Неточные совпадения
На запад пятиглавый Бешту синеет, как «последняя туча рассеянной бури»; на север подымается Машук, как мохнатая персидская шапка, и закрывает всю эту часть небосклона; на восток смотреть веселее: внизу передо мною пестреет чистенький, новенький городок, шумят целебные ключи, шумит разноязычная толпа, — а там,
дальше, амфитеатром громоздятся горы все синее и туманнее, а на краю
горизонта тянется серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчиваясь двуглавым Эльбрусом…
Лонгрен выходил на мостик, настланный по длинным рядам свай, где, на самом конце этого дощатого мола, подолгу курил раздуваемую ветром трубку, смотря, как обнаженное у берегов дно дымилось седой пеной, еле поспевающей за валами, грохочущий бег которых к черному, штормовому
горизонту наполнял пространство стадами фантастических гривастых существ, несущихся в разнузданном свирепом отчаянии к
далекому утешению.
Часа в три пустились
дальше. Дорога шла теперь по склону, и лошади бежали веселее. Ущелье все расширялось, открывая
горизонт и дальние места.
Другой, также от нечего делать, пророчит: «Завтра будет перемена, ветер:
горизонт облачен». Всем до того хочется
дальше, что уверуют и ждут — опять ничего. Однажды вдруг мы порадовались было: фрегат пошел восемь узлов, то есть четырнадцать верст в час; я слышал это из каюты и спросил проходившего мимо Посьета...
Ровно через неделю после прогулки на Мадере, также в воскресенье, завидели мы разбросанные на
далеком расстоянии по
горизонту большие и небольшие острова.
Ближайшие вершины имели причудливые очертания, за ними толпились другие, но контуры их были задернуты дымкой синеватого тумана, а
дальше уже нельзя было разобрать, горы это или кучевые облака на
горизонте.
Шатры номадов. Вокруг шатров пасутся овцы, лошади, верблюды. Вдали лес олив и смоковниц. Еще
дальше,
дальше, на краю
горизонта к северо — западу, двойной хребет высоких гор. Вершины гор покрыты снегом, склоны их покрыты кедрами. Но стройнее кедров эти пастухи, стройнее пальм их жены, и беззаботна их жизнь в ленивой неге: у них одно дело — любовь, все дни их проходят, день за днем, в ласках и песнях любви.
Наконец наступила счастливая минута, когда и я покидал тихий городок, оставшийся позади в своей лощине. А передо мной расстилалась
далекая лента шоссе, и на
горизонте клубились неясные очертания: полосы лесов, новые дороги, дальние города, неведомая новая жизнь…
В монастыре обыкновенно смотрели старинную церковь и взбирались на колокольню, откуда открывался
далекий вид. В ясную погоду старались увидеть белые пятнышки губернского города и излучины Днепра на
горизонте.
Я посмотрел в указанном направлении и увидел сзади, там, где небо соприкасалось с морем, темную полоску, протянувшуюся по всему
горизонту. Эта темная полоска предвещала ветер. Полагая, что это будет небольшой местный ветерок, Намука подал знак плыть
дальше.
Общество, собравшееся на шихане, куда был подан завтрак и чай, менее всего интересовалось вопросами лесной техники и натянуто восхищалось
далекой воздушной перспективой, игрой света и теней, зеленью леса, сливавшегося на
горизонте с синевой голубого северного неба.
— Неужели это уж Севастополь? — спросил меньшой брат, когда они поднялись на гору, и перед ними открылись бухта с мачтами кораблей, море с неприятельским
далеким флотом, белые приморские батареи, казармы, водопроводы, доки и строения города, и белые, лиловатые облака дыма, беспрестанно поднимавшиеся по желтым горам, окружающим город, и стоявшие в синем небе, при розоватых лучах солнца, уже с блеском отражавшегося и спускавшегося к
горизонту темного моря.
