Неточные совпадения
Стон ужаса пробежал по толпе: его спина была синяя полосатая рана, и по этой-то ране его следовало бить кнутом. Ропот и
мрачный вид собранного народа заставили полицию торопиться, палачи отпустили законное число ударов, другие заклеймили, третьи сковали ноги, и дело казалось оконченным. Однако сцена эта поразила жителей; во всех кругах Москвы говорили об ней. Генерал-губернатор донес об этом государю. Государь велел назначить новый суд и особенно разобрать дело зажигателя, протестовавшего перед наказанием.
Я в крепость поехала к мужу с сестрой,
Пришли мы сперва к «
генералу»,
Потом нас привел
генерал пожилой
В обширную,
мрачную залу.
Еще минута, черная дверь съезжей раскрывалась, как
мрачная пасть, и
генерал, беспомощно болтавший ногами, торжественно скрывался за дверью кутузки.
Эта наклонность к стишкам свела его с одним
мрачным и как бы забитым чем-то товарищем, сыном какого-то бедного
генерала, из русских, и который считался в заведении великим будущим литератором.
Слобода Александрова, после выезда из нее царя Ивана Васильевича, стояла в забвении, как
мрачный памятник его гневной набожности, и оживилась только один раз, но и то на краткое время. В смутные годы самозванцев молодой полководец князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, в союзе с шведским
генералом Делагарди, сосредоточил в ее крепких стенах свои воинские силы и заставил оттуда польского воеводу Сапегу снять долговременную осаду с Троицко-Сергиевской лавры.
Софье Николавне всё это рассказали, она чрезвычайно сожалела о нем, ласково заговаривала, стараясь как-нибудь втянуть его в дружескую беседу, но напрасно: суровый,
мрачный и гордый
генерал непреклонно молчал.
После отзыва Степана Михайлыча, Александра и Елизавета Степановны себя попринудили, а Танюша (все ее так звали) и Арина Васильевна очень охотно стали ласковее и разговорчивее; Каратаеву мигнула Александра Степановна, и он смелее стал повторять последние слова говорящего, хотя бы и не с ним говорили; но
мрачный генерал продолжал молчать и смотреть значительно.
К тому же супруг Елизаветы Степановны,
мрачный и молчаливый
генерал Ерлыкин, напившись пьян в Нагаткине, запил запоем, который обыкновенно продолжался не менее недели, так что жена принуждена была оставить его в Бугуруслане, под видом болезни, у каких-то своих знакомых.
Перед собой я видел сплошную колеблющуюся черную стену, за которой следовало несколько движущихся пятен: это были авангард конницы и
генерал со свитой. Сзади нас подвигалась такая же черная
мрачная масса; но она была ниже первой: это была пехота.
Я не скажу, о чем я задумался: во-первых, потому, что мне совестно было бы признаться в
мрачных мыслях, которые неотвязчивой чередой набегали мне в душу, тогда как кругом себя я замечал только веселость и радость, а во-вторых, потому, что это нейдет к моему рассказу. Я задумался так, что даже не заметил, как колокол пробил 11, и
генерал со свитою проехал мимо меня.
Николай, окруженный
генералами, министрами, бюрократами, старается забыть свое одиночество, но становится час от часу
мрачнее, печальнее, тревожнее. Он видит, что его не любят; он замечает мертвое молчание, царствующее вокруг него, по явственно доходящему гулу далекой бури, которая как будто к нему приближается. Царь хочет забыться. Он громко провозгласил, что его цель — увеличение императорской власти.
Нет. Этот седой величавый
генерал с гордой осанкой, с сурово сдвинутыми бровями и
мрачным взглядом не мог быть мне отцом, — только судьей.
Она была, несомненно, тем идеалом «матушки-царицы», какой представляет себе русский народ. До своего вступления на престол она жила среди этого народа, радовалась его радостями и печалилась его горестями. После
мрачных лет владычества «немца», как прозвал народ время управления Анны Иоанновны, и краткого правления Анны Леопольдовны императрица Елизавета Петровна, как сказал
генерал Ганнибал, в лучах славы великого Петра появилась на русском престоле, достигнув его по ступеням народной любви.
Он помнил только серую,
мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров,
генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время.