Неточные совпадения
В одном месте,
в палатке, среди болот, живет инженерный
офицер; я застал толпу якутов, которые расчищали землю, ровняли дороги, строили мост.
Офицер, заведывавший обозом, жил около так называемого нового городка, — досчатых бараков, построенных матросскими семействами,
в палатке, соединенной с довольно большим балаганом, заплетенным из зеленых дубовых веток, не успевших еще совершенно засохнуть.
Он
в то время, как вошли братья, спал
в палатке; обозный же
офицер делал счеты казенных денег перед концом месяца.
Бутылка портера уже была выпита, и разговор продолжался уже довольно долго
в том же роде, когда полы
палатки распахнулись, и из нее выступил невысокий свежий мужчина
в синем атласном халате с кисточками,
в фуражке с красным околышем и кокардой. Он вышел, поправляя свои черные усики, и, глядя куда-то на ковер, едва заметным движением плеча ответил на поклоны
офицеров.
А всё те же звуки раздаются с бастионов, всё так же — с невольным трепетом и суеверным страхом, — смотрят
в ясный вечер французы из своего лагеря на черную изрытую землю бастионов Севастополя, на черные движущиеся по ним фигуры наших матросов и считают амбразуры, из которых сердито торчат чугунные пушки; всё так же
в трубу рассматривает, с вышки телеграфа, штурманский унтер-офицер пестрые фигуры французов, их батареи,
палатки, колонны, движущиеся по Зеленой горе, и дымки, вспыхивающие
в траншеях, и всё с тем же жаром стремятся с различных сторон света разнородные толпы людей, с еще более разнородными желаниями, к этому роковому месту.
Погода была чудная, солнечная, тихая, с бодрящим свежим воздухом. Со всех сторон трещали костры, слышались песни. Казалось, все праздновали что-то. Бутлер
в самом счастливом, умиленном расположении духа пошел к Полторацкому. К Полторацкому собрались
офицеры, раскинули карточный стол, и адъютант заложил банк
в сто рублей. Раза два Бутлер выходил из
палатки, держа
в руке,
в кармане панталон, свой кошелек, но, наконец, не выдержал и, несмотря на данное себе и братьям слово не играть, стал понтировать.
И так я попал
в общество
офицеров и жил
в палатке Кости Попова.
Немного времени спустя я распрощался с
офицерами и вышел из
палатки. Вечерело; люди одевались
в шинели, приготовляясь к зоре. Роты выстроились на линейках, так что каждый батальон образовал замкнутый квадрат, внутри которого были
палатки и ружья
в козлах.
В тот же день, благодаря дневке, собралась вся наша дивизия. Барабаны пробили зорю, откуда-то издалека послышались слова команды...
Через несколько дней мы пришли
в Александрию, где собралось очень много войск. Еще сходя с высокой горы, мы видели огромное пространство, пестревшее белыми
палатками, черными фигурами людей, длинными коновязями и блестевшими кое-где рядами медных пушек и зеленых лафетов и ящиков. По улице города ходили целые толпы
офицеров и солдат.
В нашей роте было всего два
офицера: ротный командир — капитан Заикин и субалтерн-офицер — прапорщик Стебельков. Ротный был человек средних лет, толстенький и добрый; Стебельков — юноша, только что выпущенный из училища. Жили они дружно; капитан приголубил прапорщика, поил и кормил его, а во время дождей даже прикрывал под своим единственным гуттаперчевым плащом. Когда роздали
палатки, наши
офицеры поместились вместе, а так как офицерские
палатки были просторны, то капитан решил поселить с собою и меня.
Дав отдохнуть полчаса, майор Ф. повел нас далее. Чем ближе мы подходили к Попкиою, тем становилось труднее и труднее. Солнце пекло с какою-то яростью, будто торопилось допечь нас, пока мы еще не пришли на место и не спрятались от жары
в палатки. Некоторые не выдержали этой ярости: едва бредя с опущенною головою, я чуть не споткнулся об упавшего
офицера. Он лежал красный, как кумач, и судорожна, тяжело дышал. Его положили
в лазаретную фуру.
Наша
палатка стояла недалеко от орудий, на сухом и высоком месте, с которого вид был особенно обширен. Подле
палатки, около самой батареи, на расчищенной площадке была устроена нами игра
в городки, или чушки. Услужливые солдатики тут же приделали для нас плетеные лавочки и столик. По причине всех этих удобств артиллерийские
офицеры, наши товарищи, и несколько пехотных любили по вечерам собираться к нашей батарее и называли это место клубом.
Вечером четырнадцатого февраля, узнав, что взвод, которым я командовал, за отсутствием
офицера, назначен
в завтрашней колонне на рубку леса, и с вечера же получив и передав нужные приказания, я раньше обыкновенного отправился
в свою
палатку и, не имея дурной привычки нагревать ее горячими углями, не раздеваясь лег на свою построенную на колышках постель, надвинул на глаза папаху, закутался
в шубу и заснул тем особенным крепким и тяжелым сном, которым спится
в минуты тревоги и беспокойства перед опасностью.
Фельдфебель доложил еще, что Карпов забыл новые шнуры к трубам и колья к
палаткам и что гг.
офицеры вчерашний вечер изволили быть
в гостях у генерала фон Раббека. Среди разговора
в окне показалась рыжебородая голова Лебедецкого. Он пощурил близорукие глаза на сонные физиономии
офицеров и поздоровался.
Когда вечером бригада прибыла к месту и
офицеры отдыхали
в палатках, Рябович, Мерзляков и Лобытко сидели вокруг сундука и ужинали. Мерзляков не спеша ел и, медленно жуя, читал «Вестник Европы», который держал на коленях. Лобытко без умолку говорил и подливал
в стакан пиво, а Рябович, у которого от целодневных мечтаний стоял туман
в голове, молчал и пил. После трех стаканов он охмелел, ослабел и ему неудержимо захотелось поделиться с товарищами своим новым ощущением.
В некотором расстоянии от
палатки трапезничали за длинным столом, накрытым скатертью браной, священники,
офицеры и поселяне обоего пола, человек до пятидесяти.
Между тем один из
офицеров, сидевших
в палатке, примолвил...
Как он и ожидал,
в то время, как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, пред
палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету
офицеров и солдат старой гвардии.