Неточные совпадения
Под утро поразъехалась,
Поразбрелась толпа.
Крестьяне спать надумали,
Вдруг
тройка с колокольчиком
Откуда ни взялась,
Летит! а
в ней качается
Какой-то барин кругленький,
Усатенький, пузатенький,
С сигарочкой во рту.
Крестьяне разом бросились
К дороге, сняли шапочки,
Низенько поклонилися,
Повыстроились
в ряд
И
тройке с колокольчиком
Загородили путь…
— Ишь поплелась! — говорили старики, следя за
тройкой, уносившей их просьбу
в неведомую даль, — теперь, атаманы-молодцы, терпеть нам недолго!
Вронскому, бывшему при нем как бы главным церемониймейстером, большого труда стоило распределять все предлагаемые принцу различными лицами русские удовольствия. Были и рысаки, и блины, и медвежьи охоты, и
тройки, и Цыгане, и кутежи с русским битьем посуды. И принц с чрезвычайною легкостью усвоил себе русский дух, бил подносы с посудой, сажал на колени Цыганку и, казалось, спрашивал: что же еще, или только
в этом и состоит весь русский дух?
Он тронул лошадь и, выехав за акацию, увидал подъезжавшую ямскую
тройку с железнодорожной станции и господина
в шубе.
В этот день было несколько скачек: скачка конвойных, потом двухверстная офицерская, четырехверстная и та скачка,
в которой он скакал. К своей скачке он мог поспеть, но если он поедет к Брянскому, то он только так приедет, и приедет, когда уже будет весь Двор. Это было нехорошо. Но он дал Брянскому слово быть у него и потому решил ехать дальше, приказав кучеру не жалеть
тройки.
Выглянувши
в окно, увидел он остановившуюся перед трактиром легонькую бричку, запряженную
тройкою добрых лошадей.
— Вот я тебя палашом! — кричал скакавший навстречу фельдъегерь с усами
в аршин. — Не видишь, леший дери твою душу: казенный экипаж! — И, как призрак, исчезнула с громом и пылью
тройка.
На дороге ли ты отдал душу Богу, или уходили тебя твои же приятели за какую-нибудь толстую и краснощекую солдатку, или пригляделись лесному бродяге ременные твои рукавицы и
тройка приземистых, но крепких коньков, или, может, и сам, лежа на полатях, думал, думал, да ни с того ни с другого заворотил
в кабак, а потом прямо
в прорубь, и поминай как звали.
Неожиданным образом звякнули вдруг, как с облаков, задребезжавшие звуки колокольчика, раздался ясно стук колес подлетевшей к крыльцу телеги, и отозвались даже
в самой комнате тяжелый храп и тяжкая одышка разгоряченных коней остановившейся
тройки.
Еще много пути предстоит совершить всему походному экипажу, состоящему из господина средних лет, брички,
в которой ездят холостяки, лакея Петрушки, кучера Селифана и
тройки коней, уже известных поименно от Заседателя до подлеца чубарого.
Селифан, прерванный тоже на самой середине речи, смекнул, что, точно, не нужно мешкать, вытащил тут же из-под козел какую-то дрянь из серого сукна, надел ее
в рукава, схватил
в руки вожжи и прикрикнул на свою
тройку, которая чуть-чуть переступала ногами, ибо чувствовала приятное расслабление от поучительных речей.
Эх,
тройка! птица
тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого народа ты могла только родиться,
в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать версты, пока не зарябит тебе
в очи.
Прямым Онегин Чильд Гарольдом
Вдался
в задумчивую лень:
Со сна садится
в ванну со льдом,
И после, дома целый день,
Один,
в расчеты погруженный,
Тупым кием вооруженный,
Он на бильярде
в два шара
Играет с самого утра.
Настанет вечер деревенский:
Бильярд оставлен, кий забыт,
Перед камином стол накрыт,
Евгений ждет: вот едет Ленский
На
тройке чалых лошадей;
Давай обедать поскорей!
Зато зимы порой холодной
Езда приятна и легка.
