Неточные совпадения
Шесть лет тому назад этих людей не видели; три года тому назад презирали; теперь… но все равно, что думают о них теперь; через несколько лет, очень немного лет, к ним будут взывать: «спасите нас!», и что будут они
говорить будет исполняться всеми; еще немного лет, быть может, и не лет, а месяцев, и станут их проклинать, и они будут согнаны
со сцены, ошиканные, страмимые.
Он обходится
со всеми ласково, о жене и дочери
говорит с умилением; когда Дуня, узнав о его решительном отказе Вихореву, падает в обморок (
сцена эта нам кажется, впрочем, утрированною), он пугается и даже тотчас соглашается изменить для нее свое решение.
— Ну, что же делать, очень жаль! —
говорил Павел, находя и
со своей стороны совершенно невозможным, чтобы она в этом положении появилась на
сцене. — До свиданья! — сказал он и ушел опять к Анне Ивановне, которая была уже в шляпке. Он посадил ее на нарочно взятого лихача, и они понеслись на Никитскую. Фатееву Павел в эту минуту совершенно забыл. Впереди у него было искусство и мысль о том, как бы хорошенько выучить Анну Ивановну сыграть роль Юлии.
Из умов городской интеллигенции Савелий самым успешным образом был вытеснен стихотворением Термосесова. Последний пассаж сего последнего и скандальное положение, в котором благодаря ему очутилась бойкая почтмейстерша и ее дочери, совсем убрали с местной
сцены старого протопопа; все были довольны и все помирали
со смеху. О Термосесове
говорили как «об острой бестии»; о протопопе изредка вспоминали как о «скучном маньяке».
В Москве есть особая varietas [разновидность (лат.).] рода человеческого; мы
говорим о тех полубогатых дворянских домах, которых обитатели совершенно сошли
со сцены и скромно проживают целыми поколениями по разным переулкам; однообразный порядок и какое-то затаенное озлобление против всего нового составляет главный характер обитателей этих домов, глубоко стоящих на дворе, с покривившимися колоннами и нечистыми сенями; они воображают себя представителями нашего национального быта, потому что им «квас нужен, как воздух», потому что они в санях ездят, как в карете, берут за собой двух лакеев и целый год живут на запасах, привозимых из Пензы и Симбирска.
Кречинский сорвал сначала одну бакенбарду, потом другую и бросился, ни слова не
говоря, бежать
со сцены.
Изорин спал поперек нар, один опорок свалился на пол. Так и не пришлось мне
поговорить со старым товарищем по
сцене: когда я зашел через месяц, его опять разыскали друзья и увезли.
Воображение стало работать быстро. Ей тоже понадобился фиктивный брак… С какой радостью стою я с ней перед аналоем… Теперь это она идет об руку
со мною… Это у нас с ней была какая-то бурная
сцена три дня назад на пристани. Теперь я овладел собой. Я
говорю ей, что более она не услышит от меня ни одного слова, не увидит ни одного взгляда, который выдаст мои чувства. Я заставлю замолчать мое сердце, хотя бы оно разорвалось от боли… Она прижмется ко мне вот так… Она ценит мое великодушие… Голос ее дрожит и…
Вообще все суждения его об Европе отличались злостью, остроумием и, пожалуй, справедливостью, доходящею иногда почти до пророчества: еще задолго, например, до франко-прусской войны он
говорил: «Пусть господа Кошуты и Мадзини сходят
со сцены: им там нет более места, — из-за задних гор показывается каска Бисмарка!» После парижского разгрома, который ему был очень досаден, Бегушев, всегда любивший романские племена больше германских, напился даже пьян и в бешенстве, ударив по столу своим могучим кулаком, воскликнул: «Вздор-с!
Сойдя
со сцены, мы были еще так полны своими и чужими впечатлениями, что посреди шумного бала, сменившего спектакль, не смешались с обществом, которое приветствовало нас восторженными, искренними похвалами; мы невольно искали друг друга и, отовравшись особым кружком, разумеется, кроме хозяина,
говорили о своем чудном спектакле; тем же особым кружком сели мы за великолепный ужин — и, боже мой, как были счастливы!
— Стойте, чёрт вас возьми! Если эти козлы-тенора не перестанут рознить, то я уйду! Глядеть в ноты, рыжая! Вы, рыжая, третья с правой стороны! Я с вами
говорю! Если не умеете петь, то за каким чёртом вы лезете на
сцену со своим вороньим карканьем? Начинайте сначала!
Труппа была весьма и весьма средняя, хуже даже теперешней труппы Михайловского театра. Но юный фрачник-гимназист седьмого класса видел перед собою подлинную французскую жизнь, слышал совсем не такую речь, как в наших гостиных, когда в них
говорили по-французски. Давали бульварную мелодраму «Кучер Жан», которая позднее долго не сходила
со сцены Малого театра, с Самариным в заглавной роли, под именем «Извозчик».
— Вот что меня удивляет, — помолчав минуту, произносит она снова чарующим голосом, — как вы, такие милые, юные, непосредственные, такие чуткие, я бы сказала, дети
сцены, как вы могли так поступить с Давыдовым? Он
со слезами на глазах
говорил мне о том, как его обидели его дети, — продолжала Вера Федоровна.
Ссоримся мы из-за пустяков. Придираемся друг к другу и наговариваем дерзостей. Даже у кроткой Елочки и серьезной, вдумчивой Сани изменились характеры в это время. А о нас с Марусей и о «мальчишках» нечего и
говорить. С Володей Кареевым я так повздорила из-за какой-то паузы, которую он «закатил» (наше театральное слово) на
сцене в диалоге
со мною, что даже перешла с «ты» на «вы».
В то время, когда происходила описанная нами
сцена в кабинете «власть имущей в Москве особы», Дарья Николаевна Салтыкова уже встала, оделась тщательнее обыкновенного и занялась хозяйственными распоряжениями. На нее снова, как
говорили дворовые, нашел «тихий стих». Она была на самом деле в прекрасном расположении духа и даже
говорила со всеми ласковым, медоточивым голосом. Происходило это от приятно вчера проведенного вечера и от предвкушения сладости сегодняшнего второго свидания.