Неточные совпадения
— Глупо, как два
учителя. А
главное, обидно, потому что — неодолимо. Ты еще не испытал этого? Скоро испытаешь.
И никому из присутствующих, начиная с священника и смотрителя и кончая Масловой, не приходило в голову, что тот самый Иисус, имя которого со свистом такое бесчисленное число раз повторял священник, всякими странными словами восхваляя его, запретил именно всё то, что делалось здесь; запретил не только такое бессмысленное многоглаголание и кощунственное волхвование священников-учителей над хлебом и вином, но самым определенным образом запретил одним людям называть
учителями других людей, запретил молитвы в храмах, а велел молиться каждому в уединении, запретил самые храмы, сказав, что пришел разрушить их, и что молиться надо не в храмах, а в духе и истине;
главное же, запретил не только судить людей и держать их в заточении, мучать, позорить, казнить, как это делалось здесь, а запретил всякое насилие над людьми, сказав, что он пришел выпустить плененных на свободу.
Ночуя в одной комнате с человеком, коего мог он почесть личным своим врагом и одним из
главных виновников его бедствия, Дубровский не мог удержаться от искушения. Он знал о существовании сумки и решился ею завладеть. Мы видели, как изумил он бедного Антона Пафнутьича неожиданным своим превращением из
учителей в разбойники.
Из
учителей церкви любил я
главным образом Оригена и особенно святого Григория Нисского; из аскетико-мистической литературы глубже других мне казался Исаак Сирианин.
Главные зачинщики были пастор и школьный
учитель.
— И то пожалуй; только, смотри, пораньше; и скажи господам
учителям, чтоб оделись почище в мундиры и ко мне зашли бы: вместе пойдем. Да уж и сам побрейся, сапоги валяные тоже сними, а
главное — щи твои, — смотри ты у меня!
Так что, ежели бы не
учителя, которые продолжали ходить ко мне, не St.-Jérôme, который изредка нехотя подстрекал мое самолюбие, и,
главное, не желание показаться дельным малым в глазах моего друга Нехлюдова, то есть выдержать отлично экзамен, что, по его понятиям, было очень важною вещью, — ежели бы не это, то весна и свобода сделали бы то, что я забыл бы даже все то, что знал прежде, и ни за что бы не выдержал экзамена.
Выйдя в сени, он сообщил всем, кто хотел слушать, что Степан Трофимович не то чтоб
учитель, а «сами большие ученые и большими науками занимаются, а сами здешние помещики были и живут уже двадцать два года у полной генеральши Ставрогиной, заместо самого
главного человека в доме, а почет имеют от всех по городу чрезвычайный.
Очень много было говорено по случаю моей книги о том, как я неправильно толкую те и другие места Евангелия, о том, как я заблуждаюсь, не признавая троицы, искупления и бессмертия души; говорено было очень многое, но только не то одно, что для всякого христианина составляет
главный, существенный вопрос жизни: как соединить ясно выраженное в словах
учителя и в сердце каждого из нас учение о прощении, смирении, отречении и любви ко всем: к ближним и к врагам, с требованием военного насилия над людьми своего или чужого народа.
Церковные
учители признают нагорную проповедь с заповедью о непротивлении злу насилием божественным откровением и потому, если они уже раз нашли нужным писать о моей книге, то, казалось бы, им необходимо было прежде всего ответить на этот
главный пункт обвинения и прямо высказать, признают или не признают они обязательным для христианина учение нагорной проповеди и заповедь о непротивлении злу насилием, и отвечать не так, как это обыкновенно делается, т. е. сказать, что хотя, с одной стороны, нельзя собственно отрицать, но, с другой стороны, опять-таки нельзя утверждать, тем более, что и т. д., а ответить так же, как поставлен вопрос в моей книге: действительно ли Христос требовал от своих учеников исполнения того, чему он учил в нагорной проповеди, и потому может или не может христианин, оставаясь христианином, идти в суд, участвуя в нем, осуждая людей или ища в нем защиты силой, может или не может христианин, оставаясь христианином, участвовать в управлении, употребляя насилие против своих ближних и самый
главный, всем предстоящий теперь с общей воинской повинностью, вопрос — может или не может христианин, оставаясь христианином, противно прямому указанию Христа обещаться в будущих поступках, прямо противных учению, и, участвуя в военной службе, готовиться к убийству людей или совершать их?
Хорунжий, Илья Васильевич, был казак образованный, побывавший в России, школьный
учитель и,
главное, благородный. Он хотел казаться благородным; но невольно под напущенным на себя уродливым лоском вертлявости, самоуверенности и безобразной речи чувствовался тот же дядя Ерошка. Это видно было и по его загорелому лицу, и по рукам, и по красноватому носу. Оленин попросил его садиться.
В надворном флигеле жили служащие, старушки на пенсии с моськами и болонками и мелкие актеры казенных театров. В
главном же доме тоже десятилетиями квартировали
учителя, профессора, адвокаты, более крупные служащие и чиновники. Так, помню, там жили профессор-гинеколог Шатерников, известный детский врач В.Ф. Томас, сотрудник «Русских ведомостей» доктор В.А. Воробьев. Тихие были номера. Жили скромно. Кто готовил на керосинке, кто брал готовые очень дешевые и очень хорошие обеды из кухни при номерах.
Однако ж представьте себе такое положение: человек с малолетства привык думать, что
главная цель общества — развитие и самосовершенствование, и вдруг кругом него точно сбесились все, только о бараньем роге и толкуют! Ведь это даже подло. Возражают на это: вам-то какое дело? Вы идите своей дорогой, коли не чувствуете за собой вины! Как какое дело? да ведь мой слух посрамляется! Ведь мозги мои страдают от этих пакостных слов! да и
учителя в"казенном заведении"недаром же заставляли меня твердить...
