Неточные совпадения
Бывало, ты
в окружности
Один, как солнце
на небе,
Твои деревни скромные,
Твои леса дремучие,
Твои
поля кругом!
Я подошел к окну и посмотрел
в щель ставня: бледный, он лежал
на полу, держа
в правой руке пистолет; окровавленная шашка лежала возле него. Выразительные глаза его страшно вращались
кругом; порою он вздрагивал и хватал себя за голову, как будто неясно припоминая вчерашнее. Я не прочел большой решимости
в этом беспокойном взгляде и сказал майору, что напрасно он не велит выломать дверь и броситься туда казакам, потому что лучше это сделать теперь, нежели после, когда он совсем опомнится.
Опомнилась, глядит Татьяна:
Медведя нет; она
в сенях;
За дверью крик и звон стакана,
Как
на больших похоронах;
Не видя тут ни капли толку,
Глядит она тихонько
в щелку,
И что же видит?.. за столом
Сидят чудовища
кругом:
Один
в рогах, с собачьей мордой,
Другой с петушьей головой,
Здесь ведьма с козьей бородой,
Тут остов чопорный и гордый,
Там карла с хвостиком, а вот
Полу-журавль и полу-кот.
«Куски рваной холстины ни
в каком случае не возбудят подозрения; кажется, так, кажется, так!» — повторял он, стоя среди комнаты, и с напряженным до боли вниманием стал опять высматривать
кругом,
на полу и везде, не забыл ли еще чего-нибудь?
С изумлением оглядывал он себя и все
кругом в комнате и не понимал: как это он мог вчера, войдя, не запереть дверь
на крючок и броситься
на диван не только не раздевшись, но даже
в шляпе: она скатилась и тут же лежала
на полу, близ подушки.
И Катерина Ивановна не то что вывернула, а так и выхватила оба кармана, один за другим наружу. Но из второго, правого, кармана вдруг выскочила бумажка и, описав
в воздухе параболу, упала к ногам Лужина. Это все видели; многие вскрикнули. Петр Петрович нагнулся, взял бумажку двумя пальцами с
пола, поднял всем
на вид и развернул. Это был сторублевый кредитный билет, сложенный
в восьмую долю. Петр Петрович обвел
кругом свою руку, показывая всем билет.
В круге людей возникло смятение, он спутался, разорвался, несколько фигур отскочили от него, две или три упали
на пол; к чану подскочила маленькая, коротковолосая женщина, — размахивая широкими рукавами рубахи, точно крыльями, она с невероятной быстротою понеслась вокруг чана, вскрикивая голосом чайки...
Люди судорожно извивались, точно стремясь разорвать цепь своих рук; казалось, что с каждой секундой они кружатся все быстрее и нет предела этой быстроте; они снова исступленно кричали, создавая облачный вихрь, он расширялся и суживался, делая сумрак светлее и темней; отдельные фигуры, взвизгивая и рыча, запрокидывались назад, как бы стремясь упасть
на пол вверх лицом, но вихревое вращение
круга дергало, выпрямляло их, — тогда они снова включались
в серое тело, и казалось, что оно, как смерч, вздымается вверх выше и выше.
Когда лысый втиснулся
в цепь, он как бы покачнул, приподнял от
пола людей и придал вращению
круга такую быстроту, что отдельные фигуры стали неразличимы, образовалось бесформенное, безрукое тело, —
на нем,
на хребте его подскакивали, качались волосатые головы; слышнее, более гулким стал мягкий топот босых ног; исступленнее вскрикивали женщины, нестройные крики эти становились ритмичнее, покрывали шум стонами...
— А голубям — башки свернуть. Зажарить. Нет, —
в самом деле, — угрюмо продолжал Безбедов. — До самоубийства дойти можно. Вы идете лесом или — все равно —
полем, ночь, темнота,
на земле, под ногами, какие-то шишки.
Кругом — чертовщина: революции, экспроприации, виселицы, и… вообще — деваться некуда! Нужно, чтоб пред вами что-то светилось. Пусть даже и не светится, а просто: существует. Да — черт с ней — пусть и не существует, а выдумано, вот — чертей выдумали, а верят, что они есть.
Вот она заговорила, но
в топоте и шуме голосов ее голос был не слышен, а
круг снова разрывался, люди, отлетая
в сторону, шлепались
на пол с мягким звуком, точно подушки, и лежали неподвижно; некоторые, отскакивая, вертелись одиноко и парами, но все падали один за другим или, протянув руки вперед, точно слепцы, пошатываясь, отходили
в сторону и там тоже бессильно валились с ног, точно подрубленные.
Вскрикивая, он черпал горстями воду, плескал ее
в сторону Марины,
в лицо свое и
на седую голову. Люди вставали с
пола, поднимая друг друга за руки, под мышки, снова становились
в круг, Захарий торопливо толкал их, устанавливал, кричал что-то и вдруг, закрыв лицо ладонями, бросился
на пол, —
в круг вошла Марина, и люди снова бешено, с визгом, воем, стонами, завертелись, запрыгали, как бы стремясь оторваться от
пола.
Круг все чаще разрывался, люди падали, тащились по
полу, увлекаемые вращением серой массы, отрывались, отползали
в сторону,
в сумрак;
круг сокращался, — некоторые, черпая горстями взволнованную воду
в чане, брызгали ею
в лицо друг другу и, сбитые с ног, падали. Упала и эта маленькая неестественно легкая старушка, — кто-то поднял ее
на руки, вынес из
круга и погрузил
в темноту, точно
в воду.
Он был как будто один
в целом мире; он
на цыпочках убегал от няни, осматривал всех, кто где спит; остановится и осмотрит пристально, как кто очнется, плюнет и промычит что-то во сне; потом с замирающим сердцем взбегал
на галерею, обегал по скрипучим доскам
кругом, лазил
на голубятню, забирался
в глушь сада, слушал, как жужжит жук, и далеко следил глазами его
полет в воздухе; прислушивался, как кто-то все стрекочет
в траве, искал и ловил нарушителей этой тишины; поймает стрекозу, оторвет ей крылья и смотрит, что из нее будет, или проткнет сквозь нее соломинку и следит, как она летает с этим прибавлением; с наслаждением, боясь дохнуть, наблюдает за пауком, как он сосет кровь пойманной мухи, как бедная жертва бьется и жужжит у него
в лапах.
«Тушины — наша истинная „партия действия“, наше прочное „будущее“, которое выступит
в данный момент, особенно когда все это, — оглядываясь
кругом на поля,
на дальние деревни, решал Райский, — когда все это будет свободно, когда все миражи, лень и баловство исчезнут, уступив место настоящему «делу», множеству «дела» у всех, — когда с миражами исчезнут и добровольные «мученики», тогда явятся,
на смену им, «работники», «Тушины»
на всей лестнице общества…»
Вечером я предложил
в своей коляске место французу, живущему
в отели, и мы отправились далеко
в поле, через С.-Мигель, оттуда заехали
на Эскольту,
в наше вечернее собрание, а потом к губернаторскому дому
на музыку.
На площади,
кругом сквера, стояли экипажи.
В них сидели гуляющие. Здесь большею частью гуляют сидя. Я не последовал этому примеру, вышел из коляски и пошел бродить по площади.
Подходя к перевозу, мы остановились посмотреть прелюбопытную машину, которая качала из бассейна воду вверх
на террасы для орошения
полей. Это — длинная, движущаяся
на своей оси лестница, ступеньки которой загребали воду и тащили вверх. Машину приводила
в движение корова, ходя по вороту
кругом. Здесь, как
в Японии, говядину не едят: недостало бы мест для пастбищ; скота держат столько, сколько нужно для работы, от этого и коровы не избавлены от ярма.
Ему все нравилось
кругом: и вспаханные
поля, и всходившие озими, и эта мягкая, как покрытая войлоком, черноземная проселочная дорога, и дружный бег сильных киргизок, и даже широкая заплатанная спина Степана, который смешно дергал локтями
в нырках и постоянно поправлял
на голове рваную баранью шапчонку.
В душе путешественника было смутно, но он жадно глядел
кругом на поля,
на холмы,
на деревья,
на стаю гусей, пролетавшую над ним высоко по ясному небу.
Олентьев и Марченко не беспокоились о нас. Они думали, что около озера Ханка мы нашли жилье и остались там ночевать. Я переобулся, напился чаю, лег у костра и крепко заснул. Мне грезилось, что я опять попал
в болото и
кругом бушует снежная буря. Я вскрикнул и сбросил с себя одеяло. Был вечер.
На небе горели яркие звезды; длинной полосой протянулся Млечный Путь. Поднявшийся ночью ветер раздувал пламя костра и разносил искры по
полю. По другую сторону огня спал Дерсу.
Двор был пустынен по-прежнему. Обнесенный
кругом частоколом, он придавал усадьбе характер острога. С одного краю,
в некотором отдалении от дома, виднелись хозяйственные постройки: конюшни, скотный двор, людские и проч., но и там не слышно было никакого движения, потому что скот был
в стаде, а дворовые
на барщине. Только вдали, за службами, бежал по направлению к
полю во всю прыть мальчишка, которого, вероятно, послали
на сенокос за прислугой.
Дядя весь вскинулся, вытянулся, прикрыл глаза и заиграл медленнее; Цыганок
на минуту остановился и, подскочив, пошел вприсядку
кругом бабушки, а она плыла по
полу бесшумно, как по воздуху, разводя руками, подняв брови, глядя куда-то вдаль темными глазами. Мне она показалась смешной, я фыркнул; мастер строго погрозил мне пальцем, и все взрослые посмотрели
в мою сторону неодобрительно.
Убитых из шалашей тетеревов надобно сбирать
в то время, когда нигде
кругом не видно сидящего тетерева, а всего лучше по окончании стрельбы, иначе распугаешь тетеревов, хотя должно признаться, что, несмотря
на доброе ружье, крупную дробь и близкое расстояние (кажется, достаточные ручательства, что тетерева должны быть убиты наповал или смертельно ранены), редко бывает
поле, чтоб охотник собрал всех тетеревов, по которым стрелял и которые падали с присад, как будто убитые наповал: одного или двух всегда не досчитываются.
Был тихий летний вечер. Дядя Максим сидел
в саду. Отец, по обыкновению, захлопотался где-то
в дальнем
поле.
На дворе и
кругом было тихо; селение засыпало,
в людской тоже смолк говор работников и прислуги. Мальчика уже с полчаса уложили
в постель.
Потом он улегся
на голом
полу,
Всё скоро уснуло
в сторожке,
Я думала, думала… лежа
в углу
На мерзлой и жесткой рогожке…
Сначала веселые были мечты:
Я вспомнила праздники наши,
Огнями горящую залу, цветы,
Подарки, заздравные чаши,
И шумные речи, и ласки…
кругомВсё милое, всё дорогое —
Но где же Сергей?.. И подумав о нем,
Забыла я всё остальное!
Кругом,
в беспорядке,
на постели,
в ногах, у самой кровати
на креслах,
на полу даже, разбросана была снятая одежда, богатое белое шелковое платье, цветы, ленты.
Отчаянная свалка прекратилась только с появлением
на поле битвы Петра Елисеича. Народ бросился врассыпную, а
в кругу остались лежавшие пластом Терешка-казак и Макар Горбатый. Их так замертво и снесли
в ближайшую избу.
И газета из рук —
на пол. А я стою и оглядываю
кругом всю, всю комнату, я поспешно забираю с собой — я лихорадочно запихиваю
в невидимый чемодан все, что жалко оставить здесь. Стол. Книги. Кресло.
На кресле тогда сидела I — а я внизу,
на полу… Кровать…
Лодка выехала
в тихую, тайную водяную прогалинку.
Кругом тесно обступил ее круглой зеленой стеной высокий и неподвижный камыш. Лодка была точно отрезана, укрыта от всего мира. Над ней с криком носились чайки, иногда так близко, почти касаясь крыльями Ромашова, что он чувствовал дуновение от их сильного
полета. Должно быть, здесь, где-нибудь
в чаще тростника, у них были гнезда. Назанский лег
на корму навзничь и долго глядел вверх
на небо, где золотые неподвижные облака уже окрашивались
в розовый цвет.
На этот раз нянька не противоречила, потому что побоялась вмешательства Василия Федоровича. Дня через два пришли три девочки, пугливо остановились
в дверях классной комнаты, оглядели ее
кругом и наконец уставились глазами
в Ольгу. С мороза носы у них были влажны, и одна из пришедших, точно исполняя предсказание няньки, тотчас же высморкалась
на пол.
Земли у него немного, десятин пятьсот с небольшим. Из них сто под пашней
в трех
полях (он держится отцовских порядков), около полутораста под лесом, слишком двести под пустошами да около пятидесяти под лугом; болотце есть, острец
в нем хорошо растет, а
кругом по мокрому месту, травка мяконькая. Но нет той пяди, из которой он не извлекал бы пользу, кроме леса, который он, до поры до времени, бережет. И, благодарение создателю, живет, — не роскошествует, но и
на недостатки не жалуется.
Кругом шли турецкие диваны, обтянутые трипом;
в углах стояли камины;
на стенах, оклеенных под рытый бархат сбоями, висели
в золотых рамах масляные и не совсем скромного содержания картины;
пол был обтянут толстым зеленым сукном.
Там я ложился
в тени
на траве и читал, изредка отрывая глаза от книги, чтобы взглянуть
на лиловатую
в тени поверхность реки, начинающую колыхаться от утреннего ветра,
на поле желтеющей ржи
на том берегу,
на светло-красный утренний свет лучей, ниже и ниже окрашивающий белые стволы берез, которые, прячась одна за другую, уходили от меня
в даль чистого леса, и наслаждался сознанием
в себе точно такой же свежей, молодой силы жизни, какой везде
кругом меня дышала природа.
В зале половицы слегка колебались, штукатурка кусками валялась
на полу, а
на потолке виднелись бурые
круги вследствие течи; посредине комнаты стоял круглый банкетный стол,
на котором лежал старинный-старинный нумер"Московских ведомостей".
Дом был одноэтажный, словно придавленный, и весь почерневший от времени и непогод; сзади расположены были немногочисленные службы, тоже приходившие
в ветхость; а
кругом стлались
поля,
поля без конца; даже лесу
на горизонте не было видно.
«Кожемякин сидел
в этой углублённой тишине, бессильный, отяжелевший, пытаясь вспомнить что-нибудь утешительное, но память упорно останавливалась
на одном: идёт он
полем ночью среди шершавых бесплодных холмов, темно и мертвенно пустынно
кругом,
в мутном небе трепещут звёзды, туманно светится изогнутая полоса Млечного Пути, далеко впереди приник к земле город, точно распятый по ней, и отовсюду кто-то невидимый, как бы распростёртый по всей земле, шепчет, просит...
— Я, вашество, сам
на себе испытал такой случай, — говорил Тарас. — Были у меня
в имении скотские падежи почти ежегодно. Только я, знаете, сначала тоже мудровал: и ветеринаров приглашал, и знахарям чертову пропасть денег просадил, и попа
в Егорьев день по
полю катал — все, знаете, чтоб польза была. Хоть ты что хочешь! Наконец я решился-с. Бросил все, пересек скотниц и положил праздновать ильинскую пятницу. И что ж, сударь! С тех пор как отрезало. Везде
кругом скотина как мухи мрет, а меня Бог милует!
Вася. Чудеса! Он теперь
на даче живет,
в роще своей. И чего-чего только у него нет! Б саду беседок, фонтанов наделал; песельники свои; каждый праздник полковая музыка играет; лодки разные завел и гребцов
в бархатные кафтаны нарядил. Сидит все
на балконе без сертука, а медали все навешаны, и с утра пьет шампанское.
Круг дому народ толпится, вес
на него удивляются. А когда народ
в сад велит пустить, поглядеть все диковины, и тогда уж
в саду дорожки шампанским
поливают. Рай, а не житье!
Празднества закончились парадом
на Шейновском
поле. Тысяча народу
кругом. Доисторические курганы, тянущиеся линией между Большими и Малыми Балканами по знаменитой Долине роз и Шейновскому
полю, представляли собой огромные букеты цветов. Жаркий солнечный день — все
в цветных шляпках и платьях, дамы с букетами цветов и пестрыми зонтиками, военные гости
в белых фуражках.
Порой ручей, порой овраг,
А там
поля,
кругом поля,
И
в золотых опять волнах
С холма
на холм взлетаю я…
Каникулы приходили к концу, скоро должны были начаться лекции.
В воздухе чувствовались первые веяния осени. Вода
в прудах потемнела, отяжелела.
На клумбах садовники заменяли ранние цветы более поздними. С деревьев кое-где срывались рано пожелтевшие листья и падали
на землю, мелькая, как червонное золото,
на фоне темных аллей.
Поля тоже пожелтели
кругом, и поезда железной дороги, пролегающей
в полутора верстах от академии, виднелись гораздо яснее и, казалось, проходили гораздо ближе, нежели летом.
