Неточные совпадения
Три дамы: старушка, молодая и купчиха,
три господина; один ― банкир-Немец с перстнем на пальце, другой ― купец с бородой, и третий ― сердитый чиновник
в виц-мундире с крестом на
шее, очевидно, давно уже ждали.
Открытый взгляд, лицо мужественное, бакенбарды и большие усы с проседью, стрижка низкая, а на затылке даже под гребенку,
шея толстая, широкая, так называемая
в три этажа или
в три складки с трещиной поперек, голос — бас с некоторою охрипью, движения генеральские.
На голове ее был красный шелковый платок; жемчуги или бусы
в два ряда украшали ее наушники; две-три длинные, все
в завитках, кудри выпадали из-под них на ее высохшую
шею с натянувшимися жилами.
Всех посадил Мосий
Шило в новые цепи по
три в ряд, прикрутил им до самых белых костей жестокие веревки; всех перебил по
шеям, угощая подзатыльниками.
Пред Самгиным встал Тагильский. С размаха надев на голову медный шлем, он сжал кулаки и начал искать ими карманов
в куртке; нашел, спрятал кулаки и приподнял плечи; розовая
шея его потемнела, звучно чмокнув, он забормотал что-то, но его заглушил хохот Кутузова и еще двух-трех людей. Потом Кутузов сказал...
Вдоль решетки Таврического сада шла группа людей, десятка два,
в центре, под конвоем
трех солдат, шагали двое: один без шапки, высокий, высоколобый, лысый, с широкой бородой медного блеска, борода встрепана, широкое лицо измазано кровью, глаза полуприкрыты, шел он, согнув
шею, а рядом с ним прихрамывал, качался тоже очень рослый,
в шапке, надвинутой на брови,
в черном полушубке и валенках.
Пара серых лошадей бежала уже далеко, а за ними, по снегу, катился кучер; одна из рыжих, неестественно вытянув
шею, шла на
трех ногах и хрипела, а вместо четвертой
в снег упиралась толстая струя крови; другая лошадь скакала вслед серым, — ездок обнимал ее за
шею и кричал; когда она задела боком за столб для афиш, ездок свалился с нее, а она, прижимаясь к столбу, скрипуче заржала.
А теперь, когда Илья Ильич сделался членом ее семейства, она и толчет и сеет иначе. Свои кружева почти забыла. Начнет
шить, усядется покойно, вдруг Обломов кричит Захару, чтоб кофе подавал, — она,
в три прыжка, является
в кухню и смотрит во все глаза так, как будто прицеливается во что-нибудь, схватит ложечку, перельет на свету ложечки
три, чтоб узнать, уварился ли, отстоялся ли кофе, не подали бы с гущей, посмотрит, есть ли пенки
в сливках.
Еще
в девичьей сидели три-четыре молодые горничные, которые целый день, не разгибаясь, что-нибудь
шили или плели кружева, потому что бабушка не могла видеть человека без дела — да
в передней праздно сидел, вместе с мальчишкой лет шестнадцати, Егоркой-зубоскалом, задумчивый Яков и еще два-три лакея, на помощь ему, ничего не делавшие и часто менявшиеся.
«У меня с рук не сходила, — вспоминал старик, — бывало, и ходить учу, поставлю
в уголок шага за
три да и зову ее, а она-то ко мне колыхается через комнату, и не боится, смеется, а добежит до меня, бросится и за
шею обымет.
Более сотни китайцев брали кули, пуда
в три-четыре, легко и ловко взбрасывали их себе на
шею и мчались во всю мочь на пароход под этим солнцем, когда дышишь будто огнем.
Вижу где-то далеко отсюда,
в просторной комнате, на
трех перинах, глубоко спящего человека: он и обеими руками, и одеялом закрыл себе голову, но мухи нашли свободные места, кучками уселись на щеке и на
шее.
Она
шила в очках и держала
в больших рабочих руках иголку по-крестьянски,
тремя пальцами и острием к себе.
