По крайней мере, всякий раз, когда нам, детям, приходилось сталкиваться с прислугой, всякий раз мы видели испуганные лица и слышали одно и то же шушуканье: «барыня изволят гневаться», «
барин гневаются»…
Неточные совпадения
Иван. Да-с, оно, конечно… А как давеча
господин Карандышев рассердились, когда все гости вдруг уехали! Очень
гневались, даже убить кого-то хотели, так с пистолетом и ушли из дому.
— Где же это видано, сначала пол мести, а потом со столов убирать?..
Барин оттого и
гневается…
Барин в кабинете сидит, барыня приказывает или
гневается, барчуки учатся, девушки в пяльцах шьют или коклюшки перебирают, а он, Конон, ножи чистит, на стол накрывает, кушанье подает, зимой печки затопляет, смотрит, как бы слишком рано или слишком поздно трубу не закрыть.
Господа «
гневались», прислуга имела свойство «прогневлять».
Все это она объясняет вслух и с удовольствием убеждается, что даже купленный садовник Сергеич сочувствует ей. Но в самом разгаре сетований в воротах сада показывается запыхавшаяся девчонка и объявляет, что
барин «
гневаются», потому что два часа уж пробило, а обед еще не подан.
Нынче всякий так называемый «
господин» отлично понимает, что
гневается ли он или нет, результат все один и тот же: «наплевать!»; но при крепостном праве выражение это было обильно и содержанием, и практическими последствиями.
— Что вы! что вы, сударь! — успокаивал он меня, — ведь это
барин… Маменька
гневаться будут…
Подивилася она такому чуду чудному, диву дивному, порадовалась своему цветочку аленькому, заветному и пошла назад в палаты свои дворцовые; и в одной из них стоит стол накрыт, и только она подумала: «Видно, зверь лесной, чудо морское на меня не
гневается, и будет он ко мне
господин милостивый», — как на белой мраморной стене появилися словеса огненные: «Не
господин я твой, а послушный раб.
— Я унимал, сударыня: «Не сидите, мол, говорю, Александр Федорыч, извольте идти гулять: погода хорошая, много
господ гуляет. Что за писанье? грудку надсадите: маменька, мол,
гневаться станут…»
Недаром проезжал он через Нейгаузен двадцать пятого марта 1697 года; недаром изволил
гневаться, что ему дали худой форшпанн, что его неловко встретили
господа высокоименитые: майор Казимир Глазенап, капитан Дорнфельд и еще какой-то дворянин безыменный, назначенный в переводчики к его величеству; а переводчик этот говорил по-русски, как я по-китайски (пастор осклабил свои румяные губки и поправил на себе парик).