Неточные совпадения
Она поднялась на высокую ступеньку и села одна
в купе на пружинный испачканный, когда-то белый диван.
— Я
в одном
купе с ним ехал. Он — на усмирение. Он — ненормален…
В купе вагона, кроме Самгина, сидели еще двое: гладенький старичок
в поддевке, с большой серебряной медалью на шее, с розовым личиком, спрятанным
в седой бороде, а рядом с ним угрюмый усатый человек с большим животом, лежавшим на коленях у него.
Самгин отошел от окна, лег на диван и стал думать о женщинах, о Тосе, Марине. А вечером,
в купе вагона, он отдыхал от себя, слушая непрерывную, возбужденную речь Ивана Матвеевича Дронова. Дронов сидел против него, держа
в руке стакан белого вина, бутылка была зажата у него между колен, ладонью правой руки он растирал небритый подбородок, щеки, и Самгину казалось, что даже сквозь железный шум под ногами он слышит треск жестких волос.
Самгин хотел сказать, что не нуждается
в заботах о нем, но — молча кивнул головой. Чиновник и офицер ушли
в другое
купе, и это несколько успокоило Крэйтона, он вытянулся, закрыл глаза и, должно быть, крепко сжал зубы, — на скулах вздулись желваки, неприятно изменив его лицо.
— Эй, барин, ходи веселей! — крикнули за его спиной. Не оглядываясь, Самгин почти побежал. На разъезде было очень шумно, однако казалось, что железный шум торопится исчезнуть
в холодной, всепоглощающей тишине.
В коридоре вагона стояли обер-кондуктор и жандарм, дверь
в купе заткнул собою поручик Трифонов.
Среди ночи он проснулся, пошел
в уборную, но, когда вышел из
купе в коридор, кто-то сильно толкнул его
в грудь и тихо сказал...
Да, поезд шел почти с обычной скоростью, а
в коридоре топали шаги многих людей. Самгин поднял занавеску, а Крэйтон, спрятав руку с револьвером за спину, быстро открыл дверь
купе, спрашивая...
Жандарм тяжело поднял руку, отдавая честь, и пошел прочь, покачиваясь, обер тоже отправился за ним, а поручик, схватив Самгина за руку, втащил его
в купе, толкнул на диван и, закрыв дверь, похохатывая, сел против Клима — колено
в колено.
И через два дня он сидел
в купе первого класса против Крэйтона, слушая его медленные речи.
Самгин лег, но от усталости не спалось, а через две остановки
в купе шумно влез большой человек, приказал проводнику зажечь огонь, посмотрел на Самгина и закричал...
Было странно слышать, что голос звучит как будто не сердито, а презрительно.
В вагоне щелкали язычки замков, кто-то постучал
в дверь
купе.
Лошади подбежали к вокзалу маленькой станции, Косарев, получив на чай, быстро погнал их куда-то во тьму,
в мелкий, почти бесшумный дождь, и через десяток минут Самгин раздевался
в пустом
купе второго класса, посматривая
в окно, где сквозь мокрую тьму летели злые огни, освещая на минуту черные кучи деревьев и крыши изб, похожие на крышки огромных гробов. Проплыла стена фабрики, десятки красных окон оскалились, точно зубы, и показалось, что это от них
в шум поезда вторгается лязгающий звук.
Слабенький и беспокойный огонь фонаря освещал толстое, темное лицо с круглыми глазами ночной птицы; под широким, тяжелым носом топырились густые, серые усы, — правильно круглый череп густо зарос енотовой шерстью. Человек этот сидел, упираясь руками
в диван, спиною
в стенку, смотрел
в потолок и ритмически сопел носом. На нем — толстая шерстяная фуфайка, шаровары с кантом, на ногах полосатые носки;
в углу
купе висела серая шинель, сюртук, портупея, офицерская сабля, револьвер и фляжка, оплетенная соломой.
С этого момента Самгину стало казаться, что у всех запасных открытые рты и лица людей, которые задыхаются. От ветра, пыли, бабьего воя, пьяных песен и непрерывной, бессмысленной ругани кружилась голова. Он вошел на паперть церкви; на ступенях торчали какие-то однообразно-спокойные люди и среди них старичок с медалью на шее, тот, который сидел
в купе вместе с Климом.