Как стих без мысли
в песне модной
Дорога зимняя гладка.
Автомедоны наши бойки,
Неутомимы наши
тройки,
И версты, теша праздный взор,
В глазах мелькают как забор.
К несчастью, Ларина тащилась,
Боясь прогонов дорогих,
Не на почтовых, на своих,
И наша дева насладилась
Дорожной скукою вполне:
Семь суток ехали оне.
Коли так рассуждать, то и на стульях ездить нельзя; а Володя, я думаю, сам помнит, как
в долгие зимние вечера мы накрывали кресло платками, делали из него коляску, один садился кучером, другой лакеем, девочки
в середину, три стула были
тройка лошадей, — и мы отправлялись
в дорогу.
Мы уселись. «
В Белогорскую крепость!» — сказал Пугачев широкоплечему татарину, стоя правящему
тройкою. Сердце мое сильно забилось. Лошади тронулись, колокольчик загремел, кибитка полетела…
Поутру пришли меня звать от имени Пугачева. Я пошел к нему. У ворот его стояла кибитка, запряженная
тройкою татарских лошадей. Народ толпился на улице.
В сенях встретил я Пугачева: он был одет по-дорожному,
в шубе и
в киргизской шапке. Вчерашние собеседники окружали его, приняв на себя вид подобострастия, который сильно противуречил всему, чему я был свидетелем накануне. Пугачев весело со мною поздоровался и велел мне садиться с ним
в кибитку.
Николай Петрович вскочил и устремил глаза вдоль дороги. Показался тарантас, запряженный
тройкой ямских лошадей;
в тарантасе мелькнул околыш студентской фуражки, знакомый очерк дорогого лица…
Его очень развлекла эта
тройка. Он решил провести вечер
в театре, — поезд отходил около полуночи. Но вдруг к нему наклонилось косоглазое лицо Лютова, — меньше всего Самгин хотел бы видеть этого человека. А Лютов уже трещал...
У подъезда гостиницы стояло две
тройки. Дуняшу усаживал
в сани седоусый военный, толпилось еще человек пять солидных людей. Подъехала на сером рысаке Марина. Подождав, когда
тройки уехали, Самгин тоже решил ехать на вокзал, кстати и позавтракать там.
За ним,
в некотором расстоянии, рысью мчалась
тройка белых лошадей. От серебряной сбруи ее летели белые искры. Лошади топали беззвучно, широкий экипаж катился неслышно; было странно видеть, что лошади перебирают двенадцатью ногами, потому что казалось — экипаж царя скользил по воздуху, оторванный от земли могучим криком восторга.
«Юноша оказался… неглупым! Осторожен. Приятная ошибка. Надобно помочь ему, пусть учится. Будет скромным, исполнительным чиновником, учителем или чем-нибудь
в этом роде.
В тридцать — тридцать пять лет женится, расчетливо наплодит людей, не больше
тройки. И до смерти будет служить, безропотно, как Анфимьевна…»
— Дорогой мой, — уговаривал Ногайцев, прижав руку к сердцу. — Сочиняют много! Философы, литераторы. Гоголь испугался русской
тройки, закричал… как это? Куда ты стремишься и прочее. А — никакой
тройки и не было
в его время. И никто никуда не стремился, кроме петрашевцев, которые хотели повторить декабристов. А что же такое декабристы? Ведь, с вашей точки, они феодалы. Ведь они… комики, между нами говоря.
Самгин постоял у двери на площадку, послушал речь на тему о разрушении фабрикой патриархального быта деревни, затем зловещее чье-то напоминание о
тройке Гоголя и вышел на площадку
в холодный скрип и скрежет поезда. Далеко над снежным пустырем разгоралась неприятно оранжевая заря, и поезд заворачивал к ней. Вагонные речи утомили его, засорили настроение, испортили что-то. У него сложилось такое впечатление, как будто поезд возвращает его далеко
в прошлое, к спорам отца, Варавки и суровой Марьи Романовны.
