Вспомнился мне профессор N., у которого я два года работал, — хмурый старик с
грозными бровями и добрейшей душой; вспомнились мне его предостережения, когда я сообщил ему, что поступаю в земство.
Неточные совпадения
Брови были седые, лохматые,
грозные.
Ее тонкие
брови вдруг сдвинулись, глаза в упор остановились на мне с
грозным и притягивающим выражением, зрачки увеличились и посинели. Мне тотчас же вспомнилась виденная мною в Москве, в Третьяковской галерее, голова Медузы — работа уж не помню какого художника. Под этим пристальным, странным взглядом меня охватил холодный ужас сверхъестественного.
— Особенно насчет, как вы говорите, морали наши понятия не сходятся и не могут сходиться, — ответила она, и что-то
грозное пробежало у ней над
бровями, а губы по-прежнему слабо трепетали.
Красное, добродушно-хитрое лицо служивого пыталось изобразить
грозную мину, для чего надулось, стало круглым, багровым, двигало
бровями, таращило глаза и было очень смешно.
Начался ввод во владение новых двух помещиц, которые также появились на крыльце и на которых исправник указывал рукою, когда, слегка наморщив одну
бровь и мгновенно придав своему беззаботному лицу вид
грозный, он внушал крестьянам о «послушании».
Казанова, 75 лет. Грациозный и
грозный остов. При полной укрощенности, рта — полная неукрощенность глаз: все семь смертных грехов. Лоб,
брови, веки — великолепны. Ослепительная победа верха.
— Вот как! — отозвалась княгиня, и
брови ее нахмурились
грознее прежнего.
Слово — сила… Говорить побольше, как можно больше громких,
грозных «поддерживающих дух» слов — это было самое главное. И не важно было, что дела все время жестоко насмехаются над словами, — ничего! Только еще суровее нахмурить
брови, еще значительнее и зловещее произнести угрожающее слово… При самом своем приезде Куропаткин заявил, что мир будет заключен только в Токио, — а уж через несколько месяцев вся русская армия горько-насмешливо напевала...
В зрительный зал клуба они пришли, когда доклад уж начался. Военный с тремя ромбами на воротнике громким, привычно четким голосом говорил о Чемберлене, о стачке английских углекопов. Говорил хорошо, с подъемом. А когда речь касалась империалистов,
брови сдвигались, в лице мелькало что-то сильное и
грозное, и тогда глаза Нинки невольно обращались на красную розетку революционного ордена на его груди.
Вот нахмурил царь
брови черные
И навел на него очи зоркие,
Словно ястреб взглянул с высоты небес
На младого голубя сизокрылого, —
Да не поднял глаз молодой боец.
Вот об землю царь стукнул палкою,
И дубовый пол на полчетверти
Он железным пробил оконечником —
Да не вздрогнул и тут молодой боец.
Вот промолвил царь слово
грозное, —
И очнулся тогда добрый молодец.