Неточные совпадения
Те же, как всегда, были по ложам какие-то дамы с какими-то офицерами в задах лож; те же, Бог знает кто, разноцветные
женщины, и мундиры, и сюртуки; та же
грязная толпа в райке, и во всей этой толпе, в ложах и в первых рядах, были человек сорок настоящих мужчин и
женщин. И на эти оазисы Вронский тотчас обратил внимание и с ними тотчас же вошел в сношение.
Немая и мягонькая, точно кошка, жена писателя вечерами непрерывно разливала чай. Каждый год она была беременна, и раньше это отталкивало Клима от нее, возбуждая в нем чувство брезгливости; он был согласен с Лидией, которая резко сказала, что в беременных
женщинах есть что-то
грязное. Но теперь, после того как он увидел ее голые колени и лицо, пьяное от радости, эта
женщина, однообразно ласково улыбавшаяся всем, будила любопытство, в котором уже не было места брезгливости.
Поздно вечером к нему явились люди, которых он встретил весьма любезно, полагая, что это — клиенты: рослая, краснощекая
женщина, с темными глазами на грубоватом лице, одетая просто и солидно, а с нею — пожилой лысоватый человек, с остатками черных, жестких кудрей на остром черепе, угрюмый, в дымчатых очках, в измятом и
грязном пальто из парусины.
Усатая
женщина шлепала в корытах черными кусками печени и легких, полоскала сычуги, выворачивая их, точно
грязные чулки.
На улице было людно и шумно, но еще шумнее стало, когда вышли на Тверскую. Бесконечно двигалась и гудела толпа оборванных, измятых,
грязных людей. Негромкий, но сплошной ропот стоял в воздухе, его разрывали истерические голоса
женщин. Люди устало шли против солнца, наклоня головы, как бы чувствуя себя виноватыми. Но часто, когда человек поднимал голову, Самгин видел на истомленном лице выражение тихой радости.
Не раз он страдал за утраченное мужчиной достоинство и честь, плакал о
грязном падении чужой ему
женщины, но молчал, боясь света.
В доме, заслышав звон ключей возвращавшейся со двора барыни, Машутка проворно сдергивала с себя
грязный фартук, утирала чем попало, иногда барским платком, а иногда тряпкой, руки. Поплевав на них, она крепко приглаживала сухие, непокорные косички, потом постилала тончайшую чистую скатерть на круглый стол, и Василиса, молчаливая, серьезная
женщина, ровесница барыни, не то что полная, а рыхлая и выцветшая телом
женщина, от вечного сиденья в комнате, несла кипящий серебряный кофейный сервиз.
[Сударь, сударь! никогда еще мужчина не был так жесток, не был таким Бисмарком, как это существо, которое смотрит на
женщину как на что-то никчемное и
грязное.
Эта уличная
женщина — вонючая,
грязная вода, которая предлагается тем, у кого жажда сильнее отвращения; та, в театре, — яд, который незаметно отравляет всё, во что попадает.
Позади их стояла в очень
грязной серой рубахе жалкого вида худая, жилистая и с огромным животом беременная
женщина, судившаяся за укрывательство кражи.
Целую ночь снилась Привалову голодная Бухтарма. Он видел
грязных, голодных
женщин, видел худых, как скелеты, детей… Они не протягивали к нему своих детских ручек, не просили, не плакали. Только длинная шея Урукая вытянулась еще длиннее, и с его губ сорвались слова упрека...
Мужчины были одеты по-китайски. Они носили куртку, сшитую из синей дабы, и такие же штаны. Костюм
женщин более сохранил свой национальный характер. Одежда их пестрела вышивками по борту и по краям подола была обвешана побрякушками. Выбежавшие из фанз
грязные ребятишки испуганно смотрели на нас. Трудно сказать, какого цвета была у них кожа: на ней были и загар, и грязь, и копоть. Гольды эти еще знали свой язык, но предпочитали объясняться по-китайски. Дети же ни 1 слова не понимали по-гольдски.
В небольшом этапе было человек восемьдесят народу в цепях, бритых и небритых,
женщин, детей; все они расступились перед офицером, и мы увидели на
грязном полу, в углу, на соломе какую-то фигуру, завернутую в кафтан ссыльного.
Много издевались над свободой
женщины, над признанием прав плоти, придавая словам этим смысл
грязный и пошлый; наше монашески развратное воображение боится плоти, боится
женщины.
В Дербинском жена свободного состояния Александра Тимофеева ушла от своего мужа молокана к пастуху Акиму, живет в тесной,
грязной лачужке и уже родила пастуху дочь, а муж взял к себе другую
женщину, сожительницу.
