Неточные совпадения
— Que la personne qui est arrivée la dernière, celle qui demande, qu’elle sorte! Qu’elle sorte! [Пусть тот, кто пришел последним, тот, кто спрашивает, пусть он выйдет. Пусть выйдет!] — проговорил
Француз, не открывая
глаз.
— Странный тип! Такой… дикий. И мрачно озлоблен. Злость тоже должна быть веселой.
Французы умеют злиться весело. Простите, что я так говорю обо всем… я очень впечатлителен. Но — его тетушка великолепна! Какая фигура, походка! И эти золотые
глаза! Валькирия, Брунгильда…
Тарантьев питал какое-то инстинктивное отвращение к иностранцам. В
глазах его
француз, немец, англичанин были синонимы мошенника, обманщика, хитреца или разбойника. Он даже не делал различия между нациями: они были все одинаковы в его
глазах.
— Нет, ты знаешь ее, — прибавил он, — ты мне намекал на
француза, да я не понял тогда… мне в голову не приходило… — Он замолчал. — А если он бросит ее? — почти с радостью вдруг сказал он немного погодя, и в
глазах у него на минуту мелькнул какой-то луч. — Может быть, она вспомнит… может быть…
Волосы у него были черные ужасно, лицо белое и румяное, как на маске, нос длинный, с горбом, как у
французов, зубы белые,
глаза черные.
Эти люди среди других, будто среди китайцев несколько человек европейцев, которых не могут различить одного от другого китайцы: во всех видят одно, что они «красноволосые варвары, не знающие церемоний»; на их
глаза, ведь и
французы такие же «красноволосые», как англичане.
Странное готовилось ему пробуждение. Он чувствовал сквозь сон, что кто-то тихонько дергал его за ворот рубашки. Антон Пафнутьич открыл
глаза и при бледном свете осеннего утра увидел перед собой Дефоржа:
француз в одной руке держал карманный пистолет, а другою отстегивал заветную суму. Антон Пафнутьич обмер.
— В ближний город, — отвечал
француз, — оттуда отправляюсь к одному помещику, который нанял меня за
глаза в учители. Я думал сегодня быть уже на месте, но господин смотритель, кажется, судил иначе. В этой земле трудно достать лошадей, господин офицер.
Француз вытаращил
глаза. Он не знал, что и думать.
Жила она, как и при покойном муже, изолированно, с соседями не знакомилась и преимущественно занималась тем, что придумывала вместе с крутобедрым
французом какую-нибудь новую еду, которую они и проглатывали с
глазу на
глаз.
Француз внезапно рассвирепел. Крахмальная рубашка полетела на песок; лицо Гюгенета стало багровым,
глаза — совершенно дикими. Оба шалуна поняли, что зашли слишком далеко, и испуганно бросились по горной тропинке наверх; Гюгенет, голый, пустился вдогонку, и вскоре все трое исчезли из пределов нашего зрения.
Когда мы вернулись в пансион, оба провинившиеся были уже тут и с тревогой спрашивали, где Гюгенет и в каком мы его оставили настроении.
Француз вернулся к вечернему чаю;
глаза у него были веселые, но лицо серьезно. Вечером мы по обыкновению сидели в ряд за длинными столами и, закрыв уши, громко заучивали уроки. Шум при этом стоял невообразимый, а мосье Гюгенет, строгий и деловитый, ходил между столами и наблюдал, чтобы не было шалостей.
Сперва к ней ездили одни русские, потом стали появляться
французы, весьма любезные, учтивые, холостые, с прекрасными манерами, с благозвучными фамилиями; все они говорили скоро и много, развязно кланялись, приятно щурили
глаза; белые зубы сверкали у всех под розовыми губами, — и как они умели улыбаться!
Его возмущает проклятый
француз, как он мысленно называет Петра Елисеича, — ведь знает, зачем приехали, а прикидывается, что удивлен, и этот исправник Чермаченко, который, переодевшись в сарайной, теперь коротенькими шажками мельтесит у него перед
глазами, точно бес.
Самого жигаля Елески уже не было в живых, а раскольница-мать не пустила «
француза» даже на
глаза к себе, чтобы не осквернить родного пепелища.