Там он опять рубит и сплавляет лес или с двумя егерями разрезывает его вдоль и поперек, не то объезжает
тройки, купленных на ярмарке новых лошадей или залезет зимой
в трущобу леса и выжидает медведя, колотит волков.
Тихой, сонной рысью пробирался Райский,
в рогожной перекладной кибитке, на
тройке тощих лошадей, по переулкам, к своей усадьбе.
В промежутках он ходил на охоту, удил рыбу, с удовольствием посещал холостых соседей, принимал иногда у себя и любил изредка покутить, то есть заложить несколько
троек, большею частию горячих лошадей, понестись с ватагой приятелей верст за сорок, к дальнему соседу, и там пропировать суток трое, а потом с ними вернуться к себе или поехать
в город, возмутить тишину сонного города такой громадной пирушкой, что дрогнет все
в городе, потом пропасть месяца на три у себя, так что о нем ни слуху ни духу.
Дня через три картина бледнела, и
в воображении теснится уже другая. Хотелось бы нарисовать хоровод, тут же пьяного старика и проезжую
тройку. Опять дня два носится он с картиной: она как живая у него. Он бы нарисовал мужика и баб, да
тройку не сумеет: лошадей «не проходили
в классе».
В Петербурге Райский поступил
в юнкера: он с одушевлением скакал во фронте, млея и горя, с бегающими по спине мурашками, при звуках полковой музыки, вытягивался, стуча саблей и шпорами, при встрече с генералами, а по вечерам
в удалой компании на
тройках уносился за город, на веселые пикники, или брал уроки жизни и любви у столичных русских и нерусских «Армид»,
в том волшебном царстве, где «гаснет вера
в лучший край».
На одной
тройке,
в скате, я, на другой мои вьюки.
Мне странно показалось, что ленские мужички обращают внимание на такую мелочь, спускают с гор на одном коне: это не
в нашем характере. Ну как бы не махнуть на
тройке! Верно, начальство притесняет, велит остерегаться! Впрочем, я рад за шею ближнего, и
в том числе за свою.
Было близко сумерек, когда я, с человеком и со всем багажом, по песку, между кустов тальника, подъехал на двух
тройках,
в телегах, к берестяной юрте, одиноко стоящей на правом берегу Лены.
Мне, по случаю трудной дороги, подпрягают пять и шесть лошадей, хотя повозка у меня довольно легка, но у нее есть подрези, а здесь ездят без них: они много прибавляют тяжести по рыхлому снегу. Еще верст двести-триста, и потом уже будут запрягать лошадей гусем, по семи, восьми и даже десяти лошадей, смотря по экипажу. Там глубоки снега и дорога узенькая, так что
тройка не уместится
в ряд.
В девяти верстах от Натарской станции мы переправились через речку Амгу, впадающую
в Маю, на пароме первобытной постройки, то есть на десятке связанных лыками бревен и больше ничего, а между тем на нем стояла телега и
тройка лошадей.
Все мгновенно раздаются
в сторону, и
тройка разом выпорхнет из ворот, как птица, и мчит версты две-три вскачь, очертя голову, мотая головами, потом сажен сто резвой рысью, а там опять вскачь — и так до станции.
Тройка въехала
в подгороднее большое село.
— Шикарный немец, — говорил поживший
в городе и читавший романы извозчик. Он сидел, повернувшись вполуоборот к седоку, то снизу, то сверху перехватывая длинное кнутовище, и, очевидно, щеголял своим образованием, —
тройку завел соловых, выедет с своей хозяйкой — так куда годишься! — продолжал он. — Зимой, на Рождестве, елка была
в большом доме, я гостей возил тоже; с еклектрической искрой.
В губернии такой не увидишь! Награбил денег — страсть! Чего ему: вся его власть. Сказывают, хорошее имение купил.
Нехлюдов, еще не выходя из вагона, заметил на дворе станции несколько богатых экипажей, запряженных четвернями и
тройками сытых, побрякивающих бубенцами лошадей; выйдя же на потемневшую от дождя мокрую платформу, он увидал перед первым классом кучку народа, среди которой выделялась высокая толстая дама
в шляпе с дорогими перьями,
в ватерпруфе, и длинный молодой человек с тонкими ногами,
в велосипедном костюме, с огромной сытой собакой
в дорогом ошейнике.
