Неточные совпадения
Они все сидели наверху,
в моем «гробе».
В гостиной же нашей, внизу, лежал на столе Макар Иванович, а над ним какой-то старик мерно читал Псалтирь. Я теперь ничего уже не буду описывать из не прямо касающегося к
делу, но замечу лишь, что гроб, который уже успели сделать, стоявший тут же
в комнате, был не простой, хотя и черный, но обитый бархатом, а
покров на покойнике был из дорогих — пышность не по старцу и не по убеждениям его; но таково было настоятельное желание мамы и Татьяны Павловны вкупе.
Мы потеряли несколько часов за льдом, который шел по реке, прерывая все сношения с другим берегом. Жандарм торопился; вдруг станционный смотритель
в Покрове объявляет, что лошадей нет. Жандарм показывает, что
в подорожной сказано: давать из курьерских, если нет почтовых. Смотритель отзывается, что лошади взяты под товарища министра внутренних
дел. Как разумеется, жандарм стал спорить, шуметь; смотритель побежал доставать обывательских лошадей. Жандарм отправился с ним.
Через три
дня Ольгу Порфирьевну схоронили на бедном погосте, к которому Уголок был приходом. Похороны, впрочем, произошли честь честью. Матушка выписала из города средненький, но очень приличный гробик, средненький, но тоже очень приличный
покров и пригласила из Заболотья старшего священника, который и служил заупокойную литургию соборне. Мало того: она заказала два сорокоуста и внесла
в приходскую церковь сто рублей вклада на вечныевремена для поминовения души усопшей рабы Божией Ольги.
Иногда с
покрова выпадал снег и начинались серьезные морозы. И хотя
в большинстве случаев эти признаки зимы оказывались непрочными, но при наступлении их сердца наши били усиленную тревогу. Мы с любопытством следили из окон, как на пруде, под надзором ключницы, дворовые женщины замакивали
в воде и замораживали ощипанную птицу, и заранее предвкушали то удовольствие, которое она доставит нам
в вареном и жареном виде
в праздничные
дни.
Полиция возбудила
дело, а гроб,
покров и саван гробовщик за бесценок купил, и на другой
день в этом гробу хоронили какого-то купца.
У живших
в «Олсуфьевке» артелей плотников, каменщиков и маляров особенно гулящими были два праздника: летний — Петров
день и осенний —
Покров.
На другой
день Покрова нас судили
в городе.
Однако большая глубина снежного
покрова в первый же
день сильно утомила людей и собак. Нарты приходилось тащить главным образом нам самим. Собаки зарывались
в сугробах, прыгали и мало помогали. Они знали, как надо лукавить: ремень, к которому они были припряжены, был чуть только натянут,
в чем легко можно было убедиться, тронув его рукой. Хитрые животные оглядывались и лишь только замечали, что их хотят проверить, делали вид, что стараются.
В этот
день, то есть
покрова, от погоды или от нечего делать все любезничали с Татьяной Александровной. Видно, эта любезность была довольно сильная, что Лебедь на другой
день говорит мне, что видел во сне, будто бы я ухаживал за его женой и что он на меня сердился. Я засмеялся и сказал ему, что пожалуюсь тебе на него. Лучшего не придумал ответа.
К
Покрову отец обещал приехать,
в Покров видел дурной сон, и
в тот же
день, через несколько часов, — до обеда сон исполнился.
Эти разговоры под плачущий плеск воды, шлепанье мокрых тряпок, на
дне оврага,
в грязной щели, которую даже зимний снег не мог прикрыть своим чистым
покровом, эти бесстыдные, злые беседы о тайном, о том, откуда все племена и народы, вызывали у меня пугливое отвращение, отталкивая мысль и чувство
в сторону от «романов», назойливо окружавших меня; с понятием о «романе» у меня прочно связалось представление о грязной, распутной истории.
Мой переезд
в «Федосьины
покровы» совпал с самым трудным временем для Пепки. У него что-то вышло с членами «академии», и поэтому он голодал сугубо.
В чем было
дело — я не расспрашивал, считая такое любопытство неуместным. Вопрос о моем репортерстве потерялся
в каком-то тумане. По вечерам Пепко что-то такое строчил, а потом приносил обратно свои рукописания и с ожесточением рвал их
в мелкие клочья. Вообще, видимо, ему не везло, и он мучился вдвойне, потому что считал меня под своим протекторатом.
По обыкновению, Пепко бравировал, хотя
в действительности переживал тревожное состояние, нагоняемое наступившей весной. Да, весна наступала, напоминая нам о далекой родине с особенной яркостью и поднимая такую хорошую молодую тоску. «Федосьины
покровы» казались теперь просто отвратительными, и мы искренне ненавидели нашу комнату, которая казалась казематом. Все казалось немилым, а тут еще близились экзамены, заставлявшие просиживать
дни и ночи за лекциями.