Камашев находился в отпуску; должность
главного надзирателя исправлял надзиратель «благонравной» комнаты Василий Петрович Упадышевский, а должность инспектора классов — старший
учитель российской словесности Лев Семеныч Левицкий.
Директор положительно согласился, трое
учителей последовали его примеру; но
главный надзиратель остался при своем мнении и не подписал журнала; впрочем, это ничему не мешало.
Началось дело в совете, в котором, под председательством директора, присутствовали
главный надзиратель и трое старших
учителей.
После я узнал, что
главный надзиратель хотел перевесть меня из благонравной комнаты; он потребовал аттестаты всех
учителей и надзирателей; но везде стояло: примерного поведения и прилежания, отличный в успехах, и Камашев оставил меня на прежнем месте.
В этот год много последовало перемен в казанской гимназии: директор Пекен и
главный надзиратель Камашев вышли в отставку; должность директора исправлял старший
учитель русской истории Илья Федорыч Яковкин, а должность
главного надзирателя — Упадышевский.
В следующий день, в одиннадцать часов, вошли ко мне в комнату: директор,
главный надзиратель, Бенис с двумя неизвестными мне докторами, трое
учителей, присутствовавших в совете, и Упадышевский.
А между тем мы видим, что Петр четыре месяца с лишком работал как плотник, вовсе, по-видимому, не думая спрашивать своих
учителей о
главных началах кораблестроения.
Так промучился я с фортепьянами целый год у начального
учителя; но ввиду безуспешности моих уроков, меня передали
главному и более строгому
учителю музыки.
— Вижу, — говорю, — сестрица, и радуюсь, но ведь это что же? Рост бог дает всем, а теперь, по-моему,
главное надобно подумать о воспитании его. Гувернантка от вас отошла,
учителя тоже никакого нет, не пора ли его пристроить в казенное заведение?
Вера в чудеса, подтверждающая, по их мнению, истинность исповедания, была
главное, вера же в самое учение Христа была дело второстепенное, часто и вовсе забытое или непонимаемое, как, например, это видно в Деяниях же, из казни Анании во имя Христа,
учителя любви, прощения.
По-английски я стал учиться еще в Дерпте, студентом, но с детства меня этому языку не учили. Потом я брал уроки в Петербурге у известного
учителя, которому выправлял русский текст его грамматики. И в Париже в первые зимы я продолжал упражняться,
главным образом, в разговорном языке. Но когда я впервые попал на улицы Лондона, я распознал ту давно известную истину, что читать, писать и даже говорить по-английски — совсем не то, что вполне понимать всякого англичанина.
В третьем часу ночи я возвращался домой, полный впечатлений от знакомства с директорской дочкой, похожей на Машу Плещееву, от конфетных угощений и
главное: все
учителя напились пьяные! Никогда я их в таком виде не видал. Томашевич размахивал руками, хохотал и орал на всю залу; Цветков танцевал кадриль и был так беспомощен в grand rond, что гимназист сзади держал его за талию и направлял, куда надо идти, а он, сосредоточенно нахохлившись, послушно шел, куда его направляли.
Лучшие люди из ее среды и люди полные симпатий к ее тяжелому положению, так называемые разночинцы —
главным образом, учащаяся молодежь,
учителя и другие представители интеллигенции — старались просветить и разбудить спящие крестьянские массы.
Но вечер скорее расстроил его, чем одушевил. Собралось человек шесть-семь, больше профессора из молодых, один
учитель, два писателя. Были и дамы, Разговор шел о диспуте. Смеялись над магистрантом, потом пошли пересуды и анекдоты. За ужином было шумно, но
главной нотой было все-таки сознание, что кружки развитых людей — капля в этом море московской бытовой жизни…"Купец"раздражал всех. Иван Алексеевич искренне излился и позабавил всех своими на вид шутливыми, но внутренне горькими соображениями.
С общего совета составили проект; наняли прекрасный дом; пригласили отличных
учителей; на содержание института определили по 5000 руб. ассигнациями в год с каждого воспитанника;
главный надзор за ходом учения и образом жизни воспитанников и вообще всю дирекцию института приняли на себя непосредственно, и по очереди каждый из нас в свою неделю должен был посещать институт раз или два в день, непременно требовал отчета в успехах и поведении учеников: просматривать лекции преподавателей и давать приказы, направляя все к общей цели заведения.
Делопроизводитель рассказывал долго.
Главный врач и смотритель жадно слушали его, как ученики — талантливого, увлекательного
учителя. После ужина
главный врач велел обоим Брукам уйти. Он и смотритель остались с гостем наедине.
Его по-своему предчувствовали некоторые
учителя Церкви — мистики, напр., св. Максим Исповедник [Вот как излагает Бриллиантов учение св. Максима Исповедника: «Уже в самом воплощении и рождении Христос уничтожает первое и
главное разделение природы человеческой на мужской и женский пол.
По обеим сторонам
главного дома, составляя как бы полукруг, выступали фасадом на улицу два флигеля, по три окна каждый, в одном из которых помещалась людская и кухня, а другой был отдан «под
учителя», как выражалась княжеская дворня, который жил в нем со своими учениками. Флигеля были соединены с
главным домом теплыми галереями.
Каждая отрасль раскола, каждый толк, каждый скит, или секта, назывался по имени
главного деятеля: создателя обители,
учителя, настоятеля и т. п.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А
главное: я стареюсь, вот что́! Уже не будет того, что́ теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние,
учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, — а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
И в самом деле,
главная помеха тому, чтобы понять то, что Евангелие запрещает всякую клятву и тем более присягу, есть то, что псевдо-христианские
учители с необычайной смелостью на самом на Евангелии, самым Евангелием заставляют клясться людей, т. е. делать противное Евангелию.