В одной из наиболее оживленных улиц ямщик остановил
тройку у подъезда гостиницы.
Потом скакали обратно
в город, причем Привалов даже сам несколько времени правил Барчуковой
тройкой.
Привалов залюбовался
тройкой: коренник-иноходец вытянулся и, закинув голову, летел стрелой; пристяжные, свернувшись
в кольцо, мели землю своими гривами.
Прошло четыре года.
В городе у Старцева была уже большая практика. Каждое утро он спешно принимал больных у себя
в Дялиже, потом уезжал к городским больным, уезжал уже не на паре, а на
тройке с бубенчиками, и возвращался домой поздно ночью. Он пополнел, раздобрел и неохотно ходил пешком, так как страдал одышкой. И Пантелеймон тоже пополнел, и чем он больше рос
в ширину, тем печальнее вздыхал и жаловался на свою горькую участь: езда одолела!
Когда Митя с Петром Ильичом подошли к лавке, то у входа нашли уже готовую
тройку,
в телеге, покрытой ковром, с колокольчиками и бубенчиками и с ямщиком Андреем, ожидавшим Митю.
В лавке почти совсем успели «сладить» один ящик с товаром и ждали только появления Мити, чтобы заколотить и уложить его на телегу. Петр Ильич удивился.
— Тржи, панове, тржи! Слушай, пане, вижу, что ты человек разумный. Бери три тысячи и убирайся ко всем чертям, да и Врублевского с собой захвати — слышишь это? Но сейчас же, сию же минуту, и это навеки, понимаешь, пане, навеки вот
в эту самую дверь и выйдешь. У тебя что там: пальто, шуба? Я тебе вынесу. Сию же секунду
тройку тебе заложат и — до видзенья, пане! А?
Великий писатель предшествовавшей эпохи,
в финале величайшего из произведений своих, олицетворяя всю Россию
в виде скачущей к неведомой цели удалой русской
тройки, восклицает: «Ах,
тройка, птица
тройка, кто тебя выдумал!» — и
в гордом восторге прибавляет, что пред скачущею сломя голову
тройкой почтительно сторонятся все народы.
Ибо если
в его
тройку впрячь только его же героев, Собакевичей, Ноздревых и Чичиковых, то кого бы ни посадить ямщиком, ни до чего путного на таких конях не доедешь!
«Не пьян ведь, а какую ахинею порет!» — подумал вслед ему Петр Ильич. Он расположился было остаться присмотреть за тем, как будут снаряжать воз (на
тройке же) с остальными припасами и винами, предчувствуя, что надуют и обсчитают Митю, но вдруг, сам на себя рассердившись, плюнул и пошел
в свой трактир играть на биллиарде.
Здесь речь Ипполита Кирилловича была прервана рукоплесканиями. Либерализм изображения русской
тройки понравился. Правда, сорвалось лишь два-три клака, так что председатель не нашел даже нужным обратиться к публике с угрозою «очистить залу» и лишь строго поглядел
в сторону клакеров. Но Ипполит Кириллович был ободрен: никогда-то ему до сих пор не аплодировали! Человека столько лет не хотели слушать, и вдруг возможность на всю Россию высказаться!
Ему тотчас же объяснили суетившиеся приказчики со слащавою речью, что
в этом первом ящике всего лишь полдюжины шампанского и «всякие необходимые на первый случай предметы» из закусок, конфет, монпансье и проч. Но что главное «потребление» уложится и отправится сей же час особо, как и
в тогдашний раз,
в особой телеге и тоже
тройкой и потрафит к сроку, «разве всего только часом позже Дмитрия Федоровича к месту прибудет».
И только уже
в пятом часу утра, почти на рассвете, прибыло все начальство, исправник, прокурор и следователь,
в двух экипажах и на двух
тройках.