Неточные совпадения
Обогнув гору Даютай, Алчан, как уже выше было сказано, входит
в старое русло Бикина и по пути принимает
в себя с правой стороны еще три обильных водой притока: Ольду (по-китайски Култухе), Таудахе [Да-ю-тай — большая старинная
башня.] и
Малую Лултухе. Алчан впадает
в Бикин
в 10 км к югу от станции железной дороги того же имени. Долина его издавна славится как хорошее охотничье угодье и как место женьшеневого промысла.
Не заметил он, как чрез Никольские ворота вступили они
в Кремль, обошли Ивана Великого и остановились над кремлевским рвом, где тонула
в тени
маленькая церковь, а вокруг извивалась зубчатая стена с оригинальными азиатскими
башнями, а там тихая Москва-река с перекинутым через нее Москворецким мостом, а еще дальше облитое лунным светом Замоскворечье и сияющий купол Симонова монастыря.
Здесь было довольно тихо. Луна стала совсем
маленькой, и синяя ночь была довольно темна, хотя на небе виднелись звезды, и большая, еще не застроенная площадь около центрального парка смутно белела под серебристыми лучами… Далекие дома перемежались с пустырями и заборами, и только
в одном месте какой-то гордый человек вывел дом этажей
в шестнадцать, высившийся черною громадой, весь обставленный еще лесами… Эта вавилонская
башня резко рисовалась на зареве от освещенного города…
Катя не отвечает и завертывается
в свой салопчик; она зябнет. Елене тоже холодно; она смотрит вдоль по дороге: город виднеется вдали сквозь снежную пыль. Высокие белые
башни с серебряными главами… Катя, Катя, это Москва? Нет, думает Елена, это Соловецкий монастырь: там много, много
маленьких тесных келий, как
в улье; там душно, тесно, — там Дмитрий заперт. Я должна его освободить… Вдруг седая, зияющая пропасть разверзается перед нею. Повозка падает, Катя смеется. «Елена! Елена!» слышится голос из бездны.
Утро, еще не совсем проснулось море,
в небе не отцвели розовые краски восхода, но уже прошли остров Горгону — поросший лесом, суровый одинокий камень, с круглой серой
башней на вершине и толпою белых домиков у заснувшей воды. Несколько
маленьких лодок стремительно проскользнули мимо бортов парохода, — это люди с острова идут за сардинами.
В памяти остается мерный плеск длинных весел и тонкие фигуры рыбаков, — они гребут стоя и качаются, точно кланяясь солнцу.
Когда поднимается занавес и при вечернем освещении,
в комнате с тремя стенами, эти великие таланты, жрецы святого искусства изображают, как люди едят, пьют, любят, ходят, носят свои пиджаки; когда из пошлых картин и фраз стараются выудить мораль — мораль
маленькую, удобопонятную, полезную
в домашнем обиходе; когда
в тысяче вариаций мне подносят все одно и то же, одно и то же, одно и то же, — то я бегу и бегу, как Мопассан бежал от Эйфелевой
башни, которая давила ему мозг своею пошлостью.
Вытянув шею, он пристально всматривался
в даль, и там,
в петле реки, на высоком бугре, увенчанном
маленькою рощею осин и берёз, воображение его строило большой каменный дом с зелёными ставнями и
башней на крыше; вокруг дома — подкова крепко слаженных, крытых железом служб, а от подножия холма во все стороны разноцветными полосами лежат пашни.
Толстое дерево началось с тонкого прута. Девятиэтажная
башня началась с кладки
малых кирпичей. Путешествие
в тысячу верст начинается с одного шага. Будьте внимательны к своим мыслям, — они начало поступков.
День стоял превосходный — нежаркий, солнечный, мягкий сентябрьский день. У входа
в залив хорошо была видна белая
башня маяка. Все чаще и чаще «Коршун» обгонял заштилевшие парусные суда и встречал их, буксируемых из залива
маленькими сильными пароходиками.
Маленький принц гуляет с Матрешей
в ближайшем Екатерининском сквере. Я сижу на своей «
башне», как мои коллеги называют мою квартиру, и
в двадцатый раз перечитываю полученное поутру письмо рыцаря Трумвиля. Он приезжает через два месяца только. К дебюту моему он не успеет ни за что. Мое сердце невольно сжимается. Мне так хотелось, чтобы он увидел свою Брундегильду
в забавно-смешной роли глупой Глаши, он, мой милый рыцарь Трумвиль!