Неточные совпадения
Анна
в сером халате, с коротко остриженными,
густою щеткой вылезающими черными волосами на круглой
голове, сидела на кушетке.
Мы тронулись
в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала
в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала
в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
В продолжение немногих минут они вероятно бы разговорились и хорошо познакомились между собою, потому что уже начало было сделано, и оба почти
в одно и то же время изъявили удовольствие, что пыль по дороге была совершенно прибита вчерашним дождем и теперь ехать и прохладно и приятно, как вошел чернявый его товарищ, сбросив с
головы на стол картуз свой, молодцевато взъерошив рукой свои черные
густые волосы.
Чичиков приятно наклонил
голову, и, когда приподнял потом ее вверх, он уже не увидал Улиньки. Она исчезнула. Наместо ее предстал,
в густых усах и бакенбардах, великан-камердинер, с серебряной лоханкой и рукомойником
в руках.
Однажды, часу
в седьмом утра, Базаров, возвращаясь с прогулки, застал
в давно отцветшей, но еще
густой и зеленой сиреневой беседке Фенечку. Она сидела на скамейке, накинув по обыкновению белый платок на
голову; подле нее лежал целый пук еще мокрых от росы красных и белых роз. Он поздоровался с нею.
Особенно бесцеремонно шумели за большим столом у стены, налево от него, — там сидело семеро, и один из них, высокий, тонкий, с маленькой
головой, с реденькими усами на красном лице, тенористо и задорно врезывал
в густой гул саркастические фразы...
К столу Лидии подошла пожилая женщина
в черном платье, с маленькой
головой и остроносым лицом, взяла
в руки желтую библию и неожиданно
густым, сумрачным голосом возгласила...
Потом пили кофе.
В голове Самгина еще
гудел железный шум поезда, холодный треск пролеток извозчиков, многообразный шум огромного города,
в глазах мелькали ртутные капли дождя. Он разглядывал желтоватое лицо чужой женщины, мутно-зеленые глаза ее и думал...
От сытости и водки приятно кружилась
голова, вкусно морозный воздух требовал глубоких вдыханий и, наполняя легкие острой свежестью, вызывал бодрое чувство.
В памяти
гудел мотив глупой песенки...
Там у стола сидел парень
в клетчатом пиджаке и полосатых брюках; тугие щеки его обросли
густой желтой шерстью, из больших светло-серых глаз текли слезы, смачивая шерсть, одной рукой он держался за стол, другой — за сиденье стула; левая нога его,
голая и забинтованная полотенцем выше колена, лежала на деревянном стуле.
Самгин отметил, что только он сидит за столом одиноко, все остальные по двое, по трое, и все говорят негромко, вполголоса, наклоняясь друг к другу через столы. У двери
в биллиардную, где уже щелкали шары, за круглым столом завтракают пятеро военных, они, не стесняясь, смеются, смех вызывает дородный, чернобородый интендант
в шелковой шапочке на
голове, он рассказывает что-то,
густой его бас звучит однотонно, выделяется только часто повторяемое...
Но сквозь дождь и гром ко крыльцу станции подкатил кто-то, молния осветила
в окне мокрую
голову черной лошади; дверь распахнулась, и, отряхиваясь, точно петух, на пороге встал человек
в клеенчатом плаще, сдувая с
густых, светлых усов капли дождя.
Его желтые щеки густо раскрашены красными жилками, седая острая бородка благородно удлиняет лицо, закрученные усы придают ему нечто воинственное, на
голом черепе, над ушами, торчат, как рога, седые вихры, —
в общем судебный следователь Гудим-Чарновицкий похож на героя французской мелодрамы.
Патрон был мощный человек лет за пятьдесят, с большою, тяжелой
головой в шапке
густых, вихрастых волос сивого цвета, с толстыми бровями; эти брови и яркие, точно у женщины, губы, поджатые брезгливо или скептически, очень украшали его бритое лицо актера на роли героев.
