Неточные совпадения
Лариса. А вот какая, я вам расскажу один случай. Проезжал здесь один кавказский офицер, знакомый Сергея Сергеича, отличный
стрелок; были они у нас, Сергей Сергеич и говорит: «Я слышал, вы хорошо стреляете». — «Да, недурно», — говорит офицер. Сергей Сергеич дает ему пистолет, ставит себе стакан на
голову и отходит в другую комнату, шагов на двенадцать. «Стреляйте», — говорит.
На другой день вечером, сидя у костра, я читал
стрелкам «Сказку о рыбаке и рыбке». Дерсу в это время что-то тесал топором. Он перестал работать, тихонько положил топор на землю и, не изменяя позы, не поворачивая
головы, стал слушать. Когда я кончил сказку, Дерсу поднялся и сказал...
В это время Аринин стал поправлять огонь и задел белку. Она упала.
Стрелок поставил ее на прежнее место, но не так, как раньше, а
головой вниз. Солон засуетился и быстро повернул ее
головой кверху. При этом он сказал, что жарить белку можно только таким образом, иначе она обидится и охотнику не будет удачи, а рыбу, наоборот, надо ставить к огню всегда
головой вниз, а хвостом кверху.
Дерсу попрощался со
стрелками, затем кивнул мне
головой и пошел в кусты налево.
Мера всегда бывает более шестидесяти шагов. Стрелять только в ту минуту, когда бекас летит прямо над
головой, следовательно, должно поставить ружье совершенно перпендикулярно. Положение очень неловкое, да и дробь, идучи вверх, скорее слабеет. Много зарядов улетало понапрасну в синее небо, и дробь, возвращаясь назад, сеялась, как мелкий дождь, около
стрелка. В случае удачного выстрела бекас падает из-под небес медленно и винтообразно.
7) Дичь, летящую прямо от
стрелка в равной вышине от земли с
головой охотника, надобно бить прямо в зад.
Трудная и малодобычливая стрельба старых глухарей в глубокую осень no-голу или по первому снегу меня чрезвычайно занимала: я страстно и неутомимо предавался ей. Надобно признаться, что значительная величина птицы, особенно при ее крепости, осторожности и немногочисленности, удивительно как возбуждает жадность не только в простых, добычливых
стрелках, но и во всех родах охотников; по крайней мере я всегда испытывал это на себе.
В это время подошла лодка, и мы принялись разгружать ее. Затем
стрелки и казаки начали устраивать бивак, ставить палатки и разделывать зверей, а я пошел экскурсировать по окрестностям. Солнце уже готовилось уйти на покой. День близился к концу и до сумерек уже недалеко. По обе стороны речки было множество лосиных следов, больших и малых, из чего я заключил, что животные эти приходили сюда и в одиночку, и по несколько
голов сразу.
— А мне это один солдат говорил, с которым я один раз разговаривала, что им нарочно, по уставу, велено целиться, когда они в
стрелки рассыпаются, в полчеловека; так и сказано у них: «в полчеловека». Вот уже, стало быть, не в грудь и не в
голову, а нарочно в полчеловека велено стрелять. Я спрашивала потом у одного офицера, он говорил, что это точно так и верно.
Кают-компания. Над инструментами, картами — объезженные серой щетиной
головы — и
головы желтые, лысые, спелые. Быстро всех в горсть — одним взглядом — и назад, по коридору, по трапу, вниз, в машинное. Там жар и грохот от раскаленных взрывами труб, в отчаянной пьяной присядке сверкающие мотыли, в не перестающей ни на секунду, чуть заметной дрожи —
стрелки на циферблатах…
— Ну тебя совсем! Ноги отдавишь, — сказала она и, опустив
голову, посмотрела на свои стройные ноги, обтянутые голубыми чулками со
стрелками, в красных новых чувяках, обшитых узеньким серебряным галуном.
В траншеях!..» — «Становись!..
стрелки, вперед!» — закричал отрядный начальник и с простреленной
головой повалился на меня; на него упало еще человека два.
Пули с визгом летали по улице, свистели над его
головою, но ему было не до них; при свете пожара он видел, как неприятельские
стрелки бегали взад и вперед, стреляли по домам, кололи штыками встречающихся им русских солдат, а рота не строилась… «К ружью! выходи! — кричал во все горло Зарядьев, стараясь высунуться как можно более.
Она крепко сжала мне обе руки, кивнула
головой и мелькнула, как
стрелка, в свой переулок. Я долго стоял на месте, провожая ее глазами.
Будучи
стрелком и ружейным охотником, Гульч живо сочувствовал красотам и особенностям природы и однажды пришел в восторг, когда я, умевший несколько рисовать, во время отдыха нарисовал на память ходившую у нас в Новоселках под охотником черноморскую лошадь. Глядя на тяжелую горбоносую
голову и прямую из плеч с кадыком шею и круп с выдающимися маслаками, Гульч, заливаясь восторженным смехом, восклицал: «Да, поистине это черноморка!»
(В гостиную справа входит Пётр, садится в кресло, закрыв глаза и закинув
голову. Иван смотрит на часы, открывает дверцу, переводит
стрелку. Часы бьют восемь. Пётр открывает глаза, оглядывается. Иван, насвистывая «Боже царя храни», стоит посреди столовой, хмурый и озабоченный. Пётр решительно идёт к отцу.)
— Кому у нас стрелять? Был в Терентьеве один
стрелок, да и тот перед заговеньем помер… Тоже вот эдак по весне сел на лабаз; медведь-то пришел, падалину только обнюхал, а его стряс с елки и почал ломать, всю шабалку [Шабалка —
голова.] своротил; тем и помер, никак залечить не могли.
От него пошла большая волна, которая окатила меня с
головой и промочила одежду. Это оказался огромный сивуч (морской лев). Он спал на камне, но, разбуженный приближением людей, бросился в воду. В это время я почувствовал под ногами ровное дно и быстро пошел к берегу. Тело горело, но мокрая одежда смерзлась в комок и не расправлялась. Я дрожал, как в лихорадке, и слышал в темноте, как
стрелки щелкали зубами. В это время Ноздрин оступился и упал. Руками он нащупал на земле сухой мелкий плавник.
На вопросы, не пора ли в путь, они отрицательно качали
головами. Я уже хотел было готовиться ко второй ночевке, как вдруг оба ороча сорвались с места и побежали к лодкам. Они велели
стрелкам спускать их на воду и торопили скорее садиться. Такой переход от мысли к делу весьма обычен у орочей: то они откладывают работу на неопределенный срок, то начинают беспричинно торопиться.
Трое других караульных метнулись, было, к юноше, сабля одного из них повисла уже над его
головой, но в тот же миг выскочившие из-за ближайшей избы несколько русских
стрелков, словно выросших из-под земли, ударили на венгерцев, и те, побросав оружие, кинулись врассыпную…
Когда полезем на горы, одни
стрелки стреляй по
головам врага.
Он вспомнил первую казнь, на которой присутствовал в качестве зрителя, в первые дни самостоятельного правления Иоанна, царя-отрока. Он был тоже еще совсем юношей. Это была казнь князя Кубенского и Федора и Василия Воронцовых, обвиненных в подстрекательстве к мятежу новгородских пищальников [
Стрелков.]. Им отрубили
головы, и народ бросился грабить дома казненных.