Неточные совпадения
Месяц светил
в окно, и луч его играл по земляному полу
хаты.
Очнувшись, снял он со стены дедовскую нагайку и уже хотел было покропить ею спину бедного Петра, как откуда ни возьмись шестилетний брат Пидоркин, Ивась, прибежал и
в испуге схватил ручонками его за ноги, закричав: «Тятя, тятя! не бей Петруся!» Что прикажешь делать? у отца сердце не каменное: повесивши нагайку на стену, вывел он его потихоньку из
хаты: «Если ты мне когда-нибудь покажешься
в хате или хоть только под
окнами, то слушай, Петро: ей-богу, пропадут черные усы, да и оселедец твой, вот уже он два раза обматывается около уха, не будь я Терентий Корж, если не распрощается с твоею макушей!» Сказавши это, дал он ему легонькою рукою стусана
в затылок, так что Петрусь, невзвидя земли, полетел стремглав.
И свояченица, всхлипывая, рассказала, как схватили ее хлопцы
в охапку на улице и, несмотря на сопротивление, опустили
в широкое
окно хаты и заколотили ставнем. Писарь взглянул: петли у широкого ставня оторваны, и он приколочен только сверху деревянным брусом.
— Надобно же было, — продолжал Чуб, утирая рукавом усы, — какому-то дьяволу, чтоб ему не довелось, собаке, поутру рюмки водки выпить, вмешаться!.. Право, как будто на смех… Нарочно, сидевши
в хате, глядел
в окно: ночь — чудо! Светло, снег блещет при месяце. Все было видно, как днем. Не успел выйти за дверь — и вот, хоть глаз выколи!
Еще ни одна толпа парубков не показывалась под
окнами хат; месяц один только заглядывал
в них украдкою, как бы вызывая принаряживавшихся девушек выбежать скорее на скрыпучий снег.
— Эге! влезла свинья
в хату, да и лапы сует на стол, — сказал голова, гневно подымаясь с своего места; но
в это время увесистый камень, разбивши
окно вдребезги, полетел ему под ноги. Голова остановился. — Если бы я знал, — говорил он, подымая камень, — какой это висельник швырнул, я бы выучил его, как кидаться! Экие проказы! — продолжал он, рассматривая его на руке пылающим взглядом. — Чтобы он подавился этим камнем…
Знал ли сам Антось «простую» историю своего рождения или нет?.. Вероятно, знал, но так же вероятно, что эта история не казалась ему простой… Мне вспоминается как будто особое выражение на лице Антося, когда во время возки снопов мы с ним проезжали мимо Гапкиной
хаты.
Хата пустовала,
окна давно были забиты досками, стены облупились и покосились… И над нею шумели высокие деревья, еще гуще и буйнее разросшиеся с тех пор, как под ними явилась новая жизнь… Какие чувства рождал
в душе Антося этот шум?
Наконец я перебрался через это болото, взобрался на маленький пригорок и теперь мог хорошо рассмотреть
хату. Это даже была не
хата, а именно сказочная избушка на курьих ножках. Она не касалась полом земли, а была построена на сваях, вероятно, ввиду половодья, затопляющего весною весь Ириновский лес. Но одна сторона ее от времени осела, и это придавало избушке хромой и печальный вид.
В окнах недоставало нескольких стекол; их заменили какие-то грязные ветошки, выпиравшиеся горбом наружу.
Оленин вернулся сумерками и долго не мог опомниться от всего, чтò видел; но к ночи опять нахлынули на него вчерашние воспоминания; он выглянул
в окно; Марьяна ходила из дома
в клеть, убираясь по хозяйству. Мать ушла на виноград. Отец был
в правлении. Оленин не дождался, пока она совсем убралась, и пошел к ней. Она была
в хате и стояла спиной к нему. Оленин думал, что она стыдится.
Там казак
в оружии, верхом, выпросившийся с кордона, подъезжает к
хате и, перегибаясь к
окну, постукивает
в него, и вслед за стуком показывается красивая молодая голова казачки и слышатся улыбающиеся, ласковые речи.
Под самым
окном Оленина шмыгнул он на двор и подошел к
окну хозяйский
хаты. Было уж совсем темно. Марьянка
в одной рубахе чесала косу, собираясь спать.
Действительно, выглянув
в окно, они увидели необыкновенную суетню
в хозяйской
хате. Девки то с тем, то с другим выбегали из сеней и вбегали обратно.
Пока он ел и отдыхал, прошел час, драгоценный час; восток белел неприметно; и уже дальние края туманных облаков начинали одеваться
в утреннюю свою парчевую одежду, когда Юрий, обремененный ношею съестных припасов, собирался выдти из гостеприимной
хаты; вдруг раздался на улице конский топот, и кто-то проскакал мимо
окон; Юрий побледнел, уронил мешок и значительно взглянул на остолбеневшую хозяйку… она подбежала к
окну, всплеснула руками, и простодушное загорелое лицо ее изобразило ужас.