И вдруг, неожиданно для самого себя, почувствовал и неудержимо захотел эту совсем незнакомую ему
женщину, некрасивую и немолодую, вероятно,
грязную и вульгарную, но все же похожую, как ему представилось, на крупное яблоко антоновку-падалку, немного подточенное червем, чуть-чуть полежалое, но еще сохранившее яркий цвет и душистый винный аромат.
Бывали и другие происшествия, взбалтывавшие мутную,
грязную жизнь этих бедных, больных, глупых, несчастных
женщин.
Это история
женщины, доведенной до отчаяния; ходившей с своею девочкой, которую она считала еще ребенком, по холодным,
грязным петербургским улицам и просившей милостыню;
женщины, умиравшей потом целые месяцы в сыром подвале и которой отец отказывал в прощении до последней минуты ее жизни и только в последнюю минуту опомнившийся и прибежавший простить ее, но уже заставший один холодный труп вместо той, которую любил больше всего на свете.
Все было кончено, но Ромашов не чувствовал ожидаемого удовлетворения, и с души его не спала внезапно, как он раньше представлял себе,
грязная и грубая тяжесть. Нет, теперь он чувствовал, что поступил нехорошо, трусливо и неискренно, свалив всю нравственную вину на ограниченную и жалкую
женщину, и воображал себе ее горечь, растерянность и бессильную злобу, воображал ее горькие слезы и распухшие красные глаза там, в уборной.
Махин был гимназист с усами. Он играл в карты, знал
женщин, и у него всегда были деньги. Он жил с теткой. Митя знал, что Махин нехороший малый, но, когда он был с ним, он невольно подчинялся ему. Махин был дома и собирался в театр: в
грязной комнатке его пахло душистым мылом и одеколоном.
В своем мучительном уединении бедный герой мой, как нарочно, припоминал блаженное время своей болезни в уездном городке; еще с раннего утра обыкновенно являлся к нему Петр Михайлыч и придумывал всевозможные рассказы, чтоб только развлечь его; потом, уходя домой, говорил, как бы сквозь зубы: «После обеда, я думаю, Настя зайдет», — и она действительно приходила; а теперь сотни прелестнейших
женщин, может быть, проносятся в красивых экипажах мимо его квартиры, и хоть бы одна даже взглянула на его темные и
грязные окна!
Старуха матроска, стоявшая на крыльце, как
женщина, не могла не присоединиться тоже к этой чувствительной сцене, начала утирать глаза
грязным рукавом и приговаривать что-то о том, что уж на что господа, и те какие муки принимают, а что она, бедный человек, вдовой осталась, и рассказала в сотый раз пьяному Никите о своем горе: как ее мужа убили еще в первую бандировку и как ее домишко на слободке весь разбили (тот, в котором она жила, принадлежал не ей) и т. д. и т.д. — По уходе барина, Никита закурил трубку, попросил хозяйскую девочку сходить за водкой и весьма скоро перестал плакать, а, напротив, побранился с старухой за какую-то ведерку, которую она ему будто бы раздавила.
— Кто борщу требовал? — провозгласила довольно
грязная хозяйка, толстая
женщина лет 40, с миской щей входя в комнату.
Морская болезнь всех уравняла и заставила забыть все приличия. И часто нога еврейского комиссионера со сползающим башмаком и
грязным бельем, выглядывавшим из-под панталон, почти касалась головы красивой, нарядной
женщины.
На дворе, темном и
грязном, хотя погода стояла сухая, солнечная, появилась
женщина и крикнула, встряхивая какою-то тряпкой...
На дворе говорят об этой
женщине все хуже, насмешливее и злее. Мне очень обидно слышать эти россказни,
грязные и, наверное, лживые; за глаза я жалею
женщину, мне боязно за нее. Но когда, придя к ней, я вижу ее острые глазки, кошачью гибкость маленького тела и это всегда праздничное лицо, — жалость и страх исчезают, как дым.
Мы пришли в один из дешевеньких домов «развеселого Кунавина села», нас встретила вороватая старушка. Осип пошептался с нею, и она провела нас в пустую маленькую комнату, темную и
грязную, как стойло. На койке спала, разметавшись, большая толстая
женщина; старуха толкнула ее кулаком в бок и сказала...
Но самое страшное Матвей находил в дружеских беседах мужчин о
женщинах: всё, что он слышал раньше от и рабочих и помимо воли уловил из бесстыдных разговоров отца с Пушкарём и Власьевной, — всё это теперь разлилось перед ним до размеров глубокой,
грязной лужи, в которой тонула
женщина, стыдно обнажённая и, точно пиявками, густо облепленная клейкими, пакостными словами.
Ему казалось иногда, что нагая
женщина брошена среди улицы и по чреву её — чреву матери — тяжко топают
грязными сапогами, растаптывая нерождённые жизни, попирая нерассказанные сказки.
