Неточные совпадения
Он выбежит и за ворота: ему бы хотелось
в березняк; он так близко кажется ему, что вот он
в пять минут добрался бы до него, не
кругом, по дороге, а прямо, через канаву, плетни и ямы; но он боится: там, говорят, и лешие, и разбойники, и страшные
звери.
— Свежо на дворе, плечи зябнут! — сказала она, пожимая плечами. — Какая драма! нездорова, невесела, осень на дворе, а осенью человек, как все
звери, будто уходит
в себя. Вон и птицы уже улетают — посмотрите, как журавли летят! — говорила она, указывая высоко над Волгой на кривую линию черных точек
в воздухе. — Когда
кругом все делается мрачно, бледно, уныло, — и на душе становится уныло… Не правда ли?
…
В Люцерне есть удивительный памятник; он сделан Торвальдсеном
в дикой скале.
В впадине лежит умирающий лев; он ранен насмерть, кровь струится из раны,
в которой торчит обломок стрелы; он положил молодецкую голову на лапу, он стонет; его взор выражает нестерпимую боль;
кругом пусто, внизу пруд; все это задвинуто горами, деревьями, зеленью; прохожие идут, не догадываясь, что тут умирает царственный
зверь.
Ему покажется, например, что вечером, при гостях, она не довольно долго и нежно или часто глядит на него, и он осматривается, как
зверь,
кругом, — и горе, если
в это время около Юлии есть молодой человек, и даже не молодой, а просто человек, часто женщина, иногда — вещь.
На меня напала непонятная жестокость… Я молча повернулся, хлопнул дверью и ушел к себе
в комнату. Делать я ничего не мог. Голова точно была набита какой-то кашей. Походив по комнате, как
зверь в клетке, я улегся на кушетке и пролежал так битый час.
Кругом стояла мертвая тишина, точно «Федосьины покровы» вымерли поголовно и живым человеком остался я один.
Унылый пленник с этих пор
Один окрест аула бродит.
Заря на знойный небосклон
За днями новы дни возводит;
За ночью ночь вослед уходит;
Вотще свободы жаждет он.
Мелькнет ли серна меж кустами,
Проскачет ли во мгле сайгак, —
Он, вспыхнув, загремит цепями,
Он ждет, не крадется ль казак,
Ночной аулов разоритель,
Рабов отважный избавитель.
Зовет… но все
кругом молчит;
Лишь волны плещутся бушуя,
И человека
зверь почуя
В пустыню темную бежит.
Так сказал Соломону Бог, и по слову его познал царь составление мира и действие стихий, постиг начало, конец и середину времен, проник
в тайну вечного волнообразного и кругового возвращения событий; у астрономов Библоса, Акры, Саргона, Борсиппы и Ниневии научился он следить за изменением расположения звезд и за годовыми
кругами. Знал он также естество всех животных и угадывал чувства
зверей, понимал происхождение и направление ветров, различные свойства растений и силу целебных трав.
Безлюдье, степь.
Кругом всё бело,
И небеса над головой…
Еще отчаянье кипело
В душе, упившейся враждой,
И смерти лишь она алкала,
Когда преступная нога,
Звуча цепями, попирала
Недружелюбные снега
Страны пустынной, сиротливой…
Среди
зверей я
зверем стал,
Вином я совесть усыплял
И ум гасил…
Зверей уж можно было видеть. Освещенные заревом, они сидели
кругом, пощелкивая зубами. Видно,
в самом деле они справляли именины звериного царя.
При царе Иване Васильевиче Грозном были богатые купцы Строгоновы, и жили они
в Перми, на реке Каме. Прослышали они, что по реке Каме на 140 верст
в кругу есть хороша земля: пашня не пахана от века, леса черные от века не рублены.
В лесах
зверя много, а по реке озера рыбные, и никто на той земле не живет, только захаживают татары.
Зурны и накры дули вперемежку, а из
круга зверей раздавался бросающий
в дрожь не то шип змеиный, не то свист соловьиный, то усиливаясь, то дробясь и исчезая, как бы заглушающийся
в пространстве.
Движение
в поднятой
зверями пыли и подскоки человека, крутящегося
в общей пляске, обратились наконец
в какое-то наваждение, приковывая неотводно глаза зрителей к
кругу, откуда раздавались дикие звуки и виднелось мелькание то красного, то бурых пятен.