Другой вот, немец или
француз, над всякою вещью остановится, даже смотреть на него тошно, точно родить желает, а наш брат только подошел,
глазами вскинул, руками развел:"Этого-то не одолеть, говорит: да с нами крестная сила! да мы только
глазом мигнем!"И действительно, как почнет топором рубить — только щепки летят; генияльная, можно сказать, натура! без науки все науки прошел!
— Oh, celui-la ne manquera pas sa carriere! [О, этот не промахнется, сделает карьеру! (франц.)] — говорил про него француз-воспитатель, ласково держа его за подбородок и проницательно вглядываясь ему в
глаза.
В французе-буржуа мне сразу бросились в
глаза две очень характерные черты.
Лебедев. У Франции политика ясная и определенная…
Французы знают, чего хотят. Им нужно лущить колбасников и больше ничего, а у Германии, брат, совсем не та музыка. У Германии кроме Франции еще много сучков в
глазу…
Француз был растроган и, вынув платок, обтер им
глаза.
— Кто может предузнать, — отвечал Рославлев, — до чего дойдет ожесточение русских, когда в
глазах народа убийство и мщение превратятся в добродетели, и всякое сожаление к
французам будет казаться предательством и изменою.
Учитель
француз, дядька немец, студенты и большая часть других гостей столпились вокруг Степана Кондратьевича, который, устремив
глаза в потолок, продолжал протирать очки и посвистывать весьма значительным образом.
— Что? что такое?
Французы? Режь их, разбойников! —
Глаза его блистали, волосы стояли дыбом, и выражение лица его было так ужасно, что Рославлев невольно содрогнулся.
Все, что ненависть имеет в себе ужасного, показалось бы добротою в сравнении с той адской злобою, которая пылала в
глазах его, одушевляла все черты лица, выражалась в самом голосе в то время, как он говорил о
французах.
Иностранец перевязал наскоро руку своего товарища и при помощи кавалериста понес его вон из леса. Меж тем, пока Рославлев заряжал оставленные
французом пистолеты, офицер не спускал с него
глаз.
— У страха
глаза велики! — возразил Зарецкой. —
Французов ли ты видел?
— Боже мой! — вскричал Рославлев, закрыв рукою
глаза. — Боже мой! — повторил он с невольным содроганием. — Я сам… да, я ненавижу
французов; но расстреливать хладнокровно беззащитных пленных!.. Нет! это ужасно!..
Тогда я понял, почему Дигэ закрыла
глаза, и припомнил чей-то рассказ о мелком чиновнике-французе в подвалах Национального банка, который, походив среди груд золотых болванок, не мог никак уйти, пока ему не дали стакан вина.
— Они вошли, — говорила madame Шмидт. — Он такой, как этот черт, который нарисован в Кельне. Ты, может быть, не видал его, но это все равно: он маленький, голова огромная, но волосы все вверх. Я полагаю, что он непременно должен есть сырое мясо, потому что у него
глаза совершенно красные, как у пьяного
француза. Фи, я терпеть не могу
французов.
По обыкновению своему, он не договорил. Если наш генерал начинал о чем-нибудь говорить, хотя капельку позначительнее обыкновенного обыденного разговора, то никогда не договаривал.
Француз небрежно слушал, немного выпучив
глаза. Он почти ничего не понял из того, что я говорил. Полина смотрела с каким-то высокомерным равнодушием. Казалось, она не только меня, но и ничего не слыхала из сказанного в этот раз за столом.
Мистер Астлей слушал, сидя против меня, неподвижно, не издавая ни слова, ни звука и глядя мне в
глаза; но, когда я заговорил про
француза, он вдруг осадил меня и строго спросил: имею ли я право упоминать об этом постороннем обстоятельстве? Мистер Астлей всегда очень странно задавал вопросы.
У меня как бы все перевернулось в
глазах, когда я прочел эти строчки. Губы у меня побелели, и я стал дрожать. Проклятый
француз смотрел с усиленно скромным видом и отводя от меня
глаза, как бы для того, чтобы не видеть моего смущения. Лучше бы он захохотал надо мною.
— Стоял я тогда в «Европейской», — говорил он, не отрывая
глаз от рук суфлера. — Повар, понимаешь,
француз, шесть тысяч жалованья в год. Там ведь на Урале, когда наедут золотопромышленники, такие кутежи идут… миллионами пахнет!..
Пришел домой, ходил-ходил, ругался-ругался со всеми, и с женою, и с прислугою — не могу успокоиться да и баста! Стоит у меня
француз перед
глазами и никак его не выпихнешь.
