Неточные совпадения
Архивны
юноши толпою
На Таню чопорно
глядятИ про нее между собою
Неблагосклонно говорят.
Один какой-то шут печальный
Ее находит идеальной
И, прислонившись у дверей,
Элегию готовит ей.
У скучной тетки Таню встретя,
К ней как-то Вяземский подсел
И душу ей занять успел.
И, близ него ее заметя,
Об ней, поправя свой парик,
Осведомляется старик.
На грудь кладет тихонько руку
И падает. Туманный взор
Изображает смерть, не муку.
Так медленно по скату гор,
На солнце искрами блистая,
Спадает глыба снеговая.
Мгновенным холодом облит,
Онегин к
юноше спешит,
Глядит, зовет его… напрасно:
Его уж нет. Младой певец
Нашел безвременный конец!
Дохнула буря, цвет прекрасный
Увял
на утренней заре,
Потух огонь
на алтаре!..
Но не сойтись пылкому
юноше с старцем. Другая натура у обоих, и другими очами
глядят они
на то же дело.
Подпоручик Михин, маленький, слабогрудый
юноша, со смуглым, рябым и веснушчатым лицом,
на котором робко, почти испуганно
глядели нежные темные глаза, вдруг покраснел до слез.
Крепко поцеловав его в лоб, она ушла, а
юноша, обомлев, прижался в угол комнаты,
глядя, как
на полу шевелятся кружевные тени, подползая к ногам его спутанными клубами чёрных змей.
Угрюмое чело боярина Кручины час от часу становилось мрачнее; несколько минут продолжалось общее молчание: все
глядели с удивлением
на дерзкого
юношу, который осмеливался столь явно противоречить и не повиноваться грозному хозяину.
Глаз Чехова, мерцающий и зоркий,
Глядит в восторге с высоты галерки
На сцену, где Далматов и Бурлак-Андреев,
Козельский, Писарев, и Глама, и Киреев,
Где Южин,
юноша тогда, с студенческой скамьи
Уж крылья расправлял могучие свои,
И помню я ее в тяжелые годины,
Когда она была еще так молода,
Но в волосах снежились горькие седины,
Свидетели борьбы, и горя, и труда.
Глядя на этот портрет, я не могу себе представить, как пылкий и восторженный
юноша, каким описывают моего покойного деда, мог не влюбиться в эту очаровательницу?
Но что за странный характер у
юноши! Там, где раздавило бы всякого безмерное горе, согнуло бы спину и голову пригнуло к земле, — там открылся для него источник как бы новой силы и новой гордости. Правда,
на лицо его лучше не
глядеть и сердца его лучше не касаться, но поступь его тверда, и гордо держится
на плечах полумертвая голова.
Уныло
юноша гляделНа опустелую равнину
И грусти тайную причину
Истолковать себе не смел.
С ним черноокая Земфира,
Теперь он вольный житель мира,
И солнце весело над ним
Полуденной красою блещет;
Что ж сердце
юноши трепещет?
Какой заботой он томим?
Он продолжал сидеть
на месте, не замечая, как будто, остановки. Черты его лица были тонки, глаза, довольно красивые,
глядели вперед с таким видом, точно этот
юноша спит с открытыми глазами и видит какой-то сон. Был неприятен только нездоровый желтый цвет лица.
Рожа юноши-критика опять выглянула из-за огненного знака и ехидно улыбнулась. Перекладин поднялся и сел
на кровати. Голова его болела,
на лбу выступил холодный пот… В углу ласково теплилась лампадка, мебель
глядела празднично, чистенько, от всего так и веяло теплом и присутствием женской руки, но бедному чиноше было холодно, неуютно, точно он заболел тифом. Знак восклицательный стоял уже не в закрытых глазах, а перед ним, в комнате, около женина туалета и насмешливо мигал ему…
Пришел к Миримановым их племянник Борис Долинский, — тот
юноша с подведенными глазами, который тогда пел у Агаповых красивые стихи об ананасах в шампанском. Мириманов сурово
глядел на его растерянное лицо с глазами пойманного
на шалости мальчишки.
Поздняя зимняя заря заставала его коленопреклоненным или распростертым ниц перед образом Богоматери — этой заступницы сирых и несчастных, божественный лик которой, освещенный кротким светом лампады, с небесною добротою
глядел на молящегося
юношу из переднего угла его горницы.
Юноша, говоря это, то бледнел, то горел весь как в огне, задыхался и блуждающим взором
глядел на дверь с томящим желанием вырваться, меж тем как в руке его, опущенной в карман рейтуз, щелкнул взведенный пальцем курок.
Здесь впервые я открыл этому
юноше священную формулу железной решетки, которая, разделяя бесконечное
на квадраты, тем самым подчиняет его нам. С трепетом внимал г. К. моим речам, с ужасом невежды
глядя на те знаки, которые ему, несомненно, казались кабалистическими и которые были лишь обычными знаками, употребляемыми в математике.