Еврей сконфуженно оглянулся и спрятал
голову в плечи, заметив, что Тагильский смотрит на него с гримасой. Машина снова
загудела, Тагильский хлебнул вина и наклонился через стол к Самгину...
Кутузов, задернув драпировку, снова явился
в зеркале, большой, белый, с лицом очень строгим и печальным. Провел обеими руками по остриженной
голове и, погасив свет, исчез
в темноте более
густой, чем наполнявшая комнату Самгина. Клим, ступая на пальцы ног, встал и тоже подошел к незавешенному окну. Горит фонарь, как всегда, и, как всегда, — отблеск огня на грязной, сырой стене.
Сигару курил, стоя среди комнаты, студент
в сюртуке, высокий, с кривыми ногами кавалериста; его тупой, широкий подбородок и бритые щеки казались черными,
густые усы лихо закручены; он важно смерил Самгина выпуклыми, белыми глазами, кивнул гладко остриженной, очень круглой
головою и сказал басом...
Кричавший стоял на парте и отчаянно изгибался, стараясь сохранить равновесие, на ногах его были огромные ботики, обладавшие самостоятельным движением, — они съезжали с парты. Слова он произносил немного картавя и очень пронзительно. Под ним, упираясь животом
в парту, стуча кулаком по ней, стоял толстый человек, закинув
голову так, что на шее у него образовалась складка, точно калач; он
гудел...
На улице было людно и шумно, но еще шумнее стало, когда вышли на Тверскую. Бесконечно двигалась и
гудела толпа оборванных, измятых, грязных людей. Негромкий, но сплошной ропот стоял
в воздухе, его разрывали истерические голоса женщин. Люди устало шли против солнца, наклоня
головы, как бы чувствуя себя виноватыми. Но часто, когда человек поднимал
голову, Самгин видел на истомленном лице выражение тихой радости.
Над широким, но невысоким шкафом висела олеография — портрет царя Александра Третьего
в шапке полицейского на
голове, отлично приспособленной к ношению
густой, тяжелой бороды.
Перед вокзалом стояла
густая толпа людей с обнаженными
головами, на пестром фоне ее красовались золотые статуи духовенства, а впереди их, с посохом
в руке, большой златоглавый архиерей, похожий на колокол.
Дома он расслабленно свалился на диван. Варвара куда-то ушла,
в комнатах было напряженно тихо, а
в голове гудели десятки голосов. Самгин пытался вспомнить слова своей речи, но память не подсказывала их. Однако он помнил, что кричал не своим голосом и не свои слова.
Дождь сыпался все
гуще, пространство сокращалось, люди шумели скупее, им вторило плачевное хлюпанье воды
в трубах водостоков, и весь шум одолевал бойкий торопливый рассказ человека с креслом на
голове; половина лица его, приплюснутая тяжестью, была невидима, виден был только нос и подбородок, на котором вздрагивала черная, курчавая бороденка.
Густой голос сердито и как
в рупор крикнул через
голову Самгина...
Полдень знойный; на небе ни облачка. Солнце стоит неподвижно над
головой и жжет траву. Воздух перестал струиться и висит без движения. Ни дерево, ни вода не шелохнутся; над деревней и полем лежит невозмутимая тишина — все как будто вымерло. Звонко и далеко раздается человеческий голос
в пустоте.
В двадцати саженях слышно, как пролетит и прожужжит жук, да
в густой траве кто-то все храпит, как будто кто-нибудь завалился туда и спит сладким сном.
В комнату вошел пожилой человек,
в сером сюртуке, с прорехою под мышкой, откуда торчал клочок рубашки,
в сером же жилете, с медными пуговицами, с
голым, как колено, черепом и с необъятно широкими и
густыми русыми с проседью бакенбардами, из которых каждой стало бы на три бороды.
