Неточные совпадения
Какие б чувства ни таились
Тогда во мне — теперь их нет:
Они прошли иль изменились…
Мир вам, тревоги прошлых лет!
В ту пору мне казались нужны
Пустыни, волн края жемчужны,
И моря шум, и груды скал,
И гордой девы идеал,
И безыменные страданья…
Другие дни, другие сны;
Смирились вы, моей весны
Высокопарные мечтанья,
И
в поэтический бокал
Воды я много подмешал.
Женская фигура, с лицом Софьи, рисовалась ему белой, холодной статуей, где-то
в пустыне, под ясным, будто лунным небом, но без луны;
в свете, но не солнечном, среди сухих нагих скал, с мертвыми деревьями, с нетекущими
водами, с странным молчанием. Она, обратив каменное лицо к небу, положив руки на колени, полуоткрыв уста, кажется, жаждала пробуждения.
19 декабря наш отряд достиг реки Бягаму, текущей с юго-востока, по которой можно выйти на реку Кусун. Эта река и по величине, и по обилию
воды раза
в два больше Мыге. Близ своего устья она около 20 м шириной и 1–1,5 м глубиной. По словам удэгейцев, вся долина Бягаму покрыта гарью; лес сохранился только около Бикина. Раньше Бягаму было одним из самых зверовых мест; особенно много было здесь лосей. Ныне это
пустыня. После пожаров все звери ушли на Арму и Кулумбе, притоки Имана.
Почти всё время поп Семен проводил
в пустыне, передвигаясь от одной группы к другой на собаках и оленях, а летом по морю на парусной лодке или пешком, через тайгу; он замерзал, заносило его снегом, захватывали по дороге болезни, донимали комары и медведи, опрокидывались на быстрых реках лодки и приходилось купаться
в холодной
воде; но всё это переносил он с необыкновенною легкостью,
пустыню называл любезной и не жаловался, что ему тяжело живется.
Но она молчит. Я вдруг слышу тишину, вдруг слышу — Музыкальный Завод и понимаю: уже больше 17, все давно ушли, я один, я опоздал. Кругом — стеклянная, залитая желтым солнцем
пустыня. Я вижу: как
в воде — стеклянной глади подвешены вверх ногами опрокинутые, сверкающие стены, и опрокинуто, насмешливо, вверх ногами подвешен я.
И на каторге хлеб добрый и
воду непорченную дают, а
в пустыне он корнями да травами питался, а
воду пил гнилую и ржавую.
Александр привязался к труду, как привязываются к последней надежде. «За этим, — говорил он тетке, — ведь уж нет ничего: там голая степь, без
воды, без зелени, мрак,
пустыня, — что тогда будет жизнь? хоть
в гроб ложись!» И он работал неутомимо.
Пользуясь сим случаем, он называл верблюдов"кораблями
пустыни"и советовал всегда иметь
в резерве несколько лишних верблюдов, так как
в пустыне они представляют подспорье ("известно, что верблюды…"и т. д.), благодаря которому устраняется недостаток
в воде.
Праздничное солнце озаряло
пустыню, и
в белых ангельских одеждах светло улыбался Господь: и Ему приятно было, что тень, что холодна ключевая
вода…
Мы ложились на спины и смотрели
в голубую бездну над нами. Сначала мы слышали и шелест листвы вокруг, и всплески
воды в озере, чувствовали под собою землю… Потом постепенно голубое небо как бы притягивало нас к себе, мы утрачивали чувство бытия и, как бы отрываясь от земли, точно плавали
в пустыне небес, находясь
в полудремотном, созерцательном состоянии и стараясь не разрушать его ни словом, ни движением.
Кругом опять вошла
в колею жизнь
пустыни. Орлята и коршуны заливались своим свистом и ржанием, переливчатым и неприятным, по ветвям лиственниц ходил ленивый шорох, и утки, забыв или даже не зная о недавней тревоге, опять лежали черными комьями на гладкой
воде озера.
Однако были дни давным-давно,
Когда и он на берегу Гвинеи
Имел родной шалаш, жену, пшено
И ожерелье красное на шее,
И мало ли?.. О, там он был звено
В цепи семей счастливых!.. Там
пустыняОсталась неприступна, как святыня.
И пальмы там растут до облаков,
И пена
вод белее жемчугов.
