Судебный следователь Гришуткин, старик, начавший службу еще
в дореформенное время, и доктор Свистицкий, меланхолический господин, ехали на вскрытие. Ехали они осенью по проселочной дороге. Темнота была страшная, лил неистовый дождь.
Составив протокол о своих следственных действиях, пристав заключил следствие и вновь представил его прокурору, который, со своей стороны признав дело полным, препроводил его на решение в губернский суд, составлявший в Сибири такое же судебное место, каким в центральной России были
в дореформенное время «палаты гражданского и уголовного суда».
Очень может быть — там нет никаких дел, потому что во время составления сборников Любавского никому из наших русских современников еще не приходило на мысль искать идеала правосудия в старинном судебном порядке, не предвиделось и того, что скоро может представиться надобность доказывать несостоятельность следственного процесса
в дореформенное время.
Может быть, сам по себе взятый, он совсем не так неблагонадежен, как кажется впопыхах.
В дореформенное время, по крайней мере, не в редкость бывало встретить такого рода аттестацию:"человек образа мыслей благородного, но в исполнении служебных обязанностей весьма усерден". Вот видите ли, как тогда правильно и спокойно оценивали человеческую деятельность; и благороден, и казенного интереса не чужд… Какая же в том беда, что человек благороден?
Неточные совпадения
Я знаю, мне могут сказать, что я отстал от своего века, что то, что я говорю об отсутствии чувства государственности
в квартальных надзирателях, относится к
дореформенному времени и что, напротив того, нынешнее поколение квартальных надзирателей очень тонко понимает, чему оно служит и какой идеи является представителем.
Словом сказать, еще немного — и эти люди рисковали сделаться беллетристами. Но
в то же
время у них было одно очень ценное достоинство: всякому с первого же их слова было понятно, что они лгут. Слушая
дореформенного лжеца, можно было рисковать, что у него отсохнет язык, а у слушателей уши, но никому не приходило
в голову основывать на его повествованиях какие-нибудь расчеты или что-нибудь серьезное предпринять.
Вообще, когда мне приходится слышать или читать сравнение Сибири с
дореформенною Россией, сравнение, которое одно
время было
в таком ходу, мне всегда приходит на ум одно резкое различие.
Даже по своей европейской выучке и культурности он был
дореформенный барин-гуманист, словесник, с культом всего, что германская наука внесла
в то
время в изучение и классической древности, и Возрождения, и средневековья. Уварова можно было назвать"исповедником"немецкого гуманизма и романтизма. И Шекспира, и итальянских великих поэтов он облюбовал через немцев, под их руководительством.
Егор Никифоров сидел
в К-ой тюрьме и молчаливо ждал решения своей участи. Он знал, что ждать ему придется долго, так как судебные места Сибири,
в описываемое нами
время, не отличались торопливостью, и сибирская юстиция, как и юстиция центральной России,
в блаженной памяти
дореформенное время, держалась трех мудрых русских пословиц: «дело не медведь,
в лес не убежит», «поспешишь — людей насмешишь» и «тише едешь — дальше будешь».
Обновленное, хотя и не новое, как
в остальной России, судопроизводство внесло некоторый свет
в мрак
дореформенных порядков, царивших
в этой «стране золота» почти вплоть до последнего
времени; осуществлявшийся уже проект сибирской железной дороги должен был связать это классическое «золотое дно» с центральной Россией, и страна, при одном имени которой казначеи и кассиры последней формации ощущали трепет сердец, должна была перестать быть страной изгнания, а, напротив, своими природными богатствами наводнить центральную Россию.