Неточные совпадения
Она вырвалась из его рук, хотела было кричать, но чувство стыда, но боязнь гласности остановили ее; без
памяти бросилась она в свою комнату и тут в первый раз вымерила всю длину, ширину и
глубину своего двусмысленного положения.
Он вынес из больницы что-то по-новому тяжёлое, мрачный образ этого человека глубоко врезался в
память. Увеличилось ещё одним количество людей, обиженных жизнью. Он хорошо запомнил слова сторожа и переворачивал их на все лады, стараясь понять их смысл. Они мешали ему, возмущая
глубину его души, где хранил он свою веру в справедливость бога.
В шуме родной реки есть что-то схожее с колыбельной песнью, с рассказами старой няни; Вадим это чувствовал, и
память его невольно переселилась в прошедшее, как в дом, который некогда был нашим, и где теперь мы должны пировать под именем гостя; на дне этого удовольствия шевелится неизъяснимая грусть, как ядовитый крокодил в
глубине чистого, прозрачного американского колодца.
С той поры,
Как бросилась без
памяти я в воду
Отчаянной и презренной девчонкой
И в
глубине Днепра-реки очнулась
Русалкою холодной и могучей,
Прошло семь долгих лет — я каждый день
О мщеньи помышляю…
И ныне, кажется, мой час настал.
Я сержусь на него, но потом вижу, что это уже не ямщик, а Игнатович и что под влиянием его взгляда, полного мучительной тоски, — все то, что лежало в
глубине моей
памяти бесцветными холодными льдинками, вдруг растаяло…
О Симе он почти не думал, но иногда в
памяти его вспыхивали прозрачные глаза юноши, он смотрел в
глубину их с жутким любопытством и смущенно убеждал покойника...
Старцы, мужи и юноши да славят здесь кончину героев и да клянут
память изменника Димитрия!» — «Клятва, вечная клятва его имени [Клятва, вечная клятва его имени… — то есть проклятье.] и роду!» — воскликнули все чиновники и граждане, — и брат Димитрия упал мертвый в толпе народной, — и супруга его отчаянная […супруга его отчаянная… — супруга, охваченная отчаянием.] бросилась в шумную
глубину Волхова.
Ден через пять огляделся Алексей в городе и маленько привык к тамошней жизни. До смерти надоел ему охочий до чужих обедов дядя Елистрат, но Алексей скоро отделался от его наянливости. Сказал земляку, что едет домой, а сам с постоялого двора перебрался в самую ту гостиницу, где обедал в день приезда и где впервые отроду услыхал чудные звуки органа, вызвавшие слезовую
память о Насте и беззаветной любви ее, — звуки, заставившие его помимо воли заглянуть в
глубину души своей и устыдиться черноты ее и грязи.
Но из
глубины уныния, среди печального молчания, слышится неумолчный шепот, робкий и тихий, но вместе с тем уверенный и незаглушимый: ты — вечен и только родился для времени, — оно в тебе, а не ты в нем, это ты развертываешь и свиваешь его свиток в
памяти своего духа, связываешь миги времени в непрерывный его поток, зришь прошлое и будущее из каждого мига настоящего.
«Историческое» конституируется
памятью и традицией Историческое время разом консервативно и революционно, но это не доходит до последней
глубины существования, которое не принадлежит историческому времени.
Эти учения не имеют
памяти смертной, и потому они обыденны и лишены
глубины и серьезности.
Социальное сознание, торжествующее в цивилизациях, требует от человека, чтобы он вытеснил происходящее в
глубинах подсознательного, изгнал из своей
памяти, согласовал с требованиями цензуры сознания.
Около полугода со времени женитьбы этот страшный кошмар наяву, казалось, совершенно оставил его — он забыл о прошлом в чаду страсти обладания красавицей-женой, но как только эта страсть стала проходить, уменьшаться, в душе снова проснулись томительные воспоминания, и снова картина убийства в лесу под Вильной рельефно восставала в
памяти мнимого Зыбина, и угрызения скрытой на
глубине его черной души совести, казалось, по временам всплывшей наружу, не давали ему покоя.
Глеб Алексеевич стал горячо молиться. Не избавления от тяжелого ига жены, жены-убийцы, просил он у Бога. Он просил лишь силы перенести это иго, которое он считал в
глубине души справедливым возмездием за совершенное преступление. Этим преступлением он считал измену
памяти своему кумиру — герцогине Анне Леопольдовне.