Клим вздохнул, послушал, как тишина поглощает
грохот экипажа, хотел подумать о дяде, заключить его в рамку каких-то очень значительных слов, но в голове его ныл, точно комар, обидный вопрос...
Когда на следующий вечер папа отвез меня в институт и сдал на руки величественно-ласковой начальнице, я даже как будто чуть-чуть обрадовалась тому, что не буду видеть промозглого петербургского дня, не буду слышать
грохота экипажей под окнами нашего номера… И я невольно высказала мои мысли вслух…
Неточные совпадения
И вот опять прошло минут двадцать… В течение последних из этих двадцати минут сквозь стук и
грохот собственного
экипажа нам уже слышался другой стук и другой
грохот…
Говор многоголосной толпы, выкрикивания евреев-факторов, стук
экипажей — весь этот
грохот, катившийся какою-то гигантскою волной, остался сзади, сливаясь в одно беспрерывное, колыхавшееся, подобно волне, рокотание. Но и здесь, хотя толпа была реже, все же то и дело слышался топот пешеходов, шуршание колес, людской говор. Целый обоз чумаков выезжал со стороны поля и, поскрипывая, грузно сворачивал в ближайший переулок.
Когда показались первые домики, Нюрочка превратилась вся в одно внимание.
Экипаж покатился очень быстро по широкой улице прямо к церкви. За церковью открывалась большая площадь с двумя рядами деревянных лавчонок посредине. Одною стороною площадь подходила к закопченной кирпичной стене фабрики, а с другой ее окружили каменные дома с зелеными крышами. К одному из таких домов
экипаж и повернул, а потом с
грохотом въехал на мощеный широкий двор. На звон дорожного колокольчика выскочил Илюшка Рачитель.
На крыльце показался Петр Елисеич и тревожно прислушивался к каждому звуку: вот ярко дрогнул дорожный колокольчик, завыл форейтор, и два тяжелых
экипажа с
грохотом вкатились во двор, а за ними, вытянувшись в седлах, как гончие, на мохноногих и горбоносых киргизах, влетели четыре оренбургских казака.
Действительно, через площадь, мимо здания заводоуправления, быстро катился громадный дорожный дормез, запряженный четверней. За ним, заливаясь почтовыми колокольчиками, летели пять троек, поднимая за собой тучу пыли. Миновав заводоуправление,
экипажи с
грохотом въехали на мощеный двор господского дома.
По тротуару шли люди, задевая его ношу, с
грохотом ехали
экипажи; в косых лучах солнца носилась пыль, было шумно, суетливо, весело.
Однажды после обеда, когда я с книгой в руках лежал в своем уголке, послышался
грохот подъехавшего к конторе
экипажа. Не успел я подняться навстречу подъехавшим гостям, как в дверях показался небольшого роста господин в черной фрачной паре, смятой сорочке, без галстуха и с фуражкой на затылке.
Послышался
грохот подъехавшего
экипажа и голос Евстигнея, который говорил кому-то: «Пожалуйте сюда, вот в эту дверь!» Это были пеньковские доктора.
Послышался
грохот не то далекого
экипажа, не то игры в кегли… Прогремел где-то вдали за лесом гром… Митька, всё время следивший за нами, вздрогнул и быстро закрестился…
Но того, что случилось в один прекрасный день, когда он сидел в столовой с Дарьей Николаевной и держал на руках моток шерсти, которую последняя усердно сматывала на клубок, Глеб Алексеевич положительно не ожидал. Среди царившей в доме тишины оба они услыхали страшный
грохот въехавшего и остановившегося у крыльца
экипажа.
Вдруг до слуха его донесся
грохот въехавшего в переулок
экипажа, запряженного шестеркой лошадей.
И неожиданным казалось, что в этом свинцовом, пахнущем гнилью тумане продолжает течь какая-то своя, неугомонная и бойкая жизнь; она в
грохоте невидимых
экипажей и в огромных, расплывающихся светлых шарах, в центре которых тускло и ровно горят фонари, она в торопливых, бесформенных контурах, похожих на смытые чернильные пятна на серой бумаге, которые вырастают из тумана и опять уходят в него, и часто чувствуются только по тому странному ощущению, которое безошибочно свидетельствует о близком присутствии человека.