Неточные совпадения
Против роскошного дворца Шереметевской больницы вырастали сотни палаток, раскинутых за ночь на один только день. От рассвета до потемок колыхалось на площади море
голов, оставляя узкие дорожки для проезда по обеим сторонам широченной в этом месте
Садовой улицы. Толклось множество народа, и у всякого была своя цель.
И движется, ползет, громыхая и звеня железом, партия иногда в тысячу человек от пересыльной тюрьмы по
Садовой, Таганке, Рогожской… В
голове партии погремливают ручными и ножными кандалами, обнажая то и дело наполовину обритые
головы, каторжане. Им приходится на ходу отвоевывать у конвойных подаяние, бросаемое народом.
Он остановился и поднял
голову кверху. Катя Лыкачева стояла по ту сторону забора на
садовой скамеечке. Она была в утреннем легком японском халатике, треугольный вырез которого оставлял
голою ее тоненькую прелестную девичью шею. И вся она была такая розовая, свежая, вкусная, что Ромашову на минуту стало весело.
Мелкая торговля, бьющаяся изо всех сил вылезти в магазины, так и стала ему кидаться в глаза со всех сторон; через каждые почти десять шагов ему попадался жид, и из большей части домов несло жареным луком и щукой; но еще более безобразное зрелище ожидало его на
Садовой: там из кабака вывалило по крайней мере человек двадцать мастеровых; никогда и нигде Калинович не видал народу более истощенного и безобразного: даже самое опьянение их было какое-то мрачное, свирепое; тут же, у кабака, один из них, свалившись на тротуар, колотился с ожесточением
головой о тумбу, а другой, желая, вероятно, остановить его от таких самопроизвольных побоев, оттаскивал его за волосы от тумбы, приговаривая...
Напоминают… мне они… другую жизнь. У вас в доме проклятый двор. Как они шумят. Боже! И закат на вашей
Садовой гнусен.
Голый закат. Закройте, закройте сию минуту шторы!
— Да что ты всё рукой тычешь? — кричит горбатый Любим, дрожа как в лихорадке. —
Голова ты
садовая! Ты держи его, держи, а то уйдет, анафема! Держи, говорю!
Когда приходит время платить проценты или высылать жене деньги, он просит у всех взаймы с таким выражением, как будто у него дома пожар, и в это время, очертя
голову, продает он весь свой зимний запас хвороста за пять рублей, скирду соломы за три рубля и потом велит топить свои печи
садовою решеткой или старыми парниковыми рамами.
Он открыл какой-то известный лаз в страшную спальню покойного императора, успел пронести туда простыню и там ее спрятал, а по вечерам забирался сюда, покрывался с ног до
головы этой простынею и становился в темном окне, которое выходило на
Садовую улицу и было хорошо видно всякому, кто, проходя или проезжая, поглядит в эту сторону.
Не
садовый мак, от дождя тяжелея, набок клонит головку, тяжело склоняется на траву-мураву Алешина буйнá
голова.
И ушел. Васильев лег на кровать и, спрятав
голову под подушку, стал плакать от боли, и чем обильней лились слезы, тем ужаснее становилась душевная боль. Когда потемнело, он вспомнил о той мучительной ночи, которая ожидает его, и страшное отчаяние овладело им. Он быстро оделся, выбежал из номера и, оставив свою дверь настежь, без всякой надобности и цели вышел на улицу. Не спрашивая себя, куда идти, он быстро пошел по
Садовой улице.
— Как же ты это ходишь, чёрт голландский, — рассердился Звиздулин, с остервенением глядя на своего партнера vis-à-vis. — Разве так можно ходить? У меня на руках был Дорофеев сам-друг, Шепелев с женой да Степка Ерлаков, а ты ходишь с Кофейкина. Вот мы и без двух! А тебе бы,
садовая голова, с Поганкина ходить!
Ловкие и осторожные люди остереглись участвовать в процессии, и хотя таких было немало, но от этого не поредела громадная толпа, валившая за гробом. Еще большее скопление народа было на пути процессии, по всему протяжению Большой
Садовой улицы и от
Садовой по Невскому проспекту до лавры. Тут собралось почти все население Петербурга, от мала до велика. Балконы, крыши были полны народа. Во всех окнах торчали человеческие
головы.
Сели в кружок, — кто в картишки, кто ноты подшивает, кто из черного хлеба поросят лепит… И вдруг все враз к фортке
головы повернули: из-за колодца, из
садовой чащобы невесть на чем — ни дудка, ни окарина, невесть кто «Лебединую прохладу» высвистывает…