Клим Иванович плохо спал ночь, поезд из Петрограда шел медленно, с препятствиями, долго стоял на станциях, почти на каждой толпились солдаты, бабы, мохнатые старики, отвратительно визжали гармошки, завывали песни, — звучал дробный стук пляски, и
в окна
купе заглядывали бородатые рожи запасных солдат.
Когда поезд подошел к одной из маленьких станций,
в купе вошли двое штатских и жандармский вахмистр, он посмотрел на пассажиров желтыми глазами и сиплым голосом больного приказал...
— Убирайтесь, — прошептал Иноков и, толкнув его
в купе, закрыл дверь.
И бессонную ночь
в купе вагона он думал о безумии, о жестокости.
Поручика
в купе уже не было, о нем напоминал запах коньяка, медный изогнутый прут и занавеска под столиком.
Поглаживая ногу, Крэйтон замолчал, и тогда
в вагоне стало подозрительно тихо. Самгин выглянул из-под руки жандарма
в коридор: двери всех
купе были закрыты, лишь из одной высунулась воинственная, ершистая голова с седыми усами; неприязненно взглянув на Самгина, голова исчезла.
— Вы не имете права сдерживать меня, — кричал он, не только не заботясь о правильности языка, но даже как бы нарочно подчеркивая искажения слов;
в двери
купе стоял, точно врубленный, молодой жандарм и говорил...
И Самгин вошел
в купе, решив не думать на эту тему, прислушиваясь к оживленной беседе
в коридоре.
На ней дома чередовались с заборами, пустырями, вросшими
в землю хибарками, и перспектива ее заканчивалась вдали
купами зелени, свешивавшейся из-за заборов.
За околицей, под
купой больших осокорей, стояла хата старушки вдовы Гапки, и
в этой хате Антось увидел свет.
В это время из
купе показалась высокая, красивая, самоуверенная женщина и сказала спокойно...
После этого он возвращался
в свое
купе а опять начинал миндальничать с женой, и еврейские анекдоты, точно горох, сыпались из его рта.
Но дама повернулась к нему спиной, взяла девочку за руку и пошла с ней
в купе, оставив Горизонта расшаркиваться и бормотать комплименты и извинения.
В купе второго класса, даже при открытом окне, стояла страшная духота и было жарко.
Нас сидело
в купе четыре человека, всё русские.
Нас ехало
в купе всего четыре человека, по одному
в каждом углу. Может быть, это были всё соотечественники, но знакомиться нам не приходилось, потому что наступала ночь, а утром
в Кёльне предстояло опять менять вагоны. Часа с полтора шла обычная дорожная возня, причем мой vis-Ю-vis [сидевший напротив спутник] не утерпел-таки сказать: «а у нас-то что делается — чудеса!» — фразу, как будто сделавшуюся форменным приветствием при встрече русских
в последнее время. И затем все окунулось
в безмолвие.
В надежде уяснить себе этот вопрос, я несколько раз, даже по пустякам, зазывал"мальчика без штанов"
в свой
купе, но какие вопросы я ни предлагал, он на все отвечал однословно и угрюмо. Наконец я решился дать ему двугривенный. Принял.
Мы заняли ползала у буфета, смешались с офицерами, пили донское; Далматов угостил настоящим шампанским, и, наконец, толпой двинулись к платформе после второго звонка. Вдруг шум, толкотня, и к нашему вагону 2-го класса — я и начальник эшелона прапорщик Прутников занимали
купе в этом вагоне, единственном среди товарного состава поезда, — и
в толпу врывается, хромая, Андреев-Бурлак с двухаршинным балыком под мышкой и корзинкой вина.
Окончив благополучно сезон, мы поехали втроем
в Пензу: Далматов и Свободина
в купе первого класса, а я один
в третьем, без всякого багажа, потому что единственный чемодан пошел вместе с далматовским багажом.