Этот самый бешеный, но слабый человек, не могший отказаться от соблазна принять
три тысячи рублей при таком позоре, — этот самый человек ощущает вдруг
в себе такую стоическую твердость и носит на своей
шее тысячи рублей, не смея до них дотронуться!
Иные, сытые и гладкие, подобранные по мастям, покрытые разноцветными попонами, коротко привязанные к высоким кряквам, боязливо косились назад на слишком знакомые им кнуты своих владельцев-барышников; помещичьи кони, высланные степными дворянами за сто, за двести верст, под надзором какого-нибудь дряхлого кучера и двух или
трех крепкоголовых конюхов, махали своими длинными
шеями, топали ногами, грызли со скуки надолбы; саврасые вятки плотно прижимались друг к дружке;
в величавой неподвижности, словно львы, стояли широкозадые рысаки с волнистыми хвостами и косматыми лапами, серые
в яблоках, вороные, гнедые.
В то же самое утро, часу
в 12-м, молодая дама сидела
в одной из
трех комнат маленькой дачи на Каменном острову,
шила и вполголоса напевала французскую песенку, бойкую, смелую.
— На вопрос, который не был предложен? Но разве я так мало знаю вас, чтобы мне нужно было думать
три дня? — Катерина Васильевна остановилась, положила руку на
шею Бьюмонту, нагнула его голову к себе и поцеловала его
в лоб.
—
Три года тому назад, однажды,
в зимний вечер, когда смотритель разлиневывал новую книгу, а дочь его за перегородкой
шила себе платье, тройка подъехала, и проезжий
в черкесской шапке,
в военной шинели, окутанный шалью, вошел
в комнату, требуя лошадей.
Сатир уже
три раза был
в бегах. Походит года два-три, насбирает денег на церковное строение и воротится. Он и балахон себе
сшил такой, чтоб на сборщика походить, и книжку с воззванием к христолюбивым жертвователям завел, а пелену на книжку тетеньки-сестрицы ему
сшили. А так как
в нашей церкви колокол был мал и плох, то доставляемый им сбор присовокуплялся к общей сумме пожертвований на покупку нового колокола.
— Четыре. Феклуша — за барышней ходит,
шьет, а мы
три за столом служим, комнаты убираем. За старой барыней няня ходит. Она и спит у барыни
в спальной, на полу, на войлочке. С детства, значит, такую привычку взяла. Ну, теперь почивайте, Христос с вами! да не просыпайтесь рано, а когда вздумается.
Вскоре
в пансионе стало известно, что все
три брата участвовали
в стычке и взяты
в плен. Старший ранен казацкой пикой
в шею…
Все
три породы — отличные бегуны, особенно кроншнеп малого рода: когда станет к нему приближаться человек, то он, согнувши несколько свои длинные ноги, вытянув
шею и наклонив немного голову, пускается так проворно бежать, что глаз не успевает следить за ним, и, мелькая
в степной траве какою-то вьющеюся лентою, он скоро скрывается от самого зоркого охотника.
Хвостовые перья сверху пестрые, а снизу почти белые; над хвостом, под коричневыми длинными перьями, уже с половины спины лежат ярко-белые перья с небольшими копьеобразными крапинками; на
шее, под горлышком, перышки светлы, даже белесоваты; глаза небольшие, темные,
шея длиною
в три вершка; нос темно-рогового цвета, довольно толстый, загнутый книзу,
в два вершка с половиною; крылья очень большие, каждое длиною
в две четверти с вершком, если мерить от плечевого сустава до конца последнего пера; хвост коротенький; ноги
в четверть длиною, пальцы соразмерные; цвет кожи на ногах темный, пальцы еще темнее, ногти совсем черные, небольшие и крепкие.
Шея также пестрая, с дольными беловатыми полосками, головка черновата, а зоб и верхняя часть хлупи по белому полю испещрены, напротив, поперечными полосками; остальная хлупь вся белая, и под крыльями подбой также белый;
в крыльях
три первые пера сверху темные, а остальные белые с темными коймами на концах; хвост короткий, весь
в мелких серых пестринках; на каждом хвостовом пере, на палец от конца, лежит поперек темная узенькая полоска; ноги бледно-зеленоватого цвета.
