Неточные совпадения
Много
жестокого, страшного
Старец о пане слыхал
И
в поучение грешнику
Тайну свою рассказал.
Положим, что прецедент этот не представлял ничего особенно твердого; положим, что
в дальнейшем своем развитии он подвергался многим случайностям более или менее
жестоким; но нельзя отрицать, что, будучи однажды введен, он уже никогда не умирал совершенно, а время от времени даже довольно вразумительно напоминал о своем существовании.
Он прочел письмо и остался им доволен, особенно тем, что он вспомнил приложить деньги; не было ни
жестокого слова, ни упрека, но не было и снисходительности. Главное же — был золотой мост для возвращения. Сложив письмо и загладив его большим массивным ножом слоновой кости и уложив
в конверт с деньгами, он с удовольствием, которое всегда возбуждаемо было
в нем обращением со своими хорошо устроенными письменными принадлежностями, позвонил.
Но он ясно видел теперь (работа его над книгой о сельском хозяйстве,
в котором главным элементом хозяйства должен был быть работник, много помогла ему
в этом), — он ясно видел теперь, что то хозяйство, которое он вел, была только
жестокая и упорная борьба между им и работниками,
в которой на одной стороне, на его стороне, было постоянное напряженное стремление переделать всё на считаемый лучшим образец, на другой же стороне — естественный порядок вещей.
— Ну, что, дичь есть? — обратился к Левину Степан Аркадьич, едва поспевавший каждому сказать приветствие. — Мы вот с ним имеем самые
жестокие намерения. — Как же, maman, они с тех пор не были
в Москве. — Ну, Таня, вот тебе! — Достань, пожалуйста,
в коляске сзади, — на все стороны говорил он. — Как ты посвежела, Долленька, — говорил он жене, еще раз целуя ее руку, удерживая ее
в своей и по трепливая сверху другою.
Все самые
жестокие слова, которые мог сказать грубый человек, он сказал ей
в ее воображении, и она не прощала их ему, как будто он действительно сказал их.
Анна улыбалась, и улыбка передавалась ему. Она задумывалась, и он становился серьезен. Какая-то сверхъестественная сила притягивала глаза Кити к лицу Анны. Она была прелестна
в своем простом черном платье, прелестны были ее полные руки с браслетами, прелестна твердая шея с ниткой жемчуга, прелестны вьющиеся волосы расстроившейся прически, прелестны грациозные легкие движения маленьких ног и рук, прелестно это красивое лицо
в своем оживлении; но было что-то ужасное и
жестокое в ее прелести.
— Что вы хотите этим сказать? — вскрикнула она, с ужасом вглядываясь
в явное выражение ненависти, которое было во всем лице и
в особенности
в жестоких грозных глазах.
— А, Костя! — вдруг проговорил он, узнав брата, и глаза его засветились радостью. Но
в ту же секунду он оглянулся на молодого человека и сделал столь знакомое Константину судорожное движение головой и шеей, как будто галстук жал его; и совсем другое, дикое, страдальческое и
жестокое выражение остановилось на его исхудалом лице.
Слова жены, подтвердившие его худшие сомнения, произвели
жестокую боль
в сердце Алексея Александровича. Боль эта была усилена еще тем странным чувством физической жалости к ней, которую произвели на него ее слезы. Но, оставшись один
в карете, Алексей Александрович, к удивлению своему и радости, почувствовал совершенное освобождение и от этой жалости и от мучавших его
в последнее время сомнений и страданий ревности.
— Да моя теория та: война, с одной стороны, есть такое животное,
жестокое и ужасное дело, что ни один человек, не говорю уже христианин, не может лично взять на свою ответственность начало войны, а может только правительство, которое призвано к этому и приводится к войне неизбежно. С другой стороны, и по науке и по здравому смыслу,
в государственных делах,
в особенности
в деле воины, граждане отрекаются от своей личной воли.
И опять
в воображении ее возникло вечно гнетущее ее материнское сердце
жестокое воспоминание смерти последнего, грудного мальчика, умершего крупом, его похороны, всеобщее равнодушие пред этим маленьким розовым гробиком и своя разрывающая сердце одинокая боль пред бледным лобиком с вьющимися височками, пред раскрытым и удивленным ротиком, видневшимся из гроба
в ту минуту, как его закрывали розовою крышечкой с галунным крестом.
«Да, вот он перестал теперь притворяться, и видна вся его холодная ненависть ко мне», — подумала она, не слушая его слов, но с ужасом вглядываясь
в того холодного и
жестокого судью, который, дразня ее, смотрел из его глаз.
Если же этого не случится, то все-таки что-нибудь да будет такое, чего с другим никак не будет: или нарежется
в буфете таким образом, что только смеется, или проврется самым
жестоким образом, так что наконец самому сделается совестно.
И
в одиночестве
жестокомСильнее страсть ее горит,
И об Онегине далеком
Ей сердце громче говорит.
Она его не будет видеть;
Она должна
в нем ненавидеть
Убийцу брата своего;
Поэт погиб… но уж его
Никто не помнит, уж другому
Его невеста отдалась.
