Неточные совпадения
В первый момент доктор хотел показать письмо жене и потребовать от нее объяснений. Он делал несколько попыток
в этом
направлении и даже приходил с письмом
в руке
в комнату жены. Но достаточно было Прасковье Ивановне взглянуть на него, как докторская храбрость разлеталась дымом. Письмо начинало казаться ему возмутительною нелепостью, которой он не имел права беспокоить жену. Впрочем, Прасковья Ивановна сама вывела его из недоумения. Вернувшись как-то из клуба, она вызывающе проговорила...
Она то и дело появлялась
в комнате. Ее лицо сияло счастьем, и глаза с восторгом осматривали черную фигуру Тараса, одетого
в такой особенный, толстый сюртук с карманами на боках и с большими пуговицами. Она ходила на цыпочках и как-то все вытягивала шею по
направлению к брату. Фома вопросительно поглядывал на нее, но она его не замечала, пробегая мимо двери с тарелками и бутылками
в руках.
Как скоро я убедился, они вошли не
в проход, а
в круглую
комнату; правая часть ее была от меня скрыта, — по той косой линии
направления, как я смотрел, но левая сторона и центр, где остановились эти два человека, предстали недалеко от меня, так что я мог слышать весь разговор.
Я заметил, когда пожил довольно, что наша память лучше всего усваивает прямое
направление, например, улицу; однако представление о скромной квартире (если она не ваша), когда вы побыли
в ней всего один раз, а затем пытаетесь припомнить расположение предметов и
комнат, — есть наполовину собственные ваши упражнения
в архитектуре и обстановке, так что, посетив снова то место, вы видите его иначе.
Перчихин. Таня! Тань… (Татьяна не смотрит на него, не отвечает.) Таня! Из-за чего они — которые разбежались, которые — плачут? А? (Смотрит на Татьяну, вздыхает.) Чудаки! (Смотрит на дверь
в комнату стариков, идет по
направлению в сени, качая головой.) Пойду ин к Терентью… Чудаки!
Между тем разговор
в разных углах
комнаты принял совершенно частное
направление.
Граф даже не вошел
в комнату, а только постоял
в открытых дверях, держась обеими руками за притолки, а когда пьеса была окончена и графиня с Жадовским похлопали польщенному артисту, Канкрин, махнув рукою, произнес бесцеремонно «miserable Klimperei» [жалкое бренчанье (франц. и нем.).], и застучал обоими галошами по
направлению к своему темному кабинету.
Марья Петровна не заметила его осунувшегося лица и поседевших волос, она думала лишь о совершенном им преступлении — что оно совершено именно им, она не сомневалась ни на минуту — и отступив на середину
комнаты, со сверкающими глазами, протянула свою правую руку по
направлению к стоявшему
в дверях отцу, как бы защищаясь.
Она осторожно вышла из спальни, прошла
в переднюю
комнату и, как была
в одном платье, вышла на двор и пошла по
направлению к дому, обогнула его и направилась к заднему крыльцу. Мелкий, недавно выпавший снег хрустел у нее под ногами и знобил ноги, одетые
в легкие туфли, резкий ветер дул ей
в лицо, но она не чувствовала холодка. Твердою поступью взошла она на заднее крыльцо, открыла не запертую дверь и вошла
в заднюю переднюю, через две
комнаты от которой находилась
комната помощника управляющего.
Он быстро пошел по
направлению к дому. Монах следовал за ним. Поднявшись на невысокое крыльцо с тесовой крышей, они прошли прихожую и вошли
в первую
комнату нового суворовского дома.
Несмелым шагом пошла она по
направлению к двери, закрытой портьерой и ведшей
в ту
комнату, откуда доносились до нее голоса.