой недостаток; случится в суд просьбу подать, а и не на чем.
— Да, съездили люди в самый великолепный город Европы, нашли там самую пошлую вещь, купили и — рады. А вот, — он подал Спивак папиросницу, — вот это сделал и
подарил мне один чахоточный столяр, женатый, четверо
детей.
Зато он чаще занимается с
детьми хозяйки. Ваня такой понятливый мальчик, в три раза запомнил главные города в Европе, и Илья Ильич обещал, как только поедет на ту сторону,
подарить ему маленький глобус; а Машенька обрубила ему три платка — плохо, правда, но зато она так смешно трудится маленькими ручонками и все бегает показать ему каждый обрубленный вершок.
Тсутсую я
подарил серебряную позолоченную ложку, с чернью, фасона наших деревенских ложек, и пожелал, чтоб он привык есть ею и приучил бы
детей своих, «в надежде почаще обедать с русскими».
Обиду эту он почувствовал в первый раз, когда на Рождество их, ребят, привели на елку, устроенную женой фабриканта, где ему с товарищами
подарили дудочку в одну копейку, яблоко, золоченый орех и винную ягоду, а
детям фабриканта — игрушки, которые показались ему дарами волшебницы и стоили, как он после узнал, более 50 рублей.
— Хорошо, пусть будет по-вашему, доктор… Я не буду делать особенных приглашений вашему философу, но готова держать пари, что он будет на нашем бале… Слышите — непременно! Идет пари? Я вам вышью феску, а вы мне… позвольте, вы мне
подарите ту статуэтку из терракоты, помните, —
ребенка, который снимает с ноги чулок и падает. Согласны?
— О да, я сам был тогда еще молодой человек… Мне… ну да, мне было тогда сорок пять лет, а я только что сюда приехал. И мне стало тогда жаль мальчика, и я спросил себя: почему я не могу купить ему один фунт… Ну да, чего фунт? Я забыл, как это называется… фунт того, что
дети очень любят, как это — ну, как это… — замахал опять доктор руками, — это на дереве растет, и его собирают и всем
дарят…
И княгиня оставляла ее в покое, нисколько не заботясь, в сущности, о грусти
ребенка и не делая ничего для его развлечения. Приходили праздники, другим
детям дарили игрушки, другие
дети рассказывали о гуляньях, об обновах. Сироте ничего не
дарили. Княгиня думала, что довольно делает для нее, давая ей кров; благо есть башмаки, на что еще куклы!
Рассказ этот
дарю я вам, отсутствующие
дети (отчасти он для вас и писан), и еще раз очень, очень жалею, что вас здесь не было с нами 17 апреля.
В самом деле, большей частию в это время немца при
детях благодарят,
дарят ему часы и отсылают; если он устал бродить с
детьми по улицам и получать выговоры за насморк и пятны на платьях, то немец при
детях становится просто немцем, заводит небольшую лавочку, продает прежним питомцам мундштуки из янтаря, одеколон, сигарки и делает другого рода тайные услуги им.
Купцы
дарили его даже «за любовь», за то, что он крестил у них
детей, за то, что он не забывал именин, а часто и запросто заходил чаю откушать.
Налетов. Это наш долг служить прекрасному полу. (Садится возле нее.) Э… а у вас, верно, какое-нибудь важное дело? Мамаша обидела? (подражая произношению маленьких
детей) платьица хорошенького не купила? куколку не
подарила? конфетки не дала.
Господа, по своему обыкновению, начали и на эту лошадь торговаться, и мой ремонтер, которому я
дитя подарил, тоже встрял, а против них, точно ровня им, взялся татарин Савакирей, этакой коротыш, небольшой, но крепкий, верченый, голова бритая, словно точеная, и круглая, будто молодой кочешок крепенький, а рожа как морковь красная, и весь он будто огородина какая здоровая и свежая.
Это старинная черкесская мода: у кремневых ружей были такие маленькие и тугие курки, что их без кольца трудно было взвести. Ружья стали другие, но мода перешла к
детям. Потом я сам некоторое время щеголял старинным бронзовым кольцом на большом пальце, которое и
подарил В. Е. Шмаровину, московскому собирателю редкостей.
— Какое ребячество! — скажете вы; но в том-то и прелесть любви; она превращает нас в
детей,
дарит золотые сны как игрушки; и разбивать эти игрушки в минуту досады доставляет немало удовольствия; особливо когда мы надеемся получить другие.
