Неточные совпадения
В нем он
называет Гоголя «проповедником кнута, апостолом невежества, поборником обскурантизма и мракобесия, панегиристом татарских нравов».].
Раздавался общий крик, что Константин
назвал Гоголя Гомером, что совершенная неправда.
Он принял его с отверстыми объятьями, с криком и похвалами; несколько раз принимался целовать
Гоголя, потом кинулся обнимать меня, бил кулаком в спину,
называл хомяком, сусликом и пр. и пр.; одним словом, был вполне любезен по-своему.
Гоголь и тут, для предупреждения разных объяснений и любопытства,
назвал себя Гонолем и даже записался так, предполагая, что не будут справляться с его паспортом.
Я подозреваю, не принял ли
Гоголь мнений других, сообщенных мною в письме, за мои собственные единственно потому, что я вообще
назвал их сделанными не без основания.
Что же собственно разумел
Гоголь под словами: «к каким чудным пользам и благу вело меня то, что
называют в свете неудачами», то это обстоятельство осталось для меня неизвестным.
Замечательно, что этот грек Бенардаки, очень умный, но без образования, был единственным человеком в Петербурге, который
назвал Гоголя гениальным писателем и знакомство с ним ставил себе за большую честь!
Она была так моложава, так хороша собой, что ее решительно можно было
назвать только старшею сестрою
Гоголя.
Теперь я вижу в этом письме лирический порыв, дифирамб, чем
назвал сам
Гоголь свое путешествие ко святым местам.
По возвращении из Петербурга, прожив несколько времени вместе с матерью и сестрами в доме Погодина,
Гоголь уверил себя, что его сестры, патриотки (как их
называют), которые по-ребячьи были очень несогласны между собой, не могут ехать вместе с матерью в деревню, потому что они будут постоянно огорчать мать своими ссорами.
Объяснение же с публикой о таких щекотливых семейных обстоятельствах, которое мы сейчас готовы
назвать трусостью и подлостью или, из милости, крайним неприличием, обличает только чистую, прямую, простую душу
Гоголя, полную любви к людям и уверенную в их сочувствии.
Под новой комедией, вероятно, разумелись разные отрывки из недописанной
Гоголем комедии, которую он хотел
назвать «Владимир третьей степени».
Только
Гоголь, да и то не вдруг, вносит в нашу литературу гуманический элемент: в «Старосветских помещиках» выразился он уже очень ясно, но, как видно, важность его не вполне оценил тогда сам
Гоголь: по крайней мере «Ревизор» обработан в этом отношении довольно слабо, что и подало повод некоторым
называть всю комедию фарсом и все лица — карикатурами.
Вспомните похороны
Гоголя, о которых мы читали такие прекрасные описания, похороны Некрасова и Достоевского, которые
называли «событием в истории».