Неточные совпадения
Но он долго не мог уснуть; в открытые окна вместе с свежим воздухом и светом
луны вливалось кваканье лягушек, перебиваемое чаханьем и свистом соловьев
далеких, из парка, и одного близко — под окном, в кусте распускавшейся сирени.
Здесь было довольно тихо.
Луна стала совсем маленькой, и синяя ночь была довольно темна, хотя на небе виднелись звезды, и большая, еще не застроенная площадь около центрального парка смутно белела под серебристыми лучами…
Далекие дома перемежались с пустырями и заборами, и только в одном месте какой-то гордый человек вывел дом этажей в шестнадцать, высившийся черною громадой, весь обставленный еще лесами… Эта вавилонская башня резко рисовалась на зареве от освещенного города…
Были страшны и
луна, и тюрьма, и гвозди на заборе, и
далекий пламень в костопальном заводе. Сзади послышался вздох. Андрей Ефимыч оглянулся и увидел человека с блестящими звездами и с орденами на груди, который улыбался и лукаво подмигивал глазом. И это показалось страшным.
Так пели девы. Сев на бреге,
Мечтает русский о побеге;
Но цепь невольника тяжка,
Быстра глубокая река…
Меж тем, померкнув, степь уснула,
Вершины скал омрачены.
По белым хижинам аула
Мелькает бледный свет
луны;
Елени дремлют над водами,
Умолкнул поздний крик орлов,
И глухо вторится горами
Далекий топот табунов.
В
далекой и бледной глубине неба только что проступали звездочки; на западе еще алело — там и небосклон казался ясней и чище; полукруг
луны блестел золотом сквозь черную сетку плакучей березы.
А на опушку
далекую выйдешь, — томится у края земли еле видное в
луне зарево: не дождался кто-то Сашки Жегулева и на свой разум пустил огонь.
И вспомнилась тогдашняя весенняя
луна с ее надземным покоем, ровный шум ручья, бегущего к
далекому морю, готовый к пляске Колесников в его тогдашней дикой и сумасшедшей красоте.
За крышами домов печально светилась Ока, кусок
луны таял над нею,
дальше чёрными сугробами лежали бесконечные леса.
Треплев(окидывая взглядом эстраду). Вот тебе и театр. Занавес, потом первая кулиса, потом вторая и
дальше пустое пространство. Декораций никаких. Открывается вид прямо на озеро и на горизонт. Поднимем занавес ровно в половине девятого, когда взойдет
луна.
Река, загроможденная белым торосом, слегка искривилась под серебристым и грустным светом
луны, стоявшей над горами. С того берега, удаленного версты на четыре, ложилась густая неопределенная тень, вдали неясно виднелись береговые сопки, покрытые лесом, уходившие все
дальше и
дальше, сопровождая плавные повороты Лены… Становилось и жутко, и грустно при виде этой огромной ледяной пустыни.
Долгое время оба — и бедный жид, и чертяка — лежали на плотине совсем без движения.
Луна уже стала краснеть, закатываться и повисла над лесом, как будто ожидала только, что-то будет
дальше. На селе крикнул было хриплый петух и тявкнула раза два какая-то собака, которой, верно, приснился дурной сон. Но ни другие петухи, ни другие собаки не отозвались, — видно, до свету еще было порядочно далеко.
У меня явился какой-то дьявольский порыв — схватить потихоньку у них этого Освальда и швырнуть его в море. Слава богу, что это прошло. Я ходил-ходил, — и по горе, и по берегу, а при восходе
луны сел на песчаной дюне и все еще ничего не мог придумать: как же мне теперь быть, что написать в Москву и в Калугу, и как
дальше держать себя в своем собственном, некогда мне столь милом семействе, которое теперь как будто взбесилось и стало самым упрямым и самым строптивым.
Я молчал. Над горами слегка светлело,
луна кралась из-за черных хребтов, осторожно окрашивая заревом ночное небо… Мерцали звезды, тихо веял ночной ласково-свежий ветер… И мне казалось, что голос Микеши, простодушный и одинаково непосредственный, когда он говорит о вере
далекой страны или об ее тюрьмах, составляет лишь часть этой тихой ночи, как шорох деревьев или плеск речной струи. Но вдруг в этом голосе задрожало что-то, заставившее меня очнуться.
Треволненья мирского
далекая,
С неземным выраженьем в очах,
Русокудрая, голубоокая,
С тихой грустью на бледных устах,
Под грозой величаво-безгласная —
Молода умерла ты, прекрасная,
И такой же явилась ты мне
При волшебно светящей
луне.
«Есть травы на земле: мы их видим; с
луны их было бы не видно. На этих травах есть нити, в этих нитях — маленькие животные, но
дальше этого ничего уже нет». Какая самонадеянность!
Земля
далёкая!
Чужая сторона!
Грузинские кремнистые дороги.
Вино янтарное
В глаза струит
луна,
В глаза глубокие,
Как голубые роги.
Из-за
далеких курганов всходила
луна.
Солнце село и на смену ему на небо выплыла полная круглая
луна. В августе ночи наступают рано и немудрено поэтому, что в девятом часу вечера в усадьбе было темно. Только серебристые лучи месяца обливали своим бледным светом и зеленую рощу, и
далекие нивы, и зеркальную поверхность пруда.
«Вот, — думалось мне, — эта же
луна светит в Гори и, может быть, кто-либо из моих, глядя на нее, вспоминает маленькую
далекую Нину… Как хотелось бы мне, чтобы лунная фея передала, как в сказке, им — моим дорогим, милым, — что Нина думает о них в эту лунную осеннюю ночь!..»
Палтусов пошел
дальше, мостом и Троицкими воротами поднялся в Кремль. Слева сухо и однообразно желтел корпус арсенала, справа выдвигался ряд косо поставленных пушек, а внизу пирамиды ядер. Гул соборных колоколов разливался тонкою заунывною струей. Ему захотелось туда, за решетку, откуда золоченые главы всплывали в матовом сиянии
луны. Он скорыми шагами перешел поперек площади, повернул вправо и взял в узкий коридорчик, откуда входят в Успенский собор.
Немец долго не мог понять этой штуки и не нашел, у кого бы спросить ей объяснение, потому что, пока это происходило, в доме сник всякий след жизни, все огни везде погасли и все люди попрятались. Мертво, как в заколдованном замке, только
луна светит, озаряя
далекое поле, открывающееся за растворенными воротами, да мороз хрустит и потрескивает.
Над двором на небе плыла уже
луна; она быстро бежала в одну сторону, а облака под нею в другую; облака уходили
дальше, а она всё была видна над двором. Матвей Саввич помолился на церковь и, пожелав доброй ночи, лег на земле около повозки. Кузька тоже помолился, лег в повозку и укрылся сюртучком; чтобы удобнее было, он намял себе в сене ямочку и согнулся так, что локти его касались коленей. Со двора видно было, как Дюдя у себя внизу зажег свечку, надел очки и стал в углу с книжкой. Он долго читал и кланялся.
Всё
далекое поле, клочковатые облака на небе, темнеющая вдали железнодорожная станция и речка, бегущая в десяти шагах от палисадника, залиты светом багровой, поднимающейся из-за кургана
луны.