Но всего более угнетало Кожемякина отношение окуровцев к
женщине, оно с печальной ясностью обличало в тёмных душах людей присутствие чего-то страшного, что — он чувствовал незаметно прилеплялось и к его душе
грязным, ядовитым пятном, вызывая соблазнительные, тревожные мысли и стыдное, болезненное напряжение в теле.
В то время как набившаяся толпа
женщин и мужчин, часть которых стояла у двери, хором восклицала вокруг трупа, — Биче, отбросив с дивана газеты, села и слегка, стесненно вздохнула. Она держалась прямо и замкнуто. Она постукивала пальцами о ручку дивана, потом, с выражением осторожно переходящей
грязную улицу, взглянула на Геза и, поморщась, отвела взгляд.
На Волге в бурлаках и крючниках мы и в глаза не видали
женщин, а в полку видели только
грязных баб, сидевших на корчагах с лапшой и картошкой около казарменных ворот, да гуляющих девок по трактирам, намазанных и хриплых, соприкосновения с которыми наша юнкерская компания прямо-таки боялась, особенно наслушавшись увещаний полкового доктора Глебова.
Тут была и оборванная, растрепанная и окровавленная крестьянская
женщина, которая с плачем жаловалась на свекора, будто бы хотевшего убить ее; тут были два брата, уж второй год делившие между собой свое крестьянское хозяйство и с отчаянной злобой смотревшие друг на друга; тут был и небритый седой дворовый, с дрожащими от пьянства руками, которого сын его, садовник, привел к барину, жалуясь на его беспутное поведение; тут был мужик, выгнавший свою бабу из дома за то, что она целую весну не работала; тут была и эта больная баба, его жена, которая, всхлипывая и ничего не говоря, сидела на траве у крыльца и выказывала свою воспаленную, небрежно-обвязанную каким-то
грязным тряпьем, распухшую ногу…
Там под нарами, на разостланных на полу
грязных рогожах, ютились преимущественно
женщины; тут же, на протянутых над нарами веревочках, сушились
грязные тряпицы, юбки и другие принадлежности женского туалета.
Холодна, равнодушна лежала Ольга на сыром полу и даже не пошевелилась, не приподняла взоров, когда взошел Федосей; фонарь с умирающей своей свечою стоял на лавке, и дрожащий луч, прорываясь сквозь
грязные зеленые стекла, увеличивал бледность ее лица; бледные губы казались зеленоватыми; полураспущенная коса бросала зеленоватую тень на круглое, гладкое плечо, которое, освободясь из плена, призывало поцелуй; душегрейка, смятая под нею, не прикрывала более высокой, роскошной груди; два мягкие шара, белые и хладные как снег, почти совсем обнаженные, не волновались как прежде: взор мужчины беспрепятственно покоился на них, и ни малейшая краска не пробегала ни по шее, ни по ланитам:
женщина, только потеряв надежду, может потерять стыд, это непонятное, врожденное чувство, это невольное сознание
женщины в неприкосновенности, в святости своих тайных прелестей.
Попробовал еще Янсон поухаживать за стряпухой, томясь, видимо, по
женщине, но успеха не имел и был грубо отвергнут и осмеян: был он маленького роста, щуплый, лицо имел веснушчатое, дряблое и сонные глазки бутылочного,
грязного цвета.
На заре Артамонов уехал, бережно увозя впечатление ласкового покоя, уюта и почти бесплотный образ сероглазой, тихой
женщины, которая устроила этот уют. Плывя в шарабане по лужам, которые безразлично отражали и золото солнца и
грязные пятна изорванных ветром облаков, он, с печалью и завистью, думал...
Женщинам и здесь доставалось тяжелее, чем мужчинам, потому что сарафаны облепляли мокрое тело
грязными тряпками, на подолах грязь образовывала широкую кайму, голые ноги и башмаки были покрыты сплошным слоем вязкой красной глины.
Он, как нарочно, вспоминал все не слишком чистые поступки Владимира Андреича, дававшего только советы и не сделавшего лично для дочери ничего; вспоминал все невнимание и даже жестокосердие, которое обнаруживала Юлия в отношении к его больной матери, всю нелюбовь ее и даже неуважение, оказываемое ею в отношении его самого, наконец, ее
грязную измену и то презрение, которое обнаруживал Бахтиаров к бесстыдной
женщине.
Ругаюсь, не могу удержаться. Если бы он
женщин не пачкал
грязными словами своими, так пёс с ним! А он всё ползает, просит, чтобы я молчал.
И она мне потом часто сама говорила: «Да, я знаю, что ты негодяй; ты —
грязный человек, ты развратник, ты, кроме того, еще маленький-маленький, подленький человечишка, ты алкоголик, ты изменяешь мне с самыми низкими тварями; ты всякой мало-мальски себя уважающей
женщине должен быть омерзителен и физически и нравственно… и все-таки я люблю тебя.