Еще реки не вошли
в берега, и полноводными, как озера, стояли пустынные болота и вязкие топи; еще не обсохли
поля, и
в лесных оврагах дотаивал закрупевший, прокаленный ночными морозами снег; еще не завершила
круга своего весна — а уж вышел
на волю огонь, полоненный зимою, и бросил
в небо светочи ночных пожаров.
Если бы они с детства знали такую нужду, как дьякон, если бы они воспитывались
в среде невежественных, черствых сердцем, алчных до наживы, попрекающих куском хлеба, грубых и неотесанных
в обращении, плюющих
на пол и отрыгивающих за обедом и во время молитвы, если бы они с детства не были избалованы хорошей обстановкой жизни и избранным
кругом людей, то как бы они ухватились друг за друга, как бы охотно прощали взаимно недостатки и ценили бы то, что есть
в каждом из них.
Но никто не отозвался
на его бас. Агенты обошли двор
кругом, все более удивляясь. Полайтис нахмурился. Щукин стал посматривать серьезно, все более хмуря светлые брови. Заглянули через закрытое окно
в кухню и увидали, что там никого нет, но весь
пол усеян белыми осколками посуды.
Круг пола вертелся и показывал
в одном углу кучу неистовых, меднотрубых музыкантов;
в другом — хор, толпу разноцветных женщин с венками
на головах;
в третьем
на посуде и бутылках буфета отражались огни висячих ламп, а четвёртый угол был срезан дверями, из дверей лезли люди и, вступая
на вращающийся
круг, качались, падали, взмахивая руками, оглушительно хохотали, уезжая куда-то.
В дверях гостиной, лицом ко мне, стояла как вкопанная моя матушка; за ней виднелось несколько испуганных женских лиц; дворецкий, два лакея, казачок с раскрытыми от изумления ртами — тискались у двери
в переднюю; а посреди столовой, покрытое грязью, растрепанное, растерзанное, мокрое — мокрое до того, что пар поднимался
кругом и вода струйками бежала по
полу, стояло
на коленях, грузно колыхаясь и как бы замирая, то самое чудовище, которое
в моих глазах промчалось через двор!
Пользуясь часом общего
в Обломовке послеобеденного сна, он разминался, бывало: «…взбегал
на галерею (куда не позволялось ходить, потому что она каждую минуту готова была развалиться), обегал по скрипучим доскам
кругом, лазил
на голубятню, забирался
в глушь сада, слушал, как жужжит жук, и далеко следил глазами его
полет в воздухе».
— Слава-богу лег
на пол спать с своей принцессой, да во сне под лавку и закатись, а тут проснулся, испить захотел,
кругом темень, он рукой пошевелил — с одной стороны стена, повел кверху — опять стена,
на другую сторону раскинул рукой — опять стена (
в крестьянах к лавкам этакие доски набивают с краю, для красы), вот ему и покажись, что он
в гробу и что его похоронили. Вот он и давай кричать… Ну, разутешили они нас тогда!
Тени плавают, задевают стебли трав; шорох и шёпот вокруг; где-то суслик вылез из норы и тихо свистит. Далеко
на краю земли кто-то тёмный встанет — может, лошадь
в ночном — постоит и растает
в море тёплой тьмы. И снова возникает, уже
в ином месте, иной формы… Так всю ночь бесшумно двигаются по
полям немые сторожа земного сна, ласковые тени летних ночей. Чувствуешь, что около тебя,
на всём
круге земном, притаилась жизнь, отдыхая
в чутком полусне, и совестно, что телом твоим ты примял траву.
На полу под ним разостлан был широкий ковер, разрисованный пестрыми арабесками; — другой персидский ковер висел
на стене, находящейся против окон, и
на нем развешаны были пистолеты, два турецкие ружья, черкесские шашки и кинжалы, подарки сослуживцев, погулявших когда-то за Балканом…
на мраморном камине стояли три алебастровые карикатурки Паганини, Иванова и Россини… остальные стены были голые,
кругом и вдоль по ним стояли широкие диваны, обитые шерстяным штофом пунцового цвета; — одна единственная картина привлекала взоры, она висела над дверьми, ведущими
в спальню; она изображала неизвестное мужское лицо, писанное неизвестным русским художником, человеком, не знавшим своего гения и которому никто об нем не позаботился намекнуть.