Неточные совпадения
Конечно, вы не раз видали
Уездной барышни
альбом,
Что все подружки измарали
С конца, с
начала и кругом.
Сюда, назло правописанью,
Стихи без меры, по преданью,
В знак дружбы верной внесены,
Уменьшены, продолжены.
На первом листике встречаешь
Qu’écrirez-vous sur ces tablettes;
И подпись: t. á. v. Annette;
А на последнем прочитаешь:
«Кто любит более тебя,
Пусть пишет далее меня».
— Так — кар-рашо! — угрожающе сказал человек,
начиная быстро писать карандашом
в альбоме, и прислонился спиной к стене, широко расставив ноги.
Сверх того, барышни были большие любительницы стихов, и не было дома (с барышнями),
в котором не существовало бы объемистого рукописного сборника или
альбома, наполненных произведениями отечественной поэзии,
начиная от оды «Бог» и кончая нелепым стихотворением: «На последнем я листочке».
Он молча садился
в гостиной и, взявши со стола
альбом,
начинал внимательно рассматривать потускневшие фотографии каких-то неизвестных мужчин
в широких панталонах и цилиндрах и дам
в кринолинах и
в чепцах...
Нам показалось досадно, и мы навели дядю на то, чтоб он стал рассматривать
альбом; а чтоб он не проглядел подписей, я указал ему имя известного русского живописца, подписанное по-французски, и сказал Казначееву вполголоса, но так, чтоб дядя слышал: «Какой позор! русский художник рисует для русской девушки и не смеет или стыдится подписать свою фамилию русскими буквами, да и как исковеркал бедное свое имя!» Казначеев отвечал мне
в том же тоне, и дядя воспламенился гневом:
начал бранить Турсукову, рисовальщиков, общество и пробормотал: «Жаль, что нет чернильницы и пера; я переправил бы их имена по-русски».
Прошла еще неделя. Был пасмурный, но жаркий и душный день. С самого раннего утра Крюков бесцельно бродил по комнатам, засматривал
в окна или же перелистывал давно уже надоевшие
альбомы. Когда ему попадались на глаза жена или дети, он
начинал сердито ворчать.
В этот день ему почему-то казалось, что дети ведут себя отвратительно, жена плохо глядит за прислугой, что расходы ведутся несообразно с доходами. Всё это значило, что «господа» не
в духе.
Ниночка
начала рассказывать подробно, потом короче, потом остановилась совсем. Николай молчал и перелистывал
альбом,
в котором знакомые Ниночки записывали стихи.
— Fraulein, дуся, —
начала Нина, робея, и выступила вперед, — мы знаем, что вас обидели и вы хотите уйти и оставить нас. Но, Frauleinehen-дуся, мы пришли вам сказать, что «всем классом» пойдем к Maman просить ее не отпускать вас и даем слово «всем классом» не шалить
в ваше дежурство. А это, Fraulein, — прибавила она, подавая
альбом, — на память о нас… Мы вас так любим!..
На полке книжного шкафа увидел я у него три толстеннейших тома. Это были
альбомы с тщательно наклеенными газетными и журнальными вырезками отзывов о Леониде Андрееве. Так было странно глядеть на эти
альбомы! Все мы, когда вступали
в литературу и когда
начинали появляться о нас отзывы, заводили себе подобные
альбомы и полгода-год вклеивали
в них все, где о нас упоминалось. Но из года
в год собирать эту газетную труху! Хранить ее и перечитывать!..