Старик и молодая
женщина вошли в большую, широкую улицу,
грязную, полную разного промышленного народа, мучных лабазов и постоялых дворов, которая вела прямо к заставе, и повернули из нее в узкий, длинный переулок с длинными заборами по обеим сторонам его, упиравшийся в огромную почерневшую стену четырехэтажного капитального дома, сквозными воротами которого можно было выйти на другую, тоже большую и людную улицу.
Итак, Ефимка сидел у ворот. Сначала он медленно, больше из удовольствия, нежели для пользы, подгонял
грязную воду в канавке метлой, потом понюхал табаку, посидел, посмотрел и задремал. Вероятно, он довольно долго бы проспал, в товариществе дворной собаки плебейского происхождения, черной с белыми пятнами, длинною жесткою шерстью и изгрызенным ухом, которого сторонки она приподнимала врозь, чтоб сгонять мух, если бы их обоих не разбудила
женщина средних лет.
Детка!
Не бойся,
что у меня на шее воловьей
потноживотые
женщины мокрой горою сидят, —
это сквозь жизнь я тащу
миллионы огромных чистых любовей
и миллион миллионов маленьких
грязных любят,
Не бойся,
что снова,
в измены ненастье,
прильну я к тысячам хорошеньких лиц, —
«любящие Маяковского!» —
да ведь это ж династия
на сердце сумасшедшего восшедших цариц.
Его окружает человек двадцать таких же оборванцев, от всех — как и от всего здесь — пахнет соленой рыбой, селитрой. Четыре бабы, некрасивые и
грязные, сидя на песке, пьют чай, наливая его из большого жестяного чайника. А вот какой-то рабочий, несмотря на утро, уже пьян, возится на песке, пытаясь встать на ноги и снова падая. Где-то, взвизгивая, плачет
женщина, доносятся звуки испорченной гармоники, и всюду блестит рыбья чешуя.
В бараках — длинных
грязных сараях, с крышами на один скат — просыпались рабочие. Издали все они были похожи друг на друга — оборванные, лохматые, босые… Доносились до берега их хриплые голоса, кто-то стучал по дну пустой бочки, летели глухие удары, точно рокотал большой барабан. Две
женщины визгливо ругались, лаяла собака.
В 1800-х годах, в те времена, когда не было еще ни железных, ни шоссейных дорог, ни газового, ни стеаринового света, ни пружинных низких диванов, ни мебели без лаку, ни разочарованных юношей со стеклышками, ни либеральных философов-женщин, ни милых дам-камелий, которых так много развелось в наше время, — в те наивные времена, когда из Москвы, выезжая в Петербург в повозке или карете, брали с собой целую кухню домашнего приготовления, ехали восемь суток по мягкой, пыльной или
грязной дороге и верили в пожарские котлеты, в валдайские колокольчики и бублики, — когда в длинные осенние вечера нагорали сальные свечи, освещая семейные кружки из двадцати и тридцати человек, на балах в канделябры вставлялись восковые и спермацетовые свечи, когда мебель ставили симметрично, когда наши отцы были еще молоды не одним отсутствием морщин и седых волос, а стрелялись за
женщин и из другого угла комнаты бросались поднимать нечаянно и не нечаянно уроненные платочки, наши матери носили коротенькие талии и огромные рукава и решали семейные дела выниманием билетиков, когда прелестные дамы-камелии прятались от дневного света, — в наивные времена масонских лож, мартинистов, тугендбунда, во времена Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных, — в губернском городе К. был съезд помещиков, и кончались дворянские выборы.
— Что! — кричит Иуда, весь наливаясь темным бешенством. — А кто вы, умные! Иуда обманул вас — вы слышите! Не его он предал, а вас, мудрых, вас, сильных, предал он позорной смерти, которая не кончится вовеки. Тридцать сребреников! Так, так. Но ведь это цена вашей крови,
грязной, как те помои, что выливают
женщины за ворота домов своих. Ах, Анна, старый, седой, глупый Анна, наглотавшийся закона, — зачем ты не дал одним сребреником, одним оболом больше! Ведь в этой цене пойдешь ты вовеки!
Грязные тротуары, мелкий, неперестающий дождик, серое, какое-то ослизлое небо, и на фоне этой картины грубые дворники со своими метлами, обдерганные, запуганные извозчики,
женщины в уродливых барашковых калошах, с мокрыми подолами юбок, желчные, сердитые люди с вечным флюсом, кашлем и человеконенавистничеством.
Николка знал по именам многих
женщин и мужчин, рассказывал о них Петьке
грязные истории и смеялся, скаля острые зубы.