Неточные совпадения
Лавчонка была крохотная, так что старик
гигант Алексей Ермилыч едва поворачивался в ней, когда приходилось ему черпать из бочки ковши рассола или наливать из крана большую кружку квасу. То и другое
стоило по копейке.
И вдруг
гигант подымается во весь рост, а в высоте бурно проносится ураган крика. По большей части Рущевич выкрикивал при этом две — три незначащих фразы, весь эффект которых был в этом подавляющем росте и громовых раскатах. Всего страшнее было это первое мгновение: ощущение было такое, как будто
стоишь под разваливающейся скалой. Хотелось невольно — поднять руки над головой, исчезнуть, стушеваться, провалиться сквозь землю. В карцер после этого мы устремлялись с радостью, как в приют избавления…
Коляска, убранная цветами,
стояла без лошадей, вместо которых впряглась учащаяся молодежь обоего пола во главе с двумя
гигантами в камлотовых, может быть из старых родительских ряс, пиджаках, своими басами покрывавших гудевшую улицу.
Перед нами
стоял редкой красоты
гигант с небольшой темной бородой и вьющимися кудрями по плечам. Шитый красный кафтан, накинутый на одно плечо, синий суконный охабень еще более увеличивали и без того огромную стройную фигуру.
— Не вешай голову, не печаль хозяина! — вдруг раздался над ухом у него громовой бас, и чья-то тяжелая, как свинец, рука опустилась на него. Колесов встрепенулся. Подле него
стоял гигант и смотрел ему в глаза.
Стоя под парами, тяжелые гиганты-пароходы свистят, шипят, глубоко вздыхают, и в каждом звуке, рожденном ими, чудится насмешливая нота презрения к серым, пыльным фигурам людей, ползавших по их палубам, наполняя глубокие трюмы продуктами своего рабского труда.
Дорога вилась между мелкою, частою порослью. Направо и налево подымались холмы. Чем далее, тем выше становились деревья. Тайга густела. Она
стояла безмолвная и полная тайны. Голые деревья лиственниц были опушены серебряным инеем. Мягкий свет сполоха, продираясь сквозь их вершины, ходил по ней, кое-где открывая то снежную полянку, то лежащие трупы разбитых лесных
гигантов, запушенных снегом… Мгновение — и все опять тонуло во мраке, полном молчания и тайны.
Мрачная мысль —
гиганта поставить среди цепей. Ибо
стоит Пушкин среди цепей, окружен («огражден») его пьедестал камнями и цепями: камень — цепь, камень — цепь, камень — цепь, все вместе — круг. Круг николаевских рук, никогда не обнявших поэта, никогда и не выпустивших. Круг, начавшийся словом: «Ты теперь не прежний Пушкин, ты — мой Пушкин» и разомкнувшийся только Дантесовым выстрелом.
Эта тема придет,
позвонится с кухни,
повернется,
сгинет шапчонкой гриба,
и
гигантпостоит секунду
и рухнет,
под записочной рябью себя погребя.
Двое неприятельских солдат
стояли на пороге горницы. Один из них был тот самый гигант-венгерец, говоривший по-галицийски, что первый схватил его.