Носик у ней с пережабинкой, светло-рогового цвета; голова,
шея и зоб сизо-розовые; около темных прекрасных глаз лежит ободочек, довольно широкий, из не заросшей перышками кожицы светло-малинового цвета; на обеих сторонах
шеи, на палец от глаз, есть продолговатое, очень красивое, кофейное пятно, пересекаемое белыми полосками, или, лучше сказать,
три темно-кофейные пятнышка, обведенные белою каемочкой; по крыльям от плеч лежат темные продолговатые пятна, отороченные коричневым ободочком; длинные перья
в крыльях светло-кофейные, такого же цвета и хвост, довольно длинный; два верхние хвостовые пера без каемок, а все нижние оканчиваются белою полосою
в палец шириной; по спине видны небольшие, неясные пестринки; хлупь чисто-белая и ножки розовые.
Вообще стрепет сторожек, если стоит на ногах или бежит, и смирен, если лежит, хотя бы место было совершенно голо: он вытянет
шею по земле, положит голову
в какую-нибудь ямочку или впадинку, под наклонившуюся травку, и думает, что он спрятался;
в этом положении он подпускает к себе охотника (который никогда не должен ехать прямо, а всегда около него и стороною) очень близко, иногда на
три и на две сажени.
Журавль очень высок на ногах,
шея его также очень длинна, и если б нос соответствовал другим членам, как это бывает у куликов, то ему следовало бы быть
в пол-аршина длиною, но его нос, крепкий и острый к концу, темно-зеленоватого костяного цвета, не длиннее
трех вершков, голова небольшая.
Длина этой утки от носа до хвоста, или, лучше сказать до ног, ибо хвостовых перьев у гагар нет, — одиннадцать вершков, нос длиною
в вершок, темно-свинцового цвета, тонкий и к концу очень острый и крепкий; голова небольшая, продолговатая, вдоль ее, по лбу, лежит полоса темно-коричневого цвета, оканчивающаяся позади затылочной кости хохлом вокруг всей
шеи, вышиною с лишком
в вершок, похожим более на старинные брыжжи или ожерелье ржавого, а к корню перьев темно-коричневого цвета;
шея длинная, сверху темно-пепельная, спина пепельно-коричневая, которая как будто оканчивается торчащими из зада ногами, темно-свинцового цвета сверху и беловато-желтого снизу, с редкими, неправильными, темными пятнами; ноги гагары от лапок до хлупи не кругловаты, но совершенно плоски,
три ножные пальца, соединенные между собой крепкими глухими перепонками, почти свинцового цвета и тоже плоские, а не круглые, как бывает у всех птиц.
Голова у дрофы и
шея какого-то пепельного или зольного цвета; нос толстый, крепкий, несколько погнутый книзу,
в вершок длиною, темно-серый и не гладкий, а шероховатый; зрачки глаз желтые; ушные скважины необыкновенно велики и открыты, тогда как у всех других птиц они так спрятаны под мелкими перышками, что их и не приметишь; под горлом у ней есть внутренний кожаный мешок,
в котором может вмещаться много воды; ноги толстые, покрытые крупными серыми чешуйками, и,
в отличие от других птиц, на каждой только по
три пальца.
Аграфене случалось пить чай всего раза
три, и она не понимала
в нем никакого вкуса. Но теперь приходилось глотать горячую воду, чтобы не обидеть Таисью. Попав с мороза
в теплую комнату, Аграфена вся разгорелась, как маков цвет, и Таисья невольно залюбовалась на нее; то ли не девка, то ли не писаная красавица: брови дугой, глаза с поволокой,
шея как выточенная, грудь лебяжья, таких, кажется, и не бывало
в скитах. У Таисьи даже захолонуло на душе, как она вспомнила про инока Кирилла да про старицу Енафу.