Там жгут лобзанья, и пронзают очи,
И перси дев черней роскошной ночи.
Узкая, длинная коса походила на огромную башню, упавшую с берега
в море. Вонзаясь острым шпилем
в безграничную
пустыню играющей солнцем
воды, она теряла свое основание вдали, где знойная мгла скрывала землю. Оттуда, с ветром, прилетал тяжелый запах, непонятный и оскорбительный здесь, среди чистого моря, под голубым, ясным кровом неба.
Бедуин
в пустыне подкрепляет свои силы
в течение дня двумя глотками
воды и двумя горстями жареной муки с молоком.
Монастырские власти о селах и угодьях радели больше, чем о Фотиновой
пустыни, и с той поры, как
в Миршени завелись Васианы, Варлаамы да Нифонты, от обители преподобного только и остались ветхая часовенка с гробницей да чан с цельбоносной
водой.
Цельность, великая, гармоническая цельность человека — по ней жаждет и тоскует Ницше сильнее, чем странник
в пустыне тоскует по
воде. Отсутствие этой цельности, вялость
в ощущении жизни, растерзанность и противоречивость инстинктов вызывают
в нем гадливое отвращение. И особенно
в области морали.
Вопрос очень специальный и неинтересный для беседы людей непосвященных, но чуть к нему коснулся художественный гений Берлинского, — произошло чудо, напоминающее вмале источение
воды из камня
в пустыне. Крылатый Пегас-импровизатор ударил звонким копытом, и из сухой скучной материи полилась сага — живая, сочная и полная преинтересных положений, над которыми люди
в свое время задумывались, улыбались и даже, может быть, плакали, а во всяком случае тех, кого это сказание касается, прославили.
Часа
в четыре дня мы пришли на назначенный разъезд. Полная
пустыня, — ни одной деревеньки вблизи, ни реки, ни деревьев; только один маленький колодезь,
в котором
воды хватало на десяток лошадей, не больше. Главный врач телеграфировал Четыркину, что на разъезде нет ни дров, ни фуража, ни
воды, что госпиталь функционировать здесь не может, и просил разрешения стать где-нибудь на другом месте.
Ночь с ее голубым небом, с ее зорким сторожем — месяцем, бросавшим свет утешительный, но не предательский, с ее туманами, разлившимися
в озера широкие,
в которые погружались и
в которых исчезали целые колонны; усыпанные войском горы, выступавшие посреди этих волшебных
вод, будто плывущие по ним транспортные, огромные суда; тайна, проводник — не робкий латыш, следующий под нагайкой татарина, — проводник смелый, вольный, окликающий по временам
пустыню эту и очищающий дорогу возгласом: «С богом!» — все
в этом ночном походе наполняло сердце русского воина удовольствием чудесности и жаром самонадеянности.
И этот вопиющий голос не был голос
в пустыне: усастый Орест протащил своего Пилада [Орест и Пилад — имена двух верных друзей, ставшие нарицательными (греч. миф.).] сквозь щель едва отворенных ворот. Тут началась толкотня, писк, крик; некоторые с моста попадали
в воду.
Яркие звезды одна за другой загораются
в небе, полный месяц выкатится из-за леса, серебристым лучом обольет он широкие луга и сонную речку, белоснежные песчаные берега и темные, нависшие
в воду ракиты, а Гриша, ни голода, ни ночного холода не чуя, стоит босой на покрытой росой луговине и поет-распевает про прекрасную мать-пустыню…
Так, прыгая с материка на материк, добрался я до самой серой
воды, и маленькие плоские наплывы ее показались мне
в этот раз огромными первозданными волнами, и тихий плеск ее — грохотом и ревом прибоя; на чистой поверхности песка я начертил чистое имя Елена, и маленькие буквы имели вид гигантских иероглифов, взывали громко к
пустыне неба, моря и земли.
Перегуд покидал чулок и рисовал, и вырезывал из бумаги огромные глаголицкие буквы: он будет ими отражать прямо на небо то, про что восшумит глас, вопиющий
в пустыне: «Готовьте путь! Готовьте путь!» Уж слышен росный дух, и как только держащий состав
вод отворит бездну, тогда сейчас твердый лед станет жидкой влагою и освежает все естество и деревья дубравные, и возгремит божие страшное великолепие!