Неточные совпадения
Бунт кончился; невежество было подавлено, и на место его водворено просвещение. Через полчаса Бородавкин, обремененный добычей, въезжал с триумфом
в город, влача за собой множество пленников и заложников. И так как
в числе их оказались некоторые военачальники и другие первых трех
классов особы, то он приказал обращаться с ними ласково (выколов, однако, для верности, глаза), а прочих сослать на каторгу.
Но
в продолжение того, как он сидел
в жестких своих креслах, тревожимый мыслями и бессонницей, угощая усердно Ноздрева и всю родню его, и перед ним теплилась сальная свечка, которой светильня давно уже накрылась нагоревшею черною шапкою, ежеминутно грозя погаснуть, и глядела ему
в окна слепая, темная ночь, готовая посинеть от приближавшегося рассвета, и пересвистывались вдали отдаленные петухи, и
в совершенно заснувшем
городе, может быть, плелась где-нибудь фризовая шинель, горемыка неизвестно какого
класса и чина, знающая одну только (увы!) слишком протертую русским забубенным народом дорогу, —
в это время на другом конце
города происходило событие, которое готовилось увеличить неприятность положения нашего героя.
Он перевелся из другого
города в пятый
класс; уже третий год, восхищая учителей успехами
в науках, смущал и раздражал их своим поведением. Среднего роста, стройный, сильный, он ходил легкой, скользящей походкой, точно артист цирка. Лицо у него было не русское, горбоносое, резко очерченное, но его смягчали карие, женски ласковые глаза и невеселая улыбка красивых, ярких губ; верхняя уже поросла темным пухом.
В этот вечер Самгины узнали, что Митрофанов, Иван Петрович, сын купца, родился
в городе Шуе, семь лет сидел
в гимназии, кончил пять
классов, а
в шестом учиться не захотелось.
Между тем вне
класса начнет рассказывать о какой-нибудь стране или об океане, о
городе — откуда что берется у него! Ни
в книге этого нет, ни учитель не рассказывал, а он рисует картину, как будто был там, все видел сам.
— Постой! Я сам представлюсь! — сказал Марк, вскочил с кресел и, став
в церемонную позу, расшаркался перед Райским. — Честь имею рекомендоваться: Марк Волохов, пятнадцатого
класса, состоящий под надзором полиции чиновник, невольный здешнего
города гражданин!
Вверху стола сидел старик Корчагин; рядом с ним, с левой стороны, доктор, с другой — гость Иван Иванович Колосов, бывший губернский предводитель, теперь член правления банка, либеральный товарищ Корчагина; потом с левой стороны — miss Редер, гувернантка маленькой сестры Мисси, и сама четырехлетняя девочка; с правой, напротив — брат Мисси, единственный сын Корчагиных, гимназист VI
класса, Петя, для которого вся семья, ожидая его экзаменов, оставалась
в городе, еще студент-репетитор; потом слева — Катерина Алексеевна, сорокалетняя девица-славянофилка; напротив — Михаил Сергеевич или Миша Телегин, двоюродный брат Мисси, и внизу стола сама Мисси и подле нее нетронутый прибор.
Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил
в вагоне, по дороге из Вены
в Мюнхен, молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми
классами,
в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и
в городах и
в селах, ходил пешком из деревни
в деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу,
в немецкие провинции Австрии, теперь едет
в Баварию, оттуда
в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за тем же проедет
в Англию и на это употребит еще год; если останется из этого года время, он посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же не останется времени — так и быть, потому что это не так «нужно», а те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже
в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится
в Россию, потому что, кажется,
в России, не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
Родился я, судя по рассказам, самым обыкновенным пошехонским образом.
В то время барыни наши (по-нынешнему, представительницы правящих
классов) не ездили,
в предвидении родов, ни
в столицы, ни даже
в губернские
города, а довольствовались местными, подручными средствами. При помощи этих средств увидели свет все мои братья и сестры; не составил исключения и я.
В Богословском (Петровском) переулке с 1883 года открылся театр Корша. С девяти вечера отовсюду поодиночке начинали съезжаться извозчики, становились
в линию по обеим сторонам переулка, а не успевшие занять место вытягивались вдоль улицы по правой ее стороне, так как левая была занята лихачами и парными «голубчиками», платившими
городу за эту биржу крупные суммы. «Ваньки», желтоглазые погонялки — эти извозчики низших
классов, а также кашники, приезжавшие
в столицу только на зиму, платили «халтуру» полиции.
Можно было легко угадать, что Авдиеву будет трудно ужиться с этим неуклонным человеком. А Авдиев вдобавок ни
в чем не менял своего поведения. По — прежнему читал нам
в классах новейших писателей; по — прежнему мы собирались у него группами на дому; по — прежнему порой
в городе рассказывали об его выходках…
Это был Гаврило Жданов, впоследствии мой приятель, недавно приехавший
в наш
город, чтобы поступить
в один из старших
классов гимназии.
Павла приняли
в третий
класс. Полковник был этим очень доволен и, не имея
в городе никакого занятия, почти целые дни разговаривал с переехавшим уже к ним Плавиным и передавал ему самые задушевные свои хозяйственные соображения.
Юнкера старшего
класса уже успели разобрать, по присланному из Петербурга списку, двести офицерских вакансий
в двухстах различных полках. По субботам они ходили
в город к военным портным примерить
в последний раз мундир, сюртук или пальто и ежедневно, с часа на час, лихорадочно ждали заветной телеграммы,
в которой сам государь император поздравит их с производством
в офицеры.
Цензурный комитет и
в глаза не видал этой газеты,
в которой печатались обязательные постановления Городской думы касательно благоустройства
города, краткие сообщения из полицейских приказов и протоколов о происшествиях и список приехавших
в столицу и выехавших особ не ниже пятого
класса.
Многие из среднего
класса, как оказалось потом, заложили к этому дню всё, даже семейное белье, даже простыни и чуть ли не тюфяки нашим жидам, которых, как нарочно, вот уже два года ужасно много укрепилось
в нашем
городе и наезжает чем дальше, тем больше.
Но зато ни один триумфатор не испытывал того, что ощущал я, когда ехал
городом, сидя на санях вдвоем с громадным зверем и Китаевым на козлах. Около гимназии меня окружили товарищи, расспросам конца не было, и потом как я гордился, когда на меня указывали и говорили: «Медведя убил!» А учитель истории Н.Я. Соболев на другой день, войдя
в класс, сказал, обращаясь ко мне...
Десятилетним мальчиком Артур Бенни был отвезен
в польскую гимназию,
в город Пиотрков, и поступил прямо
в третий
класс.
Потом, еще чем эта жизнь была приятна, так это свободой. Надоело
в одном
городе — стрельнул на дорогу, иногда даже билет второго
класса выудишь, уложил чемодан, — айда
в другой,
в третий,
в столицу,
в уезд, по помещикам,
в Крым, на Волгу, на Кавказ. Денег всегда масса, — иногда я по двадцати пяти рублей
в день зарабатывал — пьешь, женщин меняешь, сколько хочешь — раздолье!
Фроим оставался этот год
в городе, но ни с кем из своих товарищей по
классу не сходился уже так близко, как с нами. Он был тот же веселый, жизнерадостный мальчик, обращавший на себя внимание и часто заставлявший говорить о себе. Он по-прежнему дружил с моей сестрой, которая постоянно виделась с Маней Мендель. Это была та беззаботная интимность, которая так часто бывает уделом молодости и кидает такой хороший свет на настроение молодых годов…
У него
в гостинице и на почте закуплены слуги, чтобы извещать его, когда по
городу проезжает какой-нибудь сановник, генерал внутренