Неточные совпадения
Между тем Амалия Штокфиш распоряжалась: назначила с мещан по алтыну с каждого двора, с купцов же по фунту чаю да по голове сахару по большой. Потом поехала
в казармы и из собственных рук поднесла солдатам по чарке водки и по куску пирога. Возвращаясь домой, она встретила на дороге помощника градоначальника и стряпчего, которые гнали хворостиной гусей с луга.
При взгляде на тендер и на рельсы, под влиянием разговора с знакомым, с которым он не встречался после своего несчастия, ему вдруг вспомнилась она, то есть то, что оставалось еще от нее, когда он, как сумасшедший, вбежал
в казарму железнодорожной станции: на столе
казармы бесстыдно растянутое посреди чужих окровавленное тело, еще полное недавней жизни; закинутая назад уцелевшая голова с своими тяжелыми косами и вьющимися волосами на висках, и на прелестном лице, с полуоткрытым румяным ртом, застывшее странное, жалкое
в губках и ужасное
в остановившихся незакрытых глазах, выражение, как бы словами выговаривавшее то страшное слово — о том, что он раскается, — которое она во время ссоры сказала ему.
— Всему есть границы, — сказал Чичиков с чувством достоинства. — Если хочешь пощеголять подобными речами, так ступай
в казармы, — и потом присовокупил: — Не хочешь подарить, так продай.
На второй неделе великого поста пришла ему очередь говеть вместе с своей
казармой. Он ходил
в церковь молиться вместе с другими. Из-за чего, он и сам не знал того, — произошла однажды ссора; все разом напали на него с остервенением.
Далее Соня сообщала, что помещение его
в остроге общее со всеми, внутренности их
казарм она не видала, но заключает, что там тесно, безобразно и нездорово; что он спит на нарах, подстилая под себя войлок, и другого ничего не хочет себе устроить.
Вечером того же дня, когда уже заперли
казармы, Раскольников лежал на нарах и думал о ней.
В этот день ему даже показалось, что как будто все каторжные, бывшие враги его, уже глядели на него иначе. Он даже сам заговаривал с ними, и ему отвечали ласково. Он припомнил теперь это, но ведь так и должно было быть: разве не должно теперь все измениться?
«Припадок истерии, — упрекнул он себя. — Как все это случилось?» — думал он, закрыв глаза, и невольно вспомнил странное поведение свое
в момент, когда разрушалась стена
казармы.
— Наша армия уже разбита, и мы — накануне революции. Не нужно быть пророком, чтоб утверждать это, — нужно побывать на фабриках,
в рабочих
казармах. Не завтра — послезавтра революция вспыхнет. Пользуясь выступлением рабочих, буржуазия уничтожит самодержавие, и вот отсюда начнется нечто новенькое. Если буржуазия, при помощи военщины, генералов, сумеет организоваться — пролетариат будет иметь пред собой врага более опасного, чем царь и окружающие его.
В рабочей
казарме стекла выбиты, из окон подушки торчат…
Он остановился, указывая рукою вдаль, налево, на вспухшее среди поля красное здание
казармы артиллеристов и старые, екатерининские березы по краям шоссе
в Москву.
— Я часто гуляю
в поле, смотрю, как там
казармы для артиллеристов строят. Сам — лентяй, а люблю смотреть на работу. Смотрю и думаю: наверное, люди когда-нибудь устанут от мелких, подленьких делишек, возьмутся всею силою за настоящее, крупное дело и — сотворят чудеса.
Он все время вспоминал Инокова, не думая о нем, а просто видя его рядом с Любашей, рядом с собою,
в поле, когда развалилась
казарма, рядом с Елизаветой Спивак.
Он шел и смотрел, как вырастают
казармы; они строились тремя корпусами
в форме трапеции, средний был доведен почти до конца, каменщики выкладывали последние ряды третьего этажа, хорошо видно было, как на краю стены шевелятся фигурки
в красных и синих рубахах,
в белых передниках, как тяжело шагают вверх по сходням сквозь паутину лесов нагруженные кирпичами рабочие.
— Такой! — возразил Безбедов, хлопнув ладонью о подоконник, сморщился и замотал ладонью
в воздухе, чтоб охладить ее. — Мне, знаете, следовало бы террористом быть, анархистом, да ленив я, вот что! И дисциплина там у них,
казарма…
—
Казарма — чирей на земле, фурункул, — видишь? Дерево — фонтан, оно бьет из земли толстой струей и рассыпает
в воздухе капли жидкого золота. Ты этого не видишь, я — вижу. Что?
— Понимаешь — хозяин должен знать хозяйство, а он — невежда, ничего не знает. Закладывали
казармы императорских стрелков, он, конечно, присутствовал. «Удивительное, говорит, дело: кладут
в одно место всякую дрянь, поливают чем-то, и выходит крепко».
Пейзаж портили красные массы и трубы фабрик. Вечером и по праздникам на дорогах встречались группы рабочих;
в будни они были чумазы, растрепанны и злы,
в праздники приодеты, почти всегда пьяны или выпивши, шли они с гармониями, с песнями, как рекрута, и тогда фабрики принимали сходство с
казармами. Однажды кучка таких веселых ребят, выстроившись поперек дороги, крикнула ямщику...
Куда вы денете протест моей личности
в вашей
казарме?
Посьет сел потом
в паланкин и велел нести себя к какому-то банкиру, а я отправился дальше по улице к великолепным, построенным четырехугольником,
казармам.
Кругом всего здания идет обширный каменный балкон, или веранда, где,
в бамбуковых креслах, лениво дремлют
в часы сьесты хозяева
казарм.
Оркестры, один за другим, становились у дворца, играли две-три пьесы и потом шли
в казармы.
Мы выехали из предместья и по длинному, но довольно узкому мосту через Пассиг, потом мимо
казарм въехали
в крепость, окруженную широким, наполненным водой рвом и серой, массивной стеной из дикого камня.
Сегодня, 19-го, явились опять двое, и, между прочим, Ойе-Саброски, «с маленькой просьбой от губернатора, — сказали они, — завтра, 20-го, поедет князь Чикузен или Цикузен, от одной пристани к другой
в проливе, смотреть свои
казармы и войска, так не может ли корвет немного отодвинуться
в сторону, потому что князя будут сопровождать до ста лодок, так им трудно будет проехать».
Возвращаясь
в город, мы, между деревень, наткнулись на
казармы и на плац. Большие желтые здания,
в которых поместится до тысячи человек, шли по обеим сторонам дороги. Полковник сидел
в креслах на открытом воздухе, на большой, расчищенной луговине, у гауптвахты; молодые офицеры учили солдат. Ученье делают здесь с десяти часов до двенадцати утра и с пяти до восьми вечера.
Гоняясь за ними, я нечувствительно увлекся
в ворота
казарм и очутился на огромном дворе, который служит плацпарадом для ученья полка.
После довольно продолжительной конференции наконец сочинили пять слов, которые долженствовали заключать
в себе вопрос: «Где здесь французская отель?» С этим обратились мы к солдату, праздно стоявшему
в тени какого-то желтого здания, похожего на
казармы.
Немец чувствует себя свободным лишь
в казарме.
В самом углу залива находится русское селение, называвшееся ранее постом Ольги. Первой постройкой, которая появилась здесь
в 1854 году, была матросская
казарма.
В 1878 году сюда приехали лесничий и фельдшер, а до того времени местный пристав исполнял их обязанности: он был и учителем, и врачом, чинил суд и расправу.
Огарев сам свез деньги
в казармы, и это сошло с рук. Но молодые люди вздумали поблагодарить из Оренбурга товарищей и, пользуясь случаем, что какой-то чиновник ехал
в Москву, попросили его взять письмо, которое доверить почте боялись. Чиновник не преминул воспользоваться таким редким случаем для засвидетельствования всей ярости своих верноподданнических чувств и представил письмо жандармскому окружному генералу
в Москве.
Сердце Азелио чуяло, верно, что я
в Крутицких
казармах, учась по-итальянски, читал его «La Disfida di Barletta» — роман «и не классический, и не старинный», хотя тоже скучный, — и ничего не сделал.
Соколовского схватили
в Петербурге и, не сказавши, куда его повезут, отправили
в Москву. Подобные шутки полиция у нас делает часто и совершенно бесполезно. Это ее поэзия. Нет на свете такого прозаического, такого отвратительного занятия, которое бы не имело своей артистической потребности, ненужной роскоши, украшений. Соколовского привезли прямо
в острог и посадили
в какой-то темный чулан. Почему его посадили
в острог, когда нас содержали по
казармам?
Обжился я и
в Крутицких
казармах, спрягая итальянские глаголы и почитывая кой-какие книжонки.
Стройность одинаковости, отсутствие разнообразия, личного, капризного, своеобычного, обязательная форма, внешний порядок — все это
в высшей степени развито
в самом нечеловеческом состоянии людей —
в казармах.
