Неточные совпадения
— Ты что не играешь? — наскакивал
на Клима во время
перемен Иван Дронов, раскаленный докрасна, сверкающий, счастливый. Он действительно шел
в рядах первых учеников
класса и первых шалунов всей гимназии, казалось, что он торопится сыграть все игры, от которых его оттолкнули Туробоев и Борис Варавка. Возвращаясь из гимназии с Климом и Дмитрием, он самоуверенно посвистывал, бесцеремонно высмеивая неудачи братьев, но нередко спрашивал Клима...
Мы остались и прожили около полугода под надзором бабушки и теток. Новой «власти» мы как-то сразу не подчинились, и жизнь пошла кое-как. У меня были превосходные способности, и, совсем перестав учиться, я схватывал предметы
на лету,
в классе,
на переменах и получал отличные отметки. Свободное время мы с братьями отдавали бродяжеству: уходя веселой компанией за реку, бродили по горам, покрытым орешником, купались под мельничными шлюзами, делали набеги
на баштаны и огороды, а домой возвращались позднею ночью.
После обедни нас не отпускали домой, а опять гнали
в тот же
класс. Предстояло объяснение евангелия. Опять пятиминутная
перемена, звонок. Успевший переодеться
в церкви законоучитель входит
на кафедру. Первый вопрос его будет...
Беззаботные ученики, выучивающие уроки только
в классах и
на переменах (я давно уже принадлежу к их числу), торопятся доучить аористы: «Бых, бы, бы… быхове, быста, быста… быхом, бысте, быша…» Но затем бросают: если Егоров не придет,
на чорта тогда аористы…
Оказалось, что реформа, запретившая оставаться более двух лет
в одном
классе, застигла его продолжительную гимназическую карьеру только
на второй ступени. Богатырь оказался моим товарищем, и я со страхом думал, что он сделает со мной
в ближайшую
перемену… Но он не показал и виду, что помнит о наших внегимназических отношениях. Вероятно, ему самому эти воспоминания доставляли мало удовольствия…
Наконец
в коридоре слышатся тяжелые шаги. «Егоров, Егоров…»
В классе водворяется тишина, и мы с недоумением смотрим друг
на друга… Что же теперь будет?.. Толстая фигура с журналом подмышкой появляется
на пороге и
в изумлении отшатывается… Через минуту является встревоженный надзиратель, окидывает взглядом стены и стремглав убегает…
В класс вдвигается огромная фигура инспектора… А
в перемену эпидемия перекидывается
в младшие
классы…
Едва, как отрезанный, затих последний слог последнего падежа, —
в классе, точно по волшебству, новая
перемена.
На кафедре опять сидит учитель, вытянутый, строгий, чуткий, и его блестящие глаза, как молнии, пробегают вдоль скамей. Ученики окаменели. И только я, застигнутый врасплох, смотрю
на все с разинутым ртом… Крыштанович толкнул меня локтем, но было уже поздно: Лотоцкий с резкой отчетливостью назвал мою фамилию и жестом двух пальцев указал
на угол.
Это был очень красивый юноша с пепельными волосами, матовым лицом и выразительными серыми глазами. Он недавно перешел
в нашу гимназию из Белой Церкви, и
в своем
классе у него товарищей не было.
На переменах он ходил одинокий, задумчивый. Брови у него были как-то приподняты, отчего сдвигались скорбные морщины, а
на красивом лбу лежал меланхолический нимб…
Но я, признаюсь, был обрадован, потому что с этими земцами, как ни будь осторожен и консервативен, наверное,
в конце концов
в чем-нибудь да проштрафишься. Сверх того, мы подъезжали к Кёльну, и
в голове моей созрел предательский проект: при
перемене вагонов засесть
на несколько станций
в третий
класс, чтоб избежать дальнейших собеседований по делам внутренней политики.
Такое же впечатление производили и нарядные чиновники и офицеры, рассыпанные по платформе и зале 1-го
класса. У стола, уставленного бутылками,
в своем полувоенном мундире сидел губернатор, начальник всей экспедиции, и ел что-то и спокойно разговаривал о погоде с встретившимися знакомыми, как будто дело,
на которое он ехал, было такое простое и обыкновенное, что оно не могло нарушить его спокойствия и интереса к
перемене погоды.
Антоша, тоненький, юркий мальчик, вежливо шаркнул. Передонова усадили
в гостиной, и он немедленно начал жаловаться
на Антошу: ленив, невнимателен,
в классе не слушает, разговаривает и смеется,
на переменах шалит. Антоша удивился, — он не знал, что окажется таким плохим, — и принялся горячо оправдываться. Родители оба взволновались.
Две причины могли произвесть эту печальную
перемену: догнав во всех
классах моих товарищей, получая обыкновенные, весьма небольшие, уроки, которые я часто выучивал не выходя из
класса, я ничем не был занят не только во все время, свободное от ученья, но даже во время
классов, — и умственная деятельность мальчика, потеряв существенную пищу, вся обратилась
на беспрестанное размышление и рассматриванье своего настоящего положения,
на беспрестанное воображание, что делается
в его семействе, как тоскует о нем его несчастная мать, и
на воспоминание прежней, блаженной деревенской жизни.
С третьего
класса нас вдруг начали учить маршировать и кричать
в один голос: «Ура!» и «Здравие желаем!» Инспектору (особе, кажется бы, по происхождению своему из духовного звания) чрезвычайно это понравилось. Он мало того, что лично присутствовал
на наших ученьях, но и сам пожелал упражняться
в сих экзерсициях и нарочно пришел для этого
в одну из
перемен между
классами.
Еще
на уроке monsieur Ротье Крошка пересылала ее к Вале Лер, которая не успела рассмотреть ее
в перемену. После урока мы вышли
в коридор, пока проветривались
классы. Внезапно подбежала к группе седьмушек красная, как зарево, Крошка, заявляя всем, что ее книжечка исчезла.