Подарено — а
подарить есть из чего — и
детям приписаны все знания и приданы им ученые звания без потери времени и ущерба здоровья…
Фомин изловчился сделать глобус и
подарил его
ребенку смотрителя. Тогда смотритель позволил ему продолжать ремесло, и Фомин сделал уже весь планетарий, для чего пользовался проволокой из оконной решетки. Смотритель и на это посмотрел благосклонно, так как он стал продавать эти изделия на сторону, платя Фомину по рублю. Сколько он сам получал — оставалось неизвестным.
Ты рождена, о скромная Мария,
Чтоб изумлять адамовых
детей,
Чтоб властвовать над легкими сердцами,
Улыбкою блаженство им
дарить,
Сводить с ума двумя-тремя словами,
По прихоти — любить и не любить…
Эта женщина всегда привозила с собою, во-первых, свою непобедимую и никогда ее не оставлявшую благородную веселость; а потом непременно всем людям и
детям по подарку.
Дарить — это была ее слабость и ее радость, и она имела. удивительную способность всех помнить и всякому подобрать подарок, подходящий по его потребности и по вкусу.
Каждый день угощала она новых соседей, поила миршенцев чаем с кренделями, потчевала их медом, пирогами с кашей, щедро оделяла
детей лакомствами, а баб и девок
дарила платками да ситцем на сарафаны; но вином никого не потчевала.
В автобиографии своей Ницше пишет: «Бог, бессмертие души, избавление, потусторонний мир — все это понятия, которым я никогда не
дарил ни внимания, ни времени, даже
ребенком. Я знаю атеизм отнюдь не как результат, еще меньше как событие; он вытекает у меня из инстинкта».
Генеральше это было ужасно противно, а Висленеву даже жутко, но Иван Демьянович был немилосерд и продолжал допрашивать… Висленев болтал какой-то вздор, к которому генеральша не прислушивалась, потому что она думала в это время совсем о других вещах, — именно о нем же самом, жалком, замыканном бог весть до чего. Он ей в эти минуты был близок и жалок, почти мил, как мило матери ее погибшее
дитя, которому уже никто ничего не
дарит, кроме заслуженной им насмешки да укоризны.
Ребенок был взят; его назвали в крещении Павлом и записали на имя бедного мелкопоместного дворянина Горданова, которому
подарили за это семью людей.
— Ты права,
дитя мое, — сказал он, — один Господь может
дарить жизнь и насылать смерть людям.
— Попка… Попагайка… Мой любимый попагайка. Молодой князь
подарил менэ попагайка, а я хотел его
подарить вашим
детям… и ушил его говорить побольше, чтобы сделать один маленький суприз для ваших мальшик, и вдруг… Попка пропал, ушла из клетка…
Платье тоже
подарили, а никто никогда не подумал о том, обедали ли я и мой
ребенок, а не обедать часто случалось.
К тому ж он знал Луизу как
дитя, а образ детский — не сильный проводник к сердцу двадцатилетнего пригожего воина, которому каждый побежденный городок
дарит вместе с лаврами и свежие мирты [Мирт — южное вечнозеленое дерево или кустарник с душистыми белыми цветами.
Но Мамон растерялся и действует как
ребенок. Скоро меч выбит из его рук, кисть и лицо порублены. Противник, чувствуя, что обязан своею победой случаю,
дарит ему жизнь. Изуродованный, едва не ослепленный, Мамон клянет все и всех, себя, свидетелей, провидение, богохульствует.
С жадностью доставали
детей азиатской породы, как дорогую собачку или лошадь, и не один супруг пострадал от холодности своей половины, если не мог
подарить ей в годовой праздник восточного уродца.
Прошло около года. Ираида Яковлевна Иванова
подарила мужа первым
ребенком. Девочка родилась необычайной, для новорожденного
ребенка, величины. Событие это совершилось 13 июля 1730 года.
— Разве вам вспомнить Гуммельсгофскую гору? — сказала государыня,
подарив его тою улыбкою, которою она умела так мастерски приветствовать и награждать. —
Дети! — прибавила она, обратясь к великим княжнам. — Возьмите дедушку под руки; а если он заупрямится, то я сама его поведу.
Ирена Станиславовна,
даря его благосклонными улыбками, искусно держала его на таком почтительном отдалении, что готовое сорваться несколько раз с его губ признание он проглатывал под строгим взглядом этого красивого
ребенка.
И если маковый лепесток разрывался с треском, она улыбалась и расцветала душою, была весела, ела, спала и
дарила наряды служанкам, но жениха своего к себе не впускала; если же лепесток вяло сжимался у ней между ладоней, она его сбрасывала с рук и тут же сама садилась на землю и долго и горько плакала навзрыд, как
ребенок.