— Долгов, слышь, наделал. Какой-то мадаме две тысячи задолжал да фруктовщику тысячу. Уж приятель какой-то покойного Саввы Силыча из Петербурга написал: скорее деньги присылайте, не то из заведения выключат. Марья-то Петровна
три дня словно безумная ходила, все шептала:"
Три тысячи!
три тысячи!
три тысячи!"Она трех-то тысяч здесь
в год не проживет, а он, поди,
в одну минуту эти
три тысячи матери
в шею наколотил!
Когда он пришел домой, то застал Гайнана
в его темном чулане перед бюстом Пушкина. Великий поэт был весь вымазан маслом, и горевшая перед ним свеча бросала глянцевитые пятна на нос, на толстые губы и на жилистую
шею. Сам же Гайнан, сидя по-турецки на
трех досках, заменявших ему кровать, качался взад и вперед и бормотал нараспев что-то тягучее и монотонное.
Какой-то земец, — но не мой: я нарочно
три дня
в Берлине прожил, чтобы «мой» схлынул — надевает на
шею аннинский крест.
Недели через
три восьмерик почтовых лошадей, запряженных
в дормез английской работы, марш-марш летел по тракту к губернскому городу. Это ехал новый вице-губернатор. На
шее у него, о чем он некогда так заносчиво мечтал, действительно виднелся теперь владимирский крест.
— Мудрено! с Адама и Евы одна и та же история у всех, с маленькими вариантами. Узнай характер действующих лиц, узнаешь и варианты. Это удивляет тебя, а еще писатель! Вот теперь и будешь прыгать и скакать дня
три, как помешанный, вешаться всем на
шею — только, ради бога, не мне. Я тебе советовал бы запереться на это время
в своей комнате, выпустить там весь этот пар и проделать все проделки с Евсеем, чтобы никто не видал. Потом немного одумаешься, будешь добиваться уж другого, поцелуя например…
Форма одежды визитная, она же — бальная: темно-зеленоватый, длинный, ниже колен, сюртук, брюки навыпуск, с туго натянутыми штрипками, на плечах — золотые эполеты… какая красота. Но при такой форме необходимо, по уставу, надевать сверху летнее серое пальто, а жара стоит неописуемая, все тело и лицо —
в поту. Суконная, еще не размякшая, не разносившаяся материя давит на жестких углах,
трет ворсом
шею и жмет при каждом движении. Но зато какой внушительный, победоносный воинский вид!
Еще недавно советник Кубриков, шестидесяти двух лет и со Станиславом на
шее, пришел безо всякого зову и проникнутым голосом объявил, что
в продолжение целых
трех месяцев несомненно состоял под влиянием Интернационалки.
В эти
три дня я
в тоске слонялся по острогу, лежал на своих нарах, отдал
шить надежному арестанту, указанному мне Акимом Акимычем, из выданного мне казенного холста рубашки, разумеется за плату (по скольку-то грошей с рубашки), завел себе, по настоятельному совету Акима Акимыча, складной тюфячок (из войлока, обшитого холстом), чрезвычайно тоненький, как блин, и подушку, набитую шерстью, страшно жесткую с непривычки.
— Застал еще, слава Богу, — воскликнул он и подбежал к повозке. — Вот тебе, Елена, наше последнее родительское благословение, — сказал он, нагнувшись под балчук, и, достав из кармана сюртука маленький образок, зашитый
в бархатную сумочку, надел ей на
шею. Она зарыдала и стала целовать его руки, а кучер между тем вынул из передка саней полубутылку шампанского и
три бокала.
Пчелы не кусали его; но зато Нехлюдов уж едва мог удерживаться от желания выбежать из пчельника: пчелы местах
в трех ужалили его и жужжали со всех сторон около его головы и
шеи.
И никто не смотрел на сапожника, когда он, смеясь и шутя, учил Машу варить обед, убирать комнату, а потом садился работать и
шил до поздней ночи, согнувшись
в три погибели над худым, грязным сапогом.