Трудно людям, не видавшим ничего подобного, — людям, выросшим
в канцеляриях,
казармах и передней, понять подобные явления — «флибустьер», сын моряка из Ниццы, матрос, повстанец… и этот царский прием! Что он сделал для английского народа?.. И добрые люди ищут, ищут
в голове объяснения, ищут тайную пружину. «
В Англии удивительно, с каким плутовством умеет начальство устроивать демонстрации… Нас не проведешь — Wir, wissen, was wir wissen [Мы знаем, что знаем (нем.).] — мы сами Гнейста читали!»
И зачем тупая случайность унесла Грановского, этого благородного деятеля, этого глубоко настрадавшегося человека,
в самом начале какого-то другого времени для России, еще неясного, но все-таки другого; зачем не дала она ему подышать новым воздухом, которым повеяло у нас и который не так крепко пахнет застенком и
казармами!
Пестрая молодежь, пришедшая сверху, снизу, с юга и севера, быстро сплавлялась
в компактную массу товарищества, общественные различия не имели у нас того оскорбительного влияния, которое мы встречаем
в английских школах и
казармах; об английских университетах я не говорю: они существуют исключительно для аристократии и для богатых. Студент, который бы вздумал у нас хвастаться своей белой костью или богатством, был бы отлучен от «воды и огня», замучен товарищами.
Жандармы — цвет учтивости, если б не священная обязанность, не долг службы, они бы никогда не только не делали доносов, но и не дрались бы с форейторами и кучерами при разъездах. Я это знаю с Крутицких
казарм, где офицер désolé [расстроенный (фр.).] был так глубоко огорчен необходимостью шарить
в моих карманах.
В дополнение должно заметить, что
в казармы присылалось для нашего прокормления полковнику Семенову один рубль пятьдесят копеек из ордонансгауза. Из этого было вышел шум, но пользовавшиеся этим плац-адъютанты задарили жандармский дивизион ложами на первые представления и бенефисы, тем дело и кончилось.
Ехали мы, ехали часа полтора, наконец проехали Симонов монастырь и остановились у тяжелых каменных ворот, перед которыми ходили два жандарма с карабинами. Это был Крутицкий монастырь, превращенный
в жандармские
казармы.
Это было уже зимой, и я содержался тогда
в Крутицких
казармах.
Задумавши строиться, ставили продолговатый сруб вроде
казарм, разделяли его внутри перегородками на каморки, проконопачивали стены мхом, покрывали тесовой крышей и
в этом неприхотливом помещении ютились, как могли.
Разве я не понимаю, что им, бедненьким, несладко,
в казарме запершись, сидеть, да ничего не поделаешь.
На другой же день Анфиса Порфирьевна облекла его
в синий затрапез, оставшийся после Потапа, отвела угол
в казарме и велела нарядить на барщину, наряду с прочими дворовыми. Когда же ей доложили, что барин стоит на крыльце и просит доложить о себе, она резко ответила...
Затем отобрал у них избы, скот и землю, выстроил обок с усадьбой просторную
казарму и поселил
в ней новоиспеченных дворовых.
Разъяренный, кинулся он
в казарму, но увидел, что и оставшиеся налицо дворовые как будто опомнились и смотрели мрачно. Савельцев заметался, как раненый зверь, но вынужден был отступить.
Явилась полиция, прискакал из соседних
казарм жандармский дивизион, и начался разгон демонстрантов. Тут уже
в окна газеты полетели и камни, зазвенели стекла…
Дежурная комната находилась
в правой стороне нижнего этажа, стена
в стену с гауптвахтой, а с другой ее стороны была квартира полицейского врача. Над участком — квартира пристава, а над караульным домом, гауптвахтой и квартирой врача —
казарма пожарной команды, грязная и промозглая.
В «простонародные» бани водили командами солдат из
казарм; с них брали по две копейки и выдавали по одному венику на десять человек.
Ходить
в караул считалось вообще трудной и рискованной обязанностью, но перед большими праздниками солдаты просились, чтобы их назначали
в караул. Для них, никогда не видевших куска белого хлеба, эти дни были праздниками. Когда подаяние большое, они приносили хлеба даже
в казармы и делились с товарищами.
Теперь пожарное дело
в Москве доведено до совершенства, люди воспитанны, выдержанны, снабжены всем необходимым. Дисциплина образцовая — и та же былая удаль и смелость, но сознательная, вооруженная технической подготовкой, гимнастикой, наукой… Быстрота выездов на пожар теперь измеряется секундами.
В чистой
казарме, во втором этаже, дежурная часть — одетая и вполне готовая.
В полу
казармы широкое отверстие, откуда видны толстые, гладко отполированные столбы.