Поэта память пронеслась,
Как дым по небу голубому,
О нем два сердца, может быть,
Еще грустят… На что грустить?..
Да, может быть, боязни тайной,
Чтоб муж иль свет не угадал
Проказы, слабости случайной…
Всего, что мой Онегин знал…
Надежды нет! Он уезжает,
Свое безумство проклинает —
И,
в нем глубоко погружен,
От света вновь отрекся он.
И
в молчаливом кабинете
Ему припомнилась пора,
Когда
жестокая хандра
За ним гналася
в шумном свете,
Поймала, за ворот взяла
И
в темный угол заперла.
Но не внимали ничему
жестокие козаки и, поднимая копьями с улиц младенцев их, кидали к ним же
в пламя.
Всех посадил Мосий Шило
в новые цепи по три
в ряд, прикрутил им до самых белых костей
жестокие веревки; всех перебил по шеям, угощая подзатыльниками.
Побагровело еще сильнее красное лицо хорунжего, когда затянула ему горло
жестокая петля; схватился он было за пистолет, но судорожно сведенная рука не могла направить выстрела, и даром полетела
в поле пуля.
А между тем верный товарищ стоял пред ним, бранясь и рассыпая без счету
жестокие укорительные слова и упреки. Наконец схватил он его за ноги и руки, спеленал, как ребенка, поправил все перевязки, увернул его
в воловью кожу, увязал
в лубки и, прикрепивши веревками к седлу, помчался вновь с ним
в дорогу.
Как: из-за того, что бедный студент, изуродованный нищетой и ипохондрией, накануне
жестокой болезни с бредом, уже, может быть, начинавшейся
в нем (заметь себе!), мнительный, самолюбивый, знающий себе цену и шесть месяцев у себя
в углу никого не видавший,
в рубище и
в сапогах без подметок, — стоит перед какими-то кварташками [Кварташка — ироническое от «квартальный надзиратель».] и терпит их надругательство; а тут неожиданный долг перед носом, просроченный вексель с надворным советником Чебаровым, тухлая краска, тридцать градусов Реомюра, [Реомюр, Рене Антуан (1683–1757) — изобретатель спиртового термометра, шкала которого определялась точками кипения и замерзания воды.
Согласитесь сами, что, припоминая ваше смущение, торопливость уйти и то, что вы держали руки, некоторое время, на столе; взяв, наконец,
в соображение общественное положение ваше и сопряженные с ним привычки, я, так сказать, с ужасом, и даже против воли моей, принужден был остановиться на подозрении, — конечно,
жестоком, но — справедливом-с!
Он видел потом, как дрогнула у ней
в негодовании нижняя губка
в ответ на дерзкие и неблагодарно-жестокие приказания брата, — и не мог устоять.
Жестокие нравы, сударь,
в нашем городе,
жестокие!
Люблю зимы твоей
жестокойНедвижный воздух и мороз,
Бег санок вдоль Невы широкой,
Девичьи лица ярче роз,
И блеск, и шум, и говор балов,
А
в час пирушки холостой
Шипенье пенистых бокалов
И пунша пламень голубой.
Следствием было варварское убиение Траубенберга, своевольная перемена
в управлении и, наконец, усмирение бунта картечью и
жестокими наказаниями.
— Мы живем
в атмосфере жестокости… это дает нам право быть
жестокими во всем…
в ненависти,
в любви…
Самгин нередко встречался с ним
в Москве и даже,
в свое время, завидовал ему, зная, что Кормилицын достиг той цели, которая соблазняла и его, Самгина: писатель тоже собрал обширную коллекцию нелегальных стихов, открыток, статей, запрещенных цензурой; он славился тем, что первый узнавал анекдоты из жизни министров, епископов, губернаторов, писателей и вообще упорно, как судебный следователь, подбирал все, что рисовало людей пошлыми, глупыми,
жестокими, преступными.
В ответ на
жестокую расправу с крестьянами на юге раздался выстрел Кочура
в харьковского губернатора. Самгин видел, что даже люди, отрицавшие террор, снова втайне одобряют этот, хотя и неудавшийся, акт мести.
Очнулся он дома,
в постели,
в жестоком жару. Над ним, расплываясь, склонялось лицо матери, с чужими глазами, маленькими и красными.
В конце концов — всем необходимо отдохнуть от
жестоких потрясений пережитой бури.
— Учеными доказано, что бог зависит от климата, от погоды. Где климаты ровные, там и бог добрый, а
в жарких,
в холодных местах — бог
жестокий. Это надо понять. Сегодня об этом поучения не будет.
Ночью он прочитал «Слепых» Метерлинка. Монотонный язык этой драмы без действия загипнотизировал его, наполнил смутной печалью, но смысл пьесы Клим не уловил. С досадой бросив книгу на пол, он попытался заснуть и не мог. Мысли возвращались к Нехаевой, но думалось о ней мягче. Вспомнив ее слова о праве людей быть
жестокими в любви, он спросил себя...
Интересный он: идеалист и даже к мистике тяготеет, а
в житейской практике —
жестокий ловкач, я тогда к бумаге имел касательство и попутно с издательским делом ознакомился.
