Но все же передо мной в тяжелые минуты вставали глаза Изборского, глубокие, умные и детски-наивные… Да, он много думал не над одними специальными вопросами.
Глаза мудреца и ребенка… Но, если они могут так ясно смотреть на мир, то это оттого, что он не «увидел» того, что я увидел. Увидеть значит не только отразить в уме известный зрительный образ и найти для него название. Это значит пустить его так, как я его пустил в свою душу…
Неточные совпадения
Следствие вел провинциальный чиновник,
мудрец весьма оригинальной внешности, высокий, сутулый, с большой тяжелой головой, в клочьях седых волос, встрепанных, точно после драки, его высокий лоб, разлинованный морщинами, мрачно украшали густейшие серебряные брови, прикрывая
глаза цвета ржавого железа, горбатый, ястребиный нос прятался в плотные и толстые, точно литые, усы, седой волос усов очень заметно пожелтел от дыма табака. Он похож был на военного в чине не ниже полковника.
Присмотревшись хорошенько к Доброву, Вихров увидел, что тот был один из весьма многочисленного разряда людей в России, про которых можно сказать, что не пей только человек — золото бы был: честный, заботливый, трудолюбивый, Добров в то же время был очень умен и наблюдателен, так у него ничего не могло с
глазу свернуться. Вихров стал его слушать, как
мудреца какого-нибудь.
Право, мне до сих пор совсем искренно казалось, что я никогда никаких других слов, кроме трезвенных, не говорил, а вот отыскался же
мудрец, который в
глаза мне говорит: нет, совсем не того от тебя нужно. Но что-нибудь одно: или я был постоянно пьян, и в таком случае от пьяного человека нечего и ждать трезвенного слова; или я был трезв, а те, которые слушали меня, были пьяны. А может быть, они и теперь пьяны.
Из двери белого домика, захлестнутого виноградниками, точно лодка зелеными волнами моря, выходит навстречу солнцу древний старец Этторе Чекко, одинокий человечек, нелюдим, с длинными руками обезьяны, с голым черепом
мудреца, с лицом, так измятым временем, что в его дряблых морщинах почти не видно
глаз.
Обычная удачливость
мудрецов и на этот раз сказалась во всей силе, ибо им достаточно было одной минуты общего увлечения, чтобы, в
глазах публики, в несчетный раз проделать самый заурядный и всем надоевший фокус.
— Никого еще не любил царь, как ее. Он не расстается с ней ни на миг.
Глаза его сияют счастьем. Он расточает вокруг себя милости и дары. Он, авимелех и
мудрец, он, как раб, лежит около ее ног и, как собака, не спускает с нее
глаз своих.
Поэтому, быть может, он копошится несколько более, нежели тот солидный человек, который знает, что кучер наверное привезет его туда, куда приказано; и не столь мудр, как тот
мудрец, который стоит, уставясь
глазами в стену, и твердо уповает, что стена сама собой расступится перед ним.
При малейшем равнодушии молодежи к поучениям зрелых
мудрецов в их
глазах и губах появлялось выражение, в котором ясен был презрительный вызов: «вы, нынешние, — ну-тка!..»