Вскоре перед ним сверкнуло маленькое озеро, окаймленное, как бахромою,
купами ольхи, орешника и ветел. Еще минута, и показалась Ока во всем своем величии; еще шаг, и он очутился на тропинке у берегового углубления, увидел площадку — эту площадку, заменявшую ему целую родину. Каждый предмет, попадавший на глаза, вызывал
в душе его дорогие воспоминания. Ваня перешел ручей — свидетель детских игр…
Легкий ветерок, срывавшийся иногда с озер, окруженных
купами ольхи, орешника и ветлы, разливал
в воздухе запах сырой лесистой почвы.
Они ехали
в отдельном
купе. Обоим было грустно и неловко. Она сидела
в углу, не снимая шляпы, и делала вид, что дремлет, а он лежал против нее на диване, и его беспокоили разные мысли: об отце, об «особе», о том, понравится ли Юлии его московская квартира. И, поглядывая на жену, которая не любила его, он думал уныло: «Зачем это произошло?»
Она и Панауров ехали
в отдельном
купе; на голове у него был картуз из барашкового меха какой-то странной формы.
Камердинер поехал с вещами
в купе, а я пошел пешком с Курского к Николаевскому вокзалу.
Она убеждена, что мы, как молодожены,
в самом скором времени совершим путешествие, то есть она хочет неотлучно находиться при мне и
в купе и
в отелях, а между тем
в дороге я люблю читать и терпеть не могу разговаривать.
Глаза его начали меняться уже
в вагоне, по дороге
в столицу, куда они вдвоем,
в отдельном
купе, ехали искать, как он говорил там,
в саду, «света знаний, истины и труда».
Казалось, одни ласточки не покидали старого барского дома и оживляли его своим временным присутствием, когда темные
купы акаций и лип, окружавшие дом, покрывались густою зеленью;
в палисаднике перед балконом алели мак, пион, и сквозь глушившую их траву высовывала длинную верхушку свою стройная мальва, бог весть каким-то странным случаем сохранившаяся посреди всеобщего запустения; но теперь даже и ласточек не было; дом глядел печально и уныло из-за черных безлиственных дерев, поблекших кустарников и травы, прибитой последними ливнями к сырой земле дорожек.
С отчаянными усилиями расталкивая толпу, Печорин бросился к дверям… перед ним человека за четыре, мелькнул розовый салоп, шаркнули ботинки… лакей подсадил розовый салоп
в блестящий
купе, потом вскарабкалась
в него медвежья шуба, дверцы хлопнули, — «на Морскую! пошел!»..
Дальше — изрезанное глубокими оврагами, покрытое зеленым дерном бесплодное поле, а там, влево, на краю оврага, печально темная
купа деревьев — под ними еврейское кладбище. Золотистые лютики качаются
в поле, — о грязное стекло окна нелепо бьется тяжелая, черная муха, — я вспоминаю тихие слова хозяина...
Там всё было хмуро, неподвижно и пропитано суровой важностью, а здесь — грациозные берёзы качали гибкими ветвями, нервно дрожала серебристая листва осины, калинник и орешник стоял пышными
купами, отражаясь
в воде; там желтел песок, усеянный рыжеватой хвоей; здесь под ногами зеленела отава, чуть пробивавшаяся среди срезанных стеблей; от разбросанных, между деревьев, копен пахло свежим сеном.
Пейкером и сидел с ним
в одном
купе.
Товарищем Гоголя
в купе опять случился военный, с иностранной фамилией, кажется немецкой, но человек необыкновенной толщины.
Оба
купе сообщались двумя небольшими окнами,
в которых деревянные рамки можно было поднимать и опускать: с нашей стороны
в рамках были вставлены два зеркала.
Я взял особый дилижанс, разделенный на два
купе:
в переднем сидел Миша и Гоголь, а
в заднем — я с Верой.
Ехал я
в первом классе, но там сидят по трое на одном диване, двойных рам нет, наружная дверь отворяется прямо
в купе, — и я чувствовал себя, как
в колодках, стиснутым, брошенным, жалким, и ноги страшно зябли, и,
в то же время, то и дело приходило на память, как обольстительна она была сегодня
в своей блузе и с распущенными волосами, и такая сильная ревность вдруг овладевала мной, что я вскакивал от душевной боли, и соседи мои смотрели на меня с удивлением и даже страхом.