— Потерял? Смотри, за это тебе могут дать
в шею… Слушай: через
три дома отсюда земская управа. Сейчас из неё выйдет человек, зовут его Дмитрий Ильич Курносов — помни! Идём, я тебе покажу его…
Перед Новым годом у Анны Михайловны была куча хлопот. От заказов некуда было деваться; мастерицы работали рук не покладывая; а Анна Михайловна немножко побледнела и сделалась еще интереснее.
В темно-коричневом шерстяном платье, под самую
шею, перетянутая по талии черным шелковым поясом, Анна Михайловна стояла
в своем магазине с утра до ночи, и с утра до ночи можно было видеть на противоположном тротуаре не одного, так двух или
трех зевак, любовавшихся ее фигурою.
Комната невелика, тесно заставлена мебелью, и все вещи точно вросли
в неё, но каждая жила отдельно и что-то говорила о себе, так же, как
три очень яркие картины на стенах; на картине против Петра белая, сказочная лошадь гордо изогнула
шею; грива её невероятно длинна, почти до земли.
Ястреб сначала будет вытягивать
шею то на одну, то па другую сторону и наклоняться, чтоб достать корм, но, видя, что это не возможно, решится перелететь или хотя перескочить с своего места на манящее его вабило
в руке охотника; этот маневр надобно повторить до
трех раз, и всякий раз вабить дальше, так, чтобы
в третий — ястреб перелетел на сажень; тут надо покормить его побольше, потом посадить часа на два
в уединенное место и вообще накормленного ястреба носить очень бережно, наблюдая, чтобы он, слетев с руки, не ударился о что-нибудь и не помял зоба.
Весною, помню, я ловил чижей, целым стадом садившихся на упомянутую липку. А так как рамы у нас были подъемные, то, повесив за окном клетку с чижом, я приподымал окно настолько, чтобы можно было просунуть тонкий прут с волосяною петлей на конце. Замечательно, что когда из
трех чижей, усевшихся на клетку, один вслед за накинутою на
шею петлею, трепеща, исчезал
в отверстие окна, два других продолжали сидеть на клетке.
Через несколько минут Изумруда, уже распряженного, приводят опять к трибуне. Высокий человек
в длинном пальто и новой блестящей шляпе, которого Изумруд часто видит у себя
в конюшне, треплет его по
шее и сует ему на ладони
в рот кусок сахару. Англичанин стоит тут же,
в толпе, и улыбается, морщась и скаля длинные зубы. С Изумруда снимают попону и устанавливают его перед ящиком на
трех ногах, покрытым черной материей, под которую прячется и что-то там делает господин
в сером.
Пришли женщины — сначала
три, потом еще две, — потом все время одни из них приходили, другие уходили, и все до одной они были хорошенькие, сильно напудренные, с обнаженными белыми руками,
шеями и грудью, одетые
в блестящие, яркие, дорогие платья, некоторые
в юбках по колено, одна
в коричневой форме гимназистки, одна
в тесных рейтузах и жокейской шапочке.
Он бесшумно явился за спиною у меня
в каменной арке, отделявшей мастерскую от хлебопекарни; пол хлебопекарни был на
три ступеньки выше пола нашей мастерской, — хозяин встал
в арке, точно
в раме, сложив руки на животе, крутя пальцами, одетый — как всегда —
в длинную рубаху, завязанную тесьмой на жирной
шее, тяжелый и неуклюжий, точно куль муки.
У отца была белая горячка самовластья, delirium tyranorum, у сына она перешла
в хроническую fievre lente. Павел душил из всех сил Россию и
в четыре года свернул
шею — не России, а себе. Николай затягивает узел исподволь, не торопясь, — сегодня несколько русских
в рудники, завтра несколько поляков, сегодня нет заграничных пасов, завтра закрыты две,
три школы… двадцать седьмой год трудится его величество, воздуху нам недостает, дышать трудно, а он все затягивает — и до сих пор, слава богу, здоров.