Шагах
в пятидесяти оттуда, на вязком берегу,
в густой траве, стояли по колени
в тине два буйвола. Они, склонив
головы, пристально и робко смотрели на эту толпу, не зная, что им делать. Их тут нечаянно застали: это было видно по их позе и напряженному вниманию, с которым они сторожили минуту, чтоб уйти; а уйти было некуда: направо ли, налево ли, все надо проходить чрез толпу или идти
в речку.
Это неправда: мальчишки эти были вершков четырнадцати ростом, с бородой, с волосами, собранными
в густой пучок на маковке, а мальчишки у них ходят, как наши девчонки, с косой и пробором среди
головы.
Повыше сословия одеты прилично; есть даже франты
в белоснежных кофтах и
в атласных шароварах,
в туфлях на толстой подошве и с косой, черной,
густой, лоснящейся и висящей до пяток, с богатым веером, которым они прикрывают
голову от солнца.
В это время рыжая женщина, запустив обе покрытые веснушками руки
в свои спутанные
густые рыжие волосы и скребя ногтями
голову, подошла к пившим вино аристократкам.
Почти черные волосы ее, чрезвычайно
густые, закурчавленные как у барана, держались на
голове ее
в виде как бы какой-то огромной шапки.
Подъем на перевал со стороны моря довольно крутой.
В этих местах гребень Сихотэ-Алиня
голый. Не без труда взобрались мы на Хребет. Я хотел остановиться здесь и осмотреться, но за туманом ничего не было видно. Дав отдохнуть мулам, мы тронулись дальше. Редкий замшистый хвойный лес, заросли багульника и
густой ковер мхов покрывают западные склоны Сихотэ-Алиня.
Она сидела
в двадцати шагах от меня, задумчиво потупив
голову и уронив обе руки на колени; на одной из них, до половины раскрытой, лежал
густой пучок полевых цветов и при каждом ее дыханье тихо скользил на клетчатую юбку.
Их статные, могучие стволы великолепно чернели на золотисто-прозрачной зелени орешников и рябин; поднимаясь выше, стройно рисовались на ясной лазури и там уже раскидывали шатром свои широкие узловатые сучья; ястреба, кобчики, пустельги со свистом носились под неподвижными верхушками, пестрые дятлы крепко стучали по толстой коре; звучный напев черного дрозда внезапно раздавался
в густой листве вслед за переливчатым криком иволги; внизу,
в кустах, чирикали и пели малиновки, чижи и пеночки; зяблики проворно бегали по дорожкам; беляк прокрадывался вдоль опушки, осторожно «костыляя»; красно-бурая белка резво прыгала от дерева к дереву и вдруг садилась, поднявши хвост над
головой.
Перейдя на другую сторону реки, мы устроили бивак
в густом хвойном лесу. Какими вкусными нам показались рыбьи
головы! Около некоторых
голов было еще много мяса, такие
головы были счастливыми находками. Мы разделили их поровну между собой и поужинали вкусно, но несытно.
Пока он ел, я продолжал его рассматривать. У его пояса висел охотничий нож. Очевидно, это был охотник. Руки его были загрубелые, исцарапанные. Такие же, но еще более глубокие царапины лежали на лице: одна на лбу, а другая на щеке около уха. Незнакомец снял повязку, и я увидел, что
голова его покрыта
густыми русыми волосами; они росли
в беспорядке и свешивались по сторонам длинными прядями.
В густой траве их почти не было видно — мелькали только
головы с растопыренными ушами и белые пятна около задних ног.
Войдя
в залу, мы застали там громадного роста малого, лет под тридцать, широкоплечего, с угреватым широким лицом, маленькими, чуть-чуть видными глазами и
густою гривой волос на
голове.
Белое, с чуть-чуть заметною желтизною, как у
густых сливок, лицо, румянец во всю щеку, алые губы, ямочка посреди подбородка, большие черные глаза,
густая прядь черных волос на
голове — все обещало, что
в недалеком будущем она развернется
в настоящую красавицу.