На улице трещали экипажи, с Невы доносились свистки пароходов: это другой торопился по своим счастливым
делам, другой ехал куда-то мимо, одни «Федосьины
покровы» незыблемо оставались на месте, а я сидел
в них и точил самого себя, как могильный червь.
Яркие
покровы,
в которые закутана загадочная фигурка, были омочены падавшим целый
день дождем и позволяли ясно определить, что под ними сокрыт не раненый богатырь, а не более как четырнадцати — или пятнадцатилетний ребенок.
В вечерний час дождливых облаков
Я наблюдал разодранный
покров;
Лиловые, с багряными краями,
Одни еще грозят, и над скалами
Волшебный замок, чудо древних
дней,
Растет
в минуту; но еще скорей
Его рассеет ветра дуновенье!
На
Покров в Жукове был приходский праздник, и мужики по этому случаю пили три
дня; пропили 50 рублей общественных денег и потом еще со всех дворов собирали на водку.
— Думали после
Покрова, да теперь приняли намерение —
в самый Петров
день, — сказал Алексей.
Артелями
в лесах больше работают: человек по десяти, по двенадцати и больше. На сплав рубить рядят лесников высковские промышленники,
разделяют им на
Покров задатки, а расчет дают перед Пасхой либо по сплаве плотов. Тут не без обману бывает: во всяком
деле толстосум сумеет прижать бедного мужика, но промеж себя
в артели у лесников всякое
дело ведется начистоту… Зато уж чужой человек к артели
в лапы не попадайся: не помилует, оберет как липочку и
в грех того не поставит.
А из саду
в окно вползающие розы,
За мраморный карниз цепляясь там и тут,
Беспечно
в красоте раскидистой цветут,
Как будто на
дела враждебного народа
Набросить свой
покров старается природа...
Сняв
в этот
день его со стола и сняв с него украшения, берегли до
Покрова, тогда
делили его, и каждый хозяин примешивал доставшуюся ему долю к корму скота, чтобы он всю зиму добрел да здоровел.
А именины справлял князь на пятый
день Покрова. Пиры бывали великие; недели на две либо на три все окружное шляхетство съезжалось
в Заборье, губернатор из Зимогорска, воеводы провинциальные, генерал, что с драгунскими полками
в Жулебине стоял, много и других чиновных. Из Москвы наезжали, иной раз из Питера. Всякому лестно было князя Алексея Юрьича с
днем ангела поздравить.
Так проводил Ермий
дни, а вечером, когда сваливал пеклый жар и лицо Ермия освежала прохлада, он, окончив свои молитвы и размышления о боге, думал иногда и о людях. Он размышлял о том: как за эти тридцать лет зло
в свете должно было умножиться и как под
покровом ханжества и пустосвятства, заменяющего настоящее учение своими выдумками, теперь наверно иссякла уже
в людях всякая истинная добродетель и осталась одна форма без содержания.
— Померла. Который месяц под
Покров бывает,
в этот.
В три
дня испеклась.
Почти полупомешанная прибегла она под
покров Пресвятой
Девы и Владычица Небесная сделала по молитве ее; Елена Дмитриева, так звали мать Агнию
в миру, успокоилась, но на всю жизнь дала обет посвятить страждающему человечеству — ходить за больными стало ее призванием.
Под
покровом тайны, благодетельной для успехов всякого религиозного разномыслия, развились
в прошлом и
в нынешнем столетиях нелепые и изуверные учения хлыстов, скопцов, шелапутов, фарисеев, что едва ли случилось бы, если бы первые их последователи вели свое
дело открыто и гласно.
Тютчев характеризует это время как «час тоски невыразимой». Мы живем
в этот час смешения,
в час тоски, когда без
дна обнажилась и все
покровы сброшены. Тютчев называет ночь «святой» и вместе с тем говорит, что
в час ночи
Ночь метафизичнее, онтологичнее
дня. Дневной
покров не только
в природе, но и
в истории непрочен, он легко скрывается,
в нем нет глубины. И весь смысл нашей эпохи, столь несчастливой для внешней жизни отдельных людей,
в обнажении бездны бытия,
в стоянии лицом к лицу перед первоосновой жизни,
в раскрытии «наследья рокового». Это и означает вступление
в ночь...
Так весело шли, подвигаясь к горе Адер, несметные толпы всякого рода жителей Александрии, поспешавшие стать у Канопского гирла Нила накануне
дня, за которым должна наступить последняя водная ночь. Эти люди хотели прийти заблаговременно, устроиться табором и пропировать долгий вечер
в свежей атмосфере реки и вкусить здесь все, что им могли предоставить свобода и
покров темной ночи.