Он говорил: «К чему печаль твоя?
Ты молода, любима, — где ж страданье?
В твоих
глазах — мой мир, вся жизнь моя,
И рай земной в одном твоем лобзанье…
Быть может, злобу хитрую тая,
Какой-нибудь… Но нет! И кто же смеет
Тебя обидеть? Мой отец дряхлеет,
Француз давно не годен никуда…
Ну, полно! слезы прочь, и ляг сюда!»
Мавруша, крепко Сашу обнимая,
Так отвечала, медленно вздыхая...
Будем великодушны, не забудем, что на наших
глазах народ, вооруженный всеми трофеями недавней революции, согласился на восстановление варшавского порядка в Риме; а сегодня… взгляните сами, что происходит вокруг вас… а ведь мы не говорим еще, чтобы
французы перестали быть людьми.
Вязовнин никак не мог отдать себе ясного отчета в том, как он сюда попал; он продолжал твердить про себя: «Как это глупо! как это глупо!» — и совестно ему становилось, словно он участвовал в какой-то плоской шалости, — и неловкая, внутрь затаенная улыбка не сходила у него с души, а
глаза его не могли оторваться от низкого лба, от остриженных под гребенку черных волос торчавшего перед ним
француза.
На этот раз Пустяков, к великому своему ужасу, должен был пустить в дело и правую руку. Станислав с помятой красной ленточкой увидел наконец свет и засиял. Учитель побледнел, опустил голову и робко поглядел в сторону
француза. Тот глядел на него удивленными, вопрошающими
глазами. Губы его хитро улыбались, и с лица медленно сползал конфуз…
После третьего блюда он робко, одним глазком поглядел на
француза. Трамблян, почему-то сильно сконфуженный, глядел на него и тоже ничего не ел. Поглядев друг на друга, оба еще более сконфузились и опустили
глаза в пустые тарелки.
Затем принесли пшенную кашу и полили ее маслом. Она, видимо, понравилась
французам, и Бастрюков довольными и веселыми
глазами посматривал, как «сиротка» уписывал ее за обе щеки.
Диву
французы дались, домой отписали: сами-де своими
глазами медвежий баталион видели.
«Он раскрыл
глаза, надеясь увидеть, чем кончилась борьба
французов с артиллеристами, и желая знать, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего, кроме неба, — высокого неба, неясного, но все-таки неизмеримо высокого с тихо ползущими по нему серыми облаками.
Во всем он находит это благообразие, подчеркивает его для себя; а на то, где благообразия нет, бессознательно закрывает
глаза.
Француз заказал Каратаеву сшить ему рубаху и требует оставшихся обрезков, но потом, устыдившись, возвращает обрезки Каратаеву.
Д’Омарен долго смотрел вслед прекрасной графине.
Французу страстно захотелось поговорить с женщиной, которую он ударил и которая на удар ответила фразой: «Пусть будет так»; но, когда она скрылась с его
глаз, он повернул назад и быстро зашагал к железнодорожной станции. Он исполнил данное ему поручение и ехал теперь за наградой…
Прочитав третью страничку, Филипп задумался. Ему хотелось думать об образовании и почему-то о
французах. Голова у него опустилась на грудь, локти уперлись в колена.
Глаза прищурились.
Я страшно смутилась. Мама, отлично знавшая языки, занималась со мною очень усердно, и я хорошо читала по-французски, но я взволновалась, боясь быть осмеянной этими чужими девочками. Черные
глаза Нины молча ободрили меня. Я прочла смущенно и сдержанно, но тем не менее толково.
Француз кивнул мне ласково и обратился к Нине шутливо...
— В таком случае, monsieur, я не понимаю, — говорит
француз, вскакивая и сверкая
глазами, — если вы ненавидите
французов, то зачем вы меня держите?
Француз закрыл
глаза; пролежав покойно с четверть часа, он вдруг вскочил и тупо, точно ничего не понимая, уставился своими оловянными
глазами на гостя, потом сделал сердитое лицо и выпил вина.
Один из таких
французов погиб на моих
глазах жертвой адски усиленного труда.
Выскочил Иван Павлович перед графом из-под уборного стола неожиданно, как гороховый росток из пупа индийского дервиша, которого описывает болтливый
француз Жаколио, а убрать его назад с
глаз долой сделалось трудно.