Неточные совпадения
— Да,
гений… — соглашался Мышников. — Совсем нового типа
гений: вексельный. Ему все равно — терять нечего… Недостает только, чтоб он объявил какую-нибудь
войну.
Его
гений не знал меры и границ: в Америке на всемирной выставке он защищал интересы русской промышленности, в последнюю испанскую
войну ездил к Дон-Карлосу с какими-то дипломатическими представлениями, в Англии «поднимал русский рубль», в Черногории являлся борцом за славянское дело, в Китае защищал русские интересы и т. д.
Он был мудрый Полководец; знал своих неприятелей и систему
войны образовал по их свойству; мало верил слепому случаю и подчинял его вероятностям рассудка; казался отважным, но был только проницателен; соединял решительность с тихим и ясным действием ума; не знал ни страха, ни запальчивости; берег себя в сражениях единственно для победы; обожал славу, но мог бы снести и поражение, чтобы в самом несчастии доказать свое искусство и величие; обязанный
Гением Натуре, прибавил к ее дарам и силу Науки; чувствовал свою цену, но хвалил только других; отдавал справедливость подчиненным, но огорчился бы во глубине сердца, если бы кто-нибудь из них мог сравниться с ним талантами: судьба избавила его от сего неудовольствия.
— Что там ни рассказывай, а Япония в этой
войне истощила весь свой национальный
гений.
Читатель, вероятно, не забыл, следя за судьбой героев нашего правдивого повествования, что Сергей Дмитриевич Талицкий — этот кузен и злой
гений Екатерины Петровны Бахметьевой, так трагически исчезнувшей со сцены нашего романа, считался после
войны 1812 года, по официальной справке, пропавшим без вести.
Но в это время на престол вступил император Петр III, безграничный, экзальтированный поклонник и почитатель
гения прусского короля. Петр III прекратил бесполезную и кровопролитную
войну и заключил уже союз с Фридрихом II против Австрии, но внезапная смерть императора дала новый поворот делам.
Они говорили, что без сомнения
война, особенно с таким
гением как Бонапарте (его опять называли Бонапарте) требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, чтò говорят противники Пфуля, и к тому, чтò говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее.
Те, давно и часто приходившие ему, во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки, и поэтому не может быть никакого, так называемого, военного
гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей
войны еще менее может быть определена?