Вы смотрите и на полосатые громады кораблей, близко и далеко рассыпанных по бухте, и на черные небольшие точки шлюпок, движущихся по блестящей лазури, и на красивые светлые строения города, окрашенные розовыми лучами утреннего солнца, виднеющиеся на той стороне, и на пенящуюся белую линию бона и затопленных кораблей, от которых кой-где грустно торчат черные концы мачт, и на
далекий неприятельский флот, маячащий на хрустальном
горизонте моря, и на пенящиеся струи, в которых прыгают соляные пузырики, поднимаемые веслами; вы слушаете равномерные звуки ударов вёсел, звуки голосов, по воде долетающих до вас, и величественные звуки стрельбы, которая, как вам кажется, усиливается в Севастополе.
Матвею становилось грустно. Он смотрел вдаль, где за синею дымкой легкого тумана двигались на
горизонте океанские валы, а за ними мысль, как чайка, летела
дальше на старую родину… Он чувствовал, что сердце его сжимается сильною, жгучею печалью…
С моря потягивало свежим воздухом, где-то в камышах морская волна тихо сосала иловатый берег, на самом
горизонте тянулись дымки невидимых морских пароходов, а еще
дальше чуть брезжился Кронштадт своими шпицами и колокольнями…
Еще
дальше, на самом краю
горизонта, около длинного товарного поезда толпились рабочие, разгружавшие его.
Она видимо почти разливалась все
дальше и
дальше, по лугам, которые, казалось, убегали к
горизонту.
И теперь, в смутном сквозь грезу видении обнаженного поля, в волнистости озаренных холмов, вблизи таких простых и ясных, а
дальше к
горизонту смыкавшихся в вечную неразгаданность дали, в млечной синеве поджидающего леса, — ему почудились знакомые теперь и властные черты.
Во всех трех окнах ярко блеснула молния, и вслед за этим раздался оглушительный, раскатистый удар грома, сначала глухой, а потом грохочущий и с треском, и такой сильный, что зазвенели в окнах стекла. Лаевский встал, подошел к окну и припал лбом к стеклу. На дворе была сильная, красивая гроза. На
горизонте молнии белыми лентами непрерывно бросались из туч в море и освещали на
далекое пространство высокие черные волны. И справа, и слева, и, вероятно, также над домом сверкали молнии.
Солнце всё ярче освещало их хребты, у
далёких волн, на
горизонте, они казались кроваво-красными.
Треплев(окидывая взглядом эстраду). Вот тебе и театр. Занавес, потом первая кулиса, потом вторая и
дальше пустое пространство. Декораций никаких. Открывается вид прямо на озеро и на
горизонт. Поднимем занавес ровно в половине девятого, когда взойдет луна.
С высоты своих длинных ног и тощего длинного туловища граф постоянно смотрел тусклыми глазами в какой-то
далекий туманный
горизонт и время от времени вздыхал, усиленно подымая на лбу то одну бровь, то другую, Меланхолия не покидала графа даже в тех случаях, когда главный управляющий над конторой вручал ему в конце каждого месяца значительные денежные суммы.
Он встрепенулся; протяжный
далекий гул рос в тишине, как будто заревел
горизонт; глухое волнение охватило мрак, в ушах зазвенел стремительный прилив крови.
А еще
дальше, как будто посередине между берегом и
горизонтом, плавно, без малейшего звука и сотрясения, двигалась черная, могучая громадина большого парохода с наклоненными назад трубами.
В последних числах августа, во время больших маневров, N-ский пехотный полк совершал большой, сорокаверстный переход от села Больших Зимовец до деревни Нагорной. День стоял жаркий, палящий, томительный. На
горизонте, серебряном от тонкой
далекой пыли, дрожали прозрачные волнующиеся струйки нагретого воздуха. По обеим сторонам дороги, куда только хватал глаз, тянулось все одно и то же пространство сжатых полей с торчащими на нем желтыми колючими остатками соломы.
