Неточные совпадения
Родственники, конечно, родственниками, но отчасти, так сказать, и для самого себя; потому что, точно, не говоря уже о
пользе, которая может быть
в геморроидальном отношенье, одно уже то, чтоб увидать
свет, коловращенье людей… кто что ни говори, есть, так сказать, живая книга, та же наука.
Родственники, конечно, родственниками, но отчасти, так сказать, и для самого себя, ибо, — не говоря уже о
пользе в геморроидальном отношении, — видеть
свет и коловращенье людей — есть уже само по себе, так сказать, живая книга и вторая наука.
По мне таланты те негодны,
В которых
Свету пользы нет,
Хоть иногда им и дивится
Свет.
Счастлив, кто на чреде трудится знаменитой:
Ему и то уж силы придаёт,
Что подвигов его свидетель целый
свет.
Но сколь и тот почтен, кто,
в низости сокрытый,
За все труды, за весь потерянный покой,
Ни славою, ни почестьми не льстится,
И мыслью оживлён одной:
Что к
пользе общей он трудится.
И без того уж знаю, что царствия небесного
в полноте не достигну (ибо не двинулась же по слову моему гора, значит, не очень-то вере моей там верят, и не очень уж большая награда меня на том
свете ждет), для чего же я еще сверх того и безо всякой уже
пользы кожу с себя дам содрать?
— Знаю, барин, что для моей
пользы. Да, барин, милый, кто другому помочь может? Кто ему
в душу войдет? Сам себе человек помогай! Вы вот не поверите — а лежу я иногда так-то одна… и словно никого
в целом
свете, кроме меня, нету. Только одна я — живая! И чудится мне, будто что меня осенит… Возьмет меня размышление — даже удивительно!
Сколько есть на
свете барышень, добрых и чувствительных, готовых плакать о зябнущем щенке, отдать нищему последние деньги, готовых ехать
в трескучий мороз на томболу [лотерею (от ит. tombola).]
в пользу разоренных
в Сибири, на концерт, дающийся для погорелых
в Абиссинии, и которые, прося маменьку еще остаться на кадриль, ни разу не подумали о том, как малютка-форейтор мерзнет на ночном морозе, сидя верхом с застывающей кровью
в жилах.
Буллу свою начинает он жалобою на диавола, который куколь сеет во пшенице, и говорит: «Узнав, что посредством сказанного искусства многие книги и сочинения,
в разных частях
света, наипаче
в Кельне, Майнце, Триере, Магдебурге напечатанные, содержат
в себе разные заблуждения, учения пагубные, христианскому закону враждебные, и ныне еще
в некоторых местах печатаются, желая без отлагательства предварить сей ненавистной язве, всем и каждому сказанного искусства печатникам и к ним принадлежащим и всем, кто
в печатном деле обращается
в помянутых областях, под наказанием проклятия и денежныя пени, определяемой и взыскиваемой почтенными братиями нашими, Кельнским, Майнцким, Триерским и Магдебургским архиепископами или их наместниками
в областях, их,
в пользу апостольской камеры, апостольскою властию наистрожайше запрещаем, чтобы не дерзали книг, сочинений или писаний печатать или отдавать
в печать без доклада вышесказанным архиепископам или наместникам и без их особливого и точного безденежно испрошенного дозволения; их же совесть обременяем, да прежде, нежели дадут таковое дозволение, назначенное к печатанию прилежно рассмотрят или чрез ученых и православных велят рассмотреть и да прилежно пекутся, чтобы не было печатано противного вере православной, безбожное и соблазн производящего».
— Я вижу, — сказал он мне, — что вы имеете еще чувствительность, что обращение
света и снискание собственной
пользы не затворили вход ее
в ваше сердце.
— Да почти ничего дальше, — продолжал Евгений Павлович, — я только хотел заметить, что от этого дело может прямо перескочить на право силы, то есть на право единичного кулака и личного захотения, как, впрочем, и очень часто кончалось на
свете. Остановился же Прудон на праве силы.
В американскую войну многие самые передовые либералы объявили себя
в пользу плантаторов,
в том смысле, что негры суть негры, ниже белого племени, а стало быть, право силы за белыми…
Уединенно пришлось ей сидеть
в своем замкоподобном губернаторском доме, и общественное мнение явно уже склонилось
в пользу их врага, и началось это с Полины, которая вдруг, ни с того ни с сего, найдена была превосходнейшей женщиной, на том основании, что при таком состоянии, нестарая еще женщина, она решительно не рядится, не хочет жить
в свете, а всю себя посвятила семейству; но что, собственно, делает она
в этой семейной жизни — никто этого не знал, и даже поговаривали, что вряд ли она согласно живет с мужем, но хвалили потому только, что надобно же было за что-нибудь похвалить.
Они приняли
в резон, зачем убыточиться, домине Галушкинскому платить лишние пять рублей каждый год, а пользы-де не будет никакой: видимое уже дело было, что хотя бы я все возможные училища прошел, и какие есть
в свете науки прослушал, толку бы не было ничего.
