Неточные совпадения
В маленькое
оконце, дребезжавшее от работы паровой машины,
глядела ночь черным пятном; под полом, тоже дрожавшим, с хрипеньем и бульканьем бежала поднятая из шахты рудная вода; слышно было, как хрипел насос и громыхали чугунные шестерни.
— А так навернулся… До сумерек сидел и все с баушкой разговаривал. Я с Петрунькой на завалинке все сидела: боялась ему на глаза попасть. А тут Петрунька спать захотел… Я его
в сенки потихоньку и свела. Укладываю, а
в оконце — отдушника у нас махонькая
в стене проделана, —
в оконце-то и вижу, как через огород человек крадется. И вижу, несет он
в руках бурак берестяной и прямо к задней избе, да из бурака на стенку и плещет. Испугалась я, хотела крикнуть, а
гляжу: это дядя Петр Васильич… ей-богу, тетя, он!..
Крыт был дом соломой под щетку и издали казался громадным ощетинившимся наметом; некрашеные стены от времени и непогод сильно почернели; маленькие, с незапамятных времен не мытые
оконца подслеповато
глядели на площадь и, вследствие осевшей на них грязи, отливали снаружи всевозможными цветами; тесовые почерневшие ворота вели
в громадный темный двор,
в котором непривычный глаз с трудом мог что-нибудь различать, кроме бесчисленных полос света, которые врывались сквозь дыры соломенного навеса и яркими пятнами пестрили навоз и улитый скотскою мочою деревянный помост.
Глянул я к нему
в оконце, вижу: ходит старик по камере, железы за ним волочатся, да все что-то сам себе говорит.
Он нагнулся, чтобы окинуть меня внимательным взглядом из-за своего
оконца. Мне все не удавалось увидеть его лица
в целом. Теперь на меня
глядели серые выразительные глаза, слегка лишь подернутые какою-то мутью, как у сильно утомленного человека. Лоб был высокий и по временам собирался
в резкие — не то гневные, не то скорбные — складки. По-видимому, Яшка был высок ростом и очень крепко сложен. Лет, вероятно, было ему около пятидесяти.
Когда старик просыпается,
в щели вагона и
в открытое
оконце глядит синее небо раннего утра. Холодно невыносимо,
в особенности спине и ногам. Поезд стоит. Яша, заспанный и угрюмый, возится около быков.
Один остался
в светелке Петр Степаныч. Прилег на кровать, но, как и прошлую ночь, сон не берет его… Разгорелась голова, руки-ноги дрожат,
в ушах трезвон,
в глазах появились красные круги и зеленые… Душно… Распахнул он миткалевые занавески,
оконце открыл. Потянул
в светлицу ночной холодный воздух, но не освежил Самоквасова. Сел у окна Петр Степаныч и, глаз не спуская, стал
глядеть в непроглядную темь. Замирает, занывает, ровно пойманный голубь трепещет его сердце. «Не добро вещует», — подумал Петр Степаныч.
Потух солнечный луч за деревней, утонул
в голубовато-хрустальном озере. Запахло сильнее цветами, первыми ландышами из леса, птицы прокричали
в последний раз свой привет перед ночью, и все уснуло, затихло, замолкло до утра. На небе зажглась ночная звездочка, яркая, нарядная и красивая. Галя сидела у
оконца,
глядела на звездочку и вспоминала, как она с мамой часто сидела по вечерам у порога хатки и любовалась звездочками. А маме становилось все хуже да хуже. Она и кашляла-то глуше, и дышала слабее.
А свежий воздух майской ночи теплым, душистым потоком так и льется через отворенное Дуней
оконце в душную келью стоящего на кремнях и стеклах постника. Тихо рыдает отшельник, по распаленному лицу его обильно струятся слезы, но они не так ему сладки, как те, что лились прежде, когда,
глядя на зеленый лес,
в самозабвении, певал он песню
в похвалу пустыне.
Вдруг стукнуло
оконце… растворилось.
В белых рукавах,
в белом переднике,
в бледно-розовом сарафане, с распущенными длинными темно-русыми волосами,
в венке из свежих васильков, вся облитая сияньем месяца, лукаво улыбаясь и пришуря искрометные глазки,
глядит на постника белотелая, полногрудая красавица Дуня. Страстью горячей, ничем не одержимой, страстью любви пышет она…
Ест она тихо-мирно
в терему своем,
в опочивальне, по-венгерски сказать —
в салоне. Сверчок за голландкой поцыкивает, лунный блин
в резное
оконце глядит. На стене вышитый плат: прекрасная Гобелена ножки моет, сама на себя любуется.