Солнце склонялось к закату, а наша «тройка» все еще устало месила пыль по проселкам, окруженная зноем и оводами. Казалось, мы толчемся на одном месте. Некованые копыта мягко шлепали по земле; темнело, где-нибудь на дальнем болоте
гудел «бугай»,
в придорожной ржи сонно ударял перепел, и нетопыри пролетали над
головами, внезапно появляясь и исчезая
в сумерках.
Покорно склоненная
голова упиралась подбородком
в грудь, примяв
густую курчавую бороду, на
голой груди
в красных потоках застывшей крови лежал большой медный крест.
Было жарко, душил
густой тяжелый запах, напоминая, как умирал Цыганок и по полу растекались ручьи крови;
в голове или сердце росла какая-то опухоль; всё, что я видел
в этом доме, тянулось сквозь меня, как зимний обоз по улице, и давило, уничтожало…
Вот
густая сочная зелень с великанами-лопухами, блестящими от только что бывшего дождя, рядом с ней на площадке не больше, как сажени
в три, зеленеет рожь, потом клочок с ячменем, а там опять лопух, за ним клочок земли с овсом, потом грядка с картофелем, два недоросля подсолнуха с поникшими
головами, затем клинышком входит густо-зеленый конопляник, там и сям гордо возвышаются растения из семейства зонтичных, похожие на канделябры, и вся эта пестрота усыпана розовыми, ярко-красными и пунцовыми пятнышками мака.
С прилета бекасы дики и далеко вскакивают, не подпуская
в меру ни охотника, ни собаки, вероятно потому, что болота и берега луж очень
голы и бекасам притаиться негде; на размокших же луговинах, где прошлогодняя отава больше и
гуще, они гораздо смирнее.
Гнездо перепелки свивается на
голой земле из сухой травы, предпочтительно
в густом ковыле. Гнездо, всегда устланное собственными перышками матки, слишком широко и глубоко для такой небольшой птички; но это необходимо потому, что она кладет до шестнадцати яиц, а многие говорят, что и до двадцати; по моему мнению, количество яиц доказывает, что перепелки выводят детей один раз
в год. Перепелиные яички очень похожи светло-коричневыми крапинками на воробьиные, только с лишком вдвое их больше и зеленоватее.
Но дитя не поворачивало
головы за светлым лучом, проникавшим
в комнату вместе с веселым щебетаньем птиц и с шелестом зеленых буков, которые покачивались у самых окон
в густом деревенском саду.
Странная наружность, угрюмо сдвинутые брови, стук костылей и клубы табачного дыма, которыми он постоянно окружал себя, не выпуская изо рта трубки, — все это пугало посторонних, и только близкие к инвалиду люди знали, что
в изрубленном теле бьется горячее и доброе сердце, а
в большой квадратной
голове, покрытой щетиной
густых волос, работает неугомонная мысль.
Они встретились на паперти; она приветствовала его с веселой и ласковой важностью. Солнце ярко освещало молодую траву на церковном дворе, пестрые платья и платки женщин; колокола соседних церквей
гудели в вышине; воробьи чирикали по заборам. Лаврецкий стоял с непокрытой
головой и улыбался; легкий ветерок вздымал его волосы и концы лент Лизиной шляпы. Он посадил Лизу и бывшую с ней Леночку
в карету, роздал все свои деньги нищим и тихонько побрел домой.
Мужик с
густой бородой и угрюмым лицом, взъерошенный и измятый, вошел
в церковь, разом стал на оба колена и тотчас же принялся поспешно креститься, закидывая назад и встряхивая
голову после каждого поклона.
Морок уже наполовину вылез, как
загудел свисток. Он точно завяз
в двери и выругался. Эк, взвыла собака на свою
голову… Плюнув, Морок влез обратно
в караулку. Это рассмешило даже Слепня, который улыбнулся, кажется, первый раз
в жизни: этакой большой мужик, а свистка испугался.