Неточные совпадения
Но начал спрашивать и Фетюкович. На вопрос
о том: когда именно подсудимый
говорил ему, Алеше,
о своей ненависти к отцу и
о том, что он мог бы убить его, и что слышал ли он это от него, например, при последнем свидании пред
катастрофой, Алеша, отвечая, вдруг как бы вздрогнул, как бы нечто только теперь припомнив и сообразив...
Я подхожу близко к той
катастрофе, которая, разразившись внезапно, действительно, может быть, погубила Митю. Ибо я уверен, да и все тоже, все юристы после так
говорили, что не явись этого эпизода, преступнику по крайней мере дали бы снисхождение. Но об этом сейчас. Два слова лишь прежде
о Грушеньке.
— Уже не
говорю о том, чего не видал, то есть
о самом преступлении и всей этой
катастрофе, но даже третьего дня, во время разговора со мной, у него был необъяснимый неподвижный взгляд.
В октябре 1888 года по Москве разнесся слух
о крушении царского поезда около станции Борки.
Говорили смутно
о злостном покушении. Москва волновалась. Потом из газет стало известно, что
катастрофа чудом обошлась без жертв. Повсюду служились молебны, и на всех углах ругали вслух инженеров с подрядчиками. Наконец пришли вести, что Москва ждет в гости царя и царскую семью: они приедут поклониться древним русским святыням.
Адмиральша, Сусанна и майор перешли в квартиру Миропы Дмитриевны и разместились там, как всегда это бывает в минуты
катастроф, кто куда попал: адмиральша очутилась сидящей рядом с майором на диване и только что не склонившею голову на его плечо, а Сусанне, севшей вдали от них и бывшей, разумеется, бог знает до чего расстроенною, вдруг почему-то кинулись в глаза чистота, порядок и даже щеголеватость убранства маленьких комнат Миропы Дмитриевны: в зальце, например, круглый стол, на котором она обыкновенно угощала карабинерных офицеров чаем, был покрыт чистой коломянковой салфеткой; а про гостиную и
говорить нечего: не
говоря о разных красивых безделушках,
о швейном столике с всевозможными принадлежностями, там виднелось литографическое и разрисованное красками изображение Маврокордато [Маврокордато Александр (1791—1865) — греческий патриот, организатор восстания в Миссолонги (1821).], греческого полководца, скачущего на коне и с рубящей наотмашь саблей.
Можете судить сами, какое нравственное потрясение должна была произвести во мне эта
катастрофа, не
говоря уже
о неоплатном долге в три рубля пятьдесят копеек, в который я с тех пор погряз и
о возврате которого жена моя ежедневно настаивает…
О луче и
катастрофе 28-го года еще долго
говорил и писал весь мир, но потом имя профессора Владимира Ипатьевича Персикова оделось туманом и погасло, как погас и самый открытый им в апрельскую ночь красный луч.
Я пришел к себе в номер и лег на кровать. Я думаю, я лежал с полчаса навзничь, закинув за голову руки.
Катастрофа уж разразилась, было
о чем подумать. Завтра я решил настоятельно
говорить с Полиной. А! французишка? Так, стало быть, правда! Но что же тут могло быть, однако? Полина и Де-Грие! Господи, какое сопоставление!
— Чепуха! — протестует новобрачный. —
Катастрофы бывают только раз в год. Никаких случаев я не боюсь, потому что нет предлога случаться этим случаям. Редки случаи! Ну их к чёрту! И
говорить даже
о них не хочу! Ну, мы, кажется, к полустанку подъезжаем.
Еле ворочая высохшим языком, Мой храбрый Топпи рассказал
о катастрофе и нашем бегстве, он
говорил долго, — и тогда лязгнул железный замок, и дверь открылась.
Наконец, настроение Алексея Андреевича после грузинской
катастрофы и пережитых треволнений было далеко не из таких, чтобы он даже мог думать
о власти. Последняя тяготила его, и он совершенно искренно не раз
говорил своим приближенным, что его многосложные обязанности ему уже не по силам, что ему надо отдохнуть, удалиться от дел, и только любовь к своей родине не позволяет ему сделать этого.
Не
говоря уже
о том, что тотчас после
катастрофы заметки
о самоубийстве баронессы с фотографическим описанием гнездышка покончившей с собой великосветской красавицы появились на страницах столичных газет, подробно были описаны панихиды и похороны, в одной из уличных газеток начался печататься роман «В великосветском омуте», в котором досужий романист, — имя им теперь легион, — не бывший далее швейцарских великосветских домов, с апломбом, достойным лучшего применения, выводил на сцену князей, княгинь, графов и графинь, окружающих его героиню, «красавицу-баронессу», запутывающих ее в сетях интриг и доводящих несчастную до сомоотравления.