Мельник только свистнул, — как же это он
в самом деле не догадался? — и заглянул
в окно жидовской
хаты.
Ну, одним словом сказать, было тут много дива, как стал мельник рассказывать все, что с ним случилось. А между тем против
хаты, на улице, уже и народ начал набираться, да заглядывать
в окна, да судачить...
Сел было на лавку у
окна, глядь — за
окном, мимо
хаты, по холодочку плетется шинкарь Янкель с огромным узлом на спине. Мельник вскочил на ровные ноги, показывает бабам
в окно и говорит...
Незапертая дверь, сорванная с клямки, распахнулась, оглушительно хлопнув о стену, и
в яркий просвет, образованный ею, ворвалась черная кричащая толпа. С исковерканными злобою лицами, давя и толкая друг друга и сами не замечая этого,
в хату стремительно ввергались, теснимые сзади, десятки потерявших рассудок людей. Растрепанные, волосатые, озверелые лица нагромоздились снаружи по
окнам, загородив собою золотые пыльные столбы света и затемнив комнату.
Так прошло около часа. Из-за желтых полей, по ту сторону моста, поднялось солнце.
В темную закопченную
хату, пропитанную запахом овчины и вчерашних щей, хлынули через два
окна два воздушные столба веселого золотого света,
в которых радостно заплясали бесчисленные пылинки. Козел вдруг быстро сбросил с себя кожух и сел на печке. Его старческие бесцветные глаза широко раскрылись с выражением безумного ужаса. Посиневшие губы криво шевелились, не произнося ни звука.
Как только завидывали
в стороне хутор, тотчас сворочали с большой дороги и, приблизившись к
хате, выстроенной поопрятнее других, становились перед
окнами в ряд и во весь рот начинали петь кант.
Предположения его не обманули: через несколько времени они увидели, точно, небольшой хуторок, состоявший из двух только
хат, находившихся
в одном и том же дворе.
В окнах светился огонь. Десяток сливных дерев торчало под тыном. Взглянувши
в сквозные дощатые ворота, бурсаки увидели двор, установленный чумацкими возами. Звезды кое-где глянули
в это время на небе.
Он совсем плохой хозяин, и его
хату можно безошибочно найти, потому что она самая худшая во всем селе: дрань на крыше дырявая, еле держится, стекла
в окнах почти все повыбиты и заменены тряпками, стены ушли
в землю и покосились.
Кузница Меркулова помещалась
в землянке, и на землянку похожа была и
хата, у которой кривые
окна с радужными от старости стеклами дошли до самой земли.
Через низкие ограды садов, пригнувшись, скакали всадники
в папахах, трещали выстрелы, от хуторов бежали женщины и дети. Дорогу пересек черный, крючконосый человек с безумным лицом, за ним промчались два чеченца с волчьими глазами. Один нагнал его и ударил шашкой по чернокудрявой голове, человек покатился
в овраг. Из
окон убогих греческих
хат летел скарб, на дворах шныряли гибкие фигуры горцев. Они увязывали узлы, навьючивали на лошадей. От двух
хат на горе черными клубами валил дым.
Солнце садилось. Красные лучи били по пыльной деревенской улице, ярко-белые стены
хат казались розовыми, а
окна в них горели кровавым огнем. Странник и Никита сидели на крылечке
хаты, окруженные толпою хохлов — мужиков и особенно баб.
Хатина имела три
окна, и все они
в ряд выходили на упомянутую навозную кучу, или, лучше сказать, навозный холм. При
хате имелись дощатые сени, над дверями которых новые наемщики тотчас же по водворении водрузили небольшой медный литой крест из тех, что называют «корсунчиками».
— Казак Оселедец умер, а пан-отец Савва указал построить за его копу грошей светлую
хату с растворчатыми
окнами и стал собирать
в нее ребят да учить их грамоте и слову божию.
Казак сидит день, сидит два, просидел и третий до самого до вечера и думает: «Срок кончился, а щоб мене сто чортиев сразу взяли, як дома скучно… а Пиднебеснихин шинок як раз против моей
хаты, из
окон в окна: мини звидтиль все видно будет, як кто-нибудь пойдет ко мне
в хату, А я тем часом там выпью две-три або четыре чвертки… послухаю, що люди гомонят що
в городу чуть… и потанцюю — позабавлюся».
И он пошел — пошел и сел, как думал, у
окна, так что ему видно всю свою
хату, видно, как огонь горит; видно, как жинка там и сям мотается. Чудесно? И Керасенко сел себе да попивает, а сам все на свою
хату посматривает; но откуда ни возьмись сама вдова Пиднебесная заметила эту его проделку, да и ну над ним подтрунивать: эх, мол, такой-сякой ты глупый казак, — чего ты смотришь, —
в жизнь того не усмотришь.
Через пять минут эта фигура, пройдя межами большую бакшу, скрылась
в низенькой
хате Пизонского и оттуда скрытым ходом прошла
в знакомую нам землянку, где под
окном на глинистом грунте было когда-то прибито рыбьею костью голубиное перышко.