Прошли эти секунды, корвет приподнялся и пошел тише. Шквал понесся
дальше с той же быстротой, и туча и дождевой столб уже кажутся маленьким серым пятнышком на противоположной стороне
горизонта.
Везде все бело, бело и подвижно: то
горизонт кажется необъятно-далеким, то сжатым на два шага по все стороны, то вдруг белая высокая стена вырастает справа и бежит вдоль саней, то вдруг исчезает и вырастает спереди, чтобы убегать
дальше и опять исчезнуть.
Был прекрасный августовский вечер. Солнце, окаймленное золотым фоном, слегка подернутое пурпуром, стояло над западным
горизонтом, готовое опуститься за
далекие курганы. В садах уже исчезли тени и полутени, воздух стал сер, но на верхушках деревьев играла еще позолота… Было тепло. Недавно шел дождь и еще более освежил и без того свежий, прозрачный, ароматный воздух.
За ним светился другой огонь, за этим третий, потом, отступя шагов сто, светились рядом два красных глаза — вероятно, окна какого-нибудь барака — и длинный ряд таких огней, становясь всё гуще и тусклее, тянулся по линии до самого
горизонта, потом полукругом поворачивал влево и исчезал в
далекой мгле.
Впереди далеко-далеко на сером облачном фоне темнел постоялый двор; еще
дальше двора, на самом
горизонте виден был маленький бугорок; это станция железной дороги.
Светлый круг солнца, просвечивающий сквозь молочно-белый туман, уже поднялся довольно высоко; серо-лиловый
горизонт постепенно расширялся и хотя гораздо
дальше, но также резко ограничивался обманчивою белою стеною тумана.
Вокруг желтая щетина жнивья, уставленная крестцами копен в голубой дали — рощи и деревни, белые церкви; поезд, как червяк, ползет от
горизонта по
далеким овсам.
Нечто подобное происходит с зрением человека. Человек всегда бессознательно направляет свое зрение преимущественно на предметы, наиболее отдаленные и потому кажущиеся ему самыми простыми по цвету и очертаниям: на небо,
горизонт,
далекие поля, леса. Предметы эти представляются тем более определенными и простыми, чем более они удалены, и, наоборот, чем ближе предмет, тем сложнее его очертания и цвет.
Ряды черных фигур в косматых папахах, с иглами штыков, появлялись на невысоком холме, вырезывались на огне зари, спускались вниз и тонули во мраке; над черным
горизонтом двигались
дальше только черные папахи и острый лес винтовок.
Мы стали укладываться у костра. Трещала и перекатывалась пальба, в воздухе осами жужжали пули, — это не волновало души. Занимались к северу пожаром все новые станции, — это были простые факелы, равнодушно и деловито горевшие на
горизонте… Мелькнула мысль о
далеких, милых людях. Мелькнула, вспыхнула и равнодушно погасла.
— Ты знаешь, что нет… Я еду на ферму, в совершенную деревню, к моей старой няне. Вместо парка у меня будет большая проезжая дорога и окрестные уединенные леса; вместо общества — работники и работницы фермы да деревенские парни и девушки ближайшего села; вместо развлечения — право ничего не делать и мечтать, глядя на лучи восходящего и заходящего солнца, при печальном безмолвии пустынных
далеких полей, сливающихся с
горизонтом.
На
далеких Афанасьевских копях раздался гудок, на него откликнулась одна шахта, потом другая, — и вскоре вся их дымящаяся цепь загудела на разные тоны деловито-угрюмыми гудками. Откуда-то из-за
горизонта чуть слышно донесся звон церковного колокола.
Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река,
горизонт оканчивался противуположным возвышением не
дальше полуверсты.
Думая о море, я всегда думал и о корабле, но здесь не показывались корабли, их путь проходил где-то
дальше, за вечно смутной и туманной чертой
горизонта, — и серой, бесцветной пустыней лежала низкая вода, и мелко рябили волны, толкаясь друг о друга, бессильные достичь берега и вечного покоя.