Что же собственно разумел Гоголь под словами: «к каким чудным
пользам и благу вело меня то, что называют
в свете неудачами», то это обстоятельство осталось для меня неизвестным.
Лабзин и какой-то архимандрит Иоанн, находили великое удовольствие и даже душевную
пользу беседовать с этой девицей о самых высоких духовных предметах; но
в то же время
в ней не было никакого отшельничества: она являлась
в свет, ездила на балы и
в скромном своем наряде, одной любезностью и красотою привлекала к себе толпу молодых людей, которые принимали каждое ее приветливое слово с радостию и благоговением.
После казенной квартиры, охваченная впечатлениями
света, пестроты, музыки, шума, Аня окинула взглядом залу и подумала: «Ах, как хорошо!» — и сразу отличила
в толпе всех своих знакомых, всех, кого она раньше встречала на вечерах или на гуляньях, всех этих офицеров, учителей, адвокатов, чиновников, помещиков, его сиятельство, Артынова и дам высшего общества, разодетых, сильно декольтированных, красивых и безобразных, которые уже занимали свои позиции
в избушках и павильонах благотворительного базара, чтобы начать торговлю
в пользу бедных.
Однако, через пять минут, увлеченный жаром своего рассказа и таким внимательным, даже приятельски завистливым участием друга Тадеуша, выболтал, что «моя — де Сусанна — это божество! вдова гусарского полковника барона Стекльштрома (полковника и барона он прибавил для пущей важности), что эта прелесть готова ему всем пожертвовать, что она влюблена
в него без памяти, что вообще, это — добрейшее и благороднейшее существо из всех, каких он только знал на
свете, существо, которое ни
в чем не умеет отказывать, и вот доказательство: эти триста рублей, пожертвованные
в пользу народного дела, но… одно лишь бесконечно жаль: москéвка!
Растила я тебя, ненаглядная, учила всему доброму, на твою
пользу душевную, положила
в тебя сердце свое,
свет очей моих!..
Запечатав это письмо, она отнесла его
в комнату своей девушки, положила конверт на стол и велела завтра рано поутру отправить его к Водопьянову, а потом уснула с верой и убеждением, что для умного человека все на
свете имеет свою выгодную сторону, все может послужить
в пользу, даже и спиритизм, который как крайняя противоположность тех теорий, ради которых она утратила свою репутацию
в глазах моралистов, должен возвратить ей эту репутацию с процентами и рекамбио.
— Чего противно? У дачников вон сколько книг
в шкапах, да на этажерках. Лежат без
пользы, пылятся. А у нас
в библиотеке одна «Нива» да «Вокруг
света».
Вдруг это почему-то получило
в наших глазах такое общественное значение, что мы даже распорядились отпировать появление на
свет новорожденного и с этою целью заказали своему трактирщику приготовить усиленный запас шипучего, а сами — чтобы не заскучать — сели под вечерний звон «резаться», или, как тогда говорилось, «трудиться для
польз императорского воспитательного дома».
«
В новом качестве великого магистра, — говорилось далее
в этом манифесте, — которое мы восприняли на себя по желанию добронамеренных членов его, обращая внимание на все те средства, кои восстановление блистательного состояния сего ордена и возвращение собственности его, неправильно отторгнутой и вящще обеспечить могут и, желая, с одной стороны, явить перед целым
светом новый довод нашего уважения и привязанности к столь древнему и почтительному учреждению, с другой же — чтобы и наши верноподданые, благородное дворянство российское, коих предков и самих их верность к престолу монаршему, храбрость и заслуги доказывают целость державы, расширение пределов империи и низложение многих и сильных супостатов отечества не
в одном веке
в действо произведенное — участвовали
в почестях, преимуществах и отличиях, сему ордену принадлежащих, и тем был бы открыт для них новый способ к поощрению честолюбия на распространение подвигов их отечеству полезных и нам угодных, нашею властию установляем новое заведение ордена святого Иоанна Иерусалимского
в пользу благородного дворянства империи Всероссийской».
Этим последняя была всецело обязана Кутайсову и Груберу, наперерыв старавшимся возносить до небес несчастную обманутую девушку, столько лет молча сносившую позорную роль ни девушки, ни вдовы, ни мужней жены, восхвалять ее добродетели, ум, такт и другие нравственные качества, выставляя Оленина
в самом непривлекательном
свете во всей этой, по словам радетелей
пользы Ирены, гнусной истории.
На быт корпусов новейшими писателями и без меня пролито много
света, накинуто
в то же время и много грязи, может быть, не без
пользы.
Нельзя не пожелать,
в видах
пользы общественной и
пользы науки, чтобы все раскольнические сочинения были наконец извлечены из-под спуда и напечатаны хотя бы для одного того, чтобы перед
светом гласности они потеряли то обаятельное влияние, которое по редкости и таинственности своей они имеют доселе на наших простолюдинов.