Настали минуты всеобщей, торжественной тишины природы, те минуты, когда сильнее работает творческий ум, жарче кипят поэтические думы, когда
в сердце живее вспыхивает страсть или больнее ноет тоска, когда
в жестокой душе невозмутимее и сильнее зреет зерно преступной мысли, и когда…
в Обломовке все почивают так крепко и покойно.
Обломов боялся, чтоб и ему не пришлось идти по мосткам на ту сторону, спрятался от Никиты, написав
в ответ, что у него сделалась маленькая опухоль
в горле, что он не решается еще выходить со двора и что «
жестокая судьба лишает его счастья еще несколько дней видеть ненаглядную Ольгу».
Позовет ли его опекун посмотреть, как молотят рожь, или как валяют сукно на фабрике, как белят полотна, — он увертывался и забирался на бельведер смотреть оттуда
в лес или шел на реку,
в кусты,
в чащу, смотрел, как возятся насекомые, остро глядел, куда порхнула птичка, какая она, куда села, как почесала носик; поймает ежа и возится с ним; с мальчишками удит рыбу целый день или слушает полоумного старика, который живет
в землянке у околицы, как он рассказывает про «Пугача», — жадно слушает подробности
жестоких мук, казней и смотрит прямо ему
в рот без зубов и
в глубокие впадины потухающих глаз.
Ему припомнились все
жестокие исторические женские личности, жрицы кровавых культов, женщины революции, купавшиеся
в крови, и все
жестокое, что совершено женскими руками, с Юдифи до леди Макбет включительно. Он пошел и опять обернулся. Она смотрит неподвижно. Он остановился.
Это именно была дочь князя, та генеральша Ахмакова, молодая вдова, о которой я уже говорил и которая была
в жестокой вражде с Версиловым.
— Тут вышло недоразумение, и недоразумение слишком ясное, — благоразумно заметил Васин. — Мать ее говорит, что после
жестокого оскорбления
в публичном доме она как бы потеряла рассудок. Прибавьте обстановку, первоначальное оскорбление от купца… все это могло случиться точно так же и
в прежнее время, и нисколько, по-моему, не характеризует особенно собственно теперешнюю молодежь.
Я пустился домой;
в моей душе был восторг. Все мелькало
в уме, как вихрь, а сердце было полно. Подъезжая к дому мамы, я вспомнил вдруг о Лизиной неблагодарности к Анне Андреевне, об ее
жестоком, чудовищном слове давеча, и у меня вдруг заныло за них всех сердце! «Как у них у всех жестко на сердце! Да и Лиза, что с ней?» — подумал я, став на крыльцо.
«Наледи — это не замерзающие и при
жестоком морозе ключи; они выбегают с гор
в Лену; вода стоит поверх льда; случится попасть туда — лошади не вытащат сразу, полозья и обмерзнут: тогда ямщику остается ехать на станцию за людьми и за свежими лошадями, а вам придется ждать
в мороз несколько часов, иногда полсутки…
12-го и 13-го января ветер уже превратился
в крепкий и
жестокий, какого еще у нас не было.
«Крепкий ветер,
жестокий ветер! — говорил по временам капитан, входя
в каюту и танцуя
в ней.
Потом, по заключении
в 1835 г. мира с кафрами, английское правительство не позаботилось оградить собственность голландских колонистов от нападения и грабежа кафров, имея все средства к тому, и, наконец, внезапным освобождением невольников нанесло
жестокий удар благосостоянию голландцев.
Так думал Топоров, не соображая того, что ему казалось, что народ любит суеверия только потому, что всегда находились и теперь находятся такие
жестокие люди, каков и был он, Топоров, которые, просветившись, употребляют свой свет не на то, на что они должны бы употреблять его, — на помощь выбивающемуся из мрака невежества народу, а только на то, чтобы закрепить его
в нем.
Всё было странно Нехлюдову, и страннее всего то, что ему приходилось благодарить и чувствовать себя обязанным перед смотрителем и старшим надзирателем, перед людьми, делавшими все те
жестокие дела, которые делались
в этом доме.
И как военные живут всегда
в атмосфере общественного мнения, которое не только скрывает от них преступность совершаемых ими поступков, но представляет эти поступки подвигами, — так точно и для политических существовала такая же, всегда сопутствующая им атмосфера общественного мнения их кружка, вследствие которой совершаемые ими, при опасности потери свободы, жизни и всего, что дорого человеку,
жестокие поступки представлялись им также не только не дурными, но доблестными поступками.
Когда ему ясно представилась возможность освобождения себя и других от того угнетенного положения,
в котором он находился, несправедливость этого положения показалась ему еще жесточе и ужаснее, чем прежде, и ему страстно захотелось не только освобождения, но и наказания тех, которые устроили и поддерживали эту
жестокую несправедливость.
Только потому Нехлюдов мог заключить, что предложение его им выгодно, что когда зашла речь о том, кто берет землю — всё ли общество или товарищество, то начались
жестокие споры между теми крестьянами, которые хотели выключить слабосильных и плохих плательщиков из участия
в земле, и теми, которых хотели выключить.