Неточные совпадения
Клим Иванович Самгин был одет тепло, удобно и настроен мужественно, как и следовало человеку, призванному участвовать в историческом деле. Осыпанный снегом необыкновенный извозчик в синей шинели с капюшоном, в кожаной финской шапке, краснолицый, усатый, очень похожий на портрет какого-то исторического
генерала, равнодушно, с акцентом латыша
заявил Самгину, что в гостиницах нет свободных комнат.
— Что в нем есть и хорошие качества, — подхватил
генерал, — то я первый
заявил об этом, чуть не подарив этому индивидууму дружбу мою.
«Конечно, дай ему бог»: теперь, когда «лед молчания» разбит,
генерал рад
заявить об этом «от всей искренности» души, потому «малый хоть немного и того», но все-таки стоит того.
Одним словом, кончилось ничем, и батюшка, придя в тот же вечер к
генералу,
заявил, что Анпетов, даже по многому увещанию, остался непреклонен.
— А такое, что он, — принялся рассказывать камер-юнкер, — по своему делу подобрал было каких-то ложных свидетелей, из числа которых один пьяный отставной поручик сегодня
заявил генерал-губернатору, что он был уговорен и подкуплен вашим мужем показать, что он когда-то знал господина Тулузова и знал под этой самой фамилией.
— Сегодня я, — начал он, опустив голову и упираясь согнутыми руками в колени, — ещё раз говорил с
генералом. Предлагаю ему — дайте средства, я подыщу людей, открою литературный клуб и выловлю вам самых лучших мерзавцев, — всех. Надул щёки, выпучил свой животище и
заявил, скотина, — мне, дескать, лучше известно, что и как надо делать. Ему всё известно! А что его любовница перед фон-Рутценом голая танцевала, этого он не знает, и что дочь устроила себе выкидыш — тоже не знает…
Он смело подошел к
генералу и
заявил...
Мышлаевский. Я сейчас изъяснюсь, будьте благонадежны. Что я, идиот, в самом деле? Нет, я, Виктор Мышлаевский,
заявляю, что больше я с этими мерзавцами
генералами дела не имею. Я кончил!
Другую партию составляли, в некотором роде, плебеи: два-три молодых средней руки помещика, кое-кто из учителей гимназии, кое-кто из офицеров да чиновников, и эта партия оваций не готовила, но чутко выжидала, когда первая партия начнет их, чтобы
заявить свой противовес, как вдруг
генерал с его адъютантом неожиданно был вызван телеграммой в Петербург, и по Славнобубенску пошли слухи, что на место его едет кто-то новый, дабы всетщательнейше расследовать дело крестьянских волнений и вообще общественного настроения целого края.
— Непременно-с, достойнейший Андрей Иванович, непременно приедем-с, — говорил
генерал, провожая и желая тем ему
заявить свою особенную аттенцию.
Это он
заявляет свою самостоятельность… В день похорон дядьки показывает, что сумеет всячески соблюсти себя и подняться… Говорит с седым
генералом, с членом суда. И очень что-то бойко… Не скоро доберется он до церкви. Вошел.
Но
генерал был добр,
заявляет Исмайлов: «он ни за что не хотел отпустить меня из дома».
Следом за Батьяновым шли другие. Начальник тыла,
генерал Надаров, в своих речах к солдатам тоже старался выставить виновниками всех их бед революционеров и стачечные комитеты, говорил о понятности и законности желания залить кровью творящиеся безобразия. «Недалек, быть может, тот день, когда я всех вас позову за собою, —
заявлял генерал. — И тогда никого не пощадим! Я пойду во главе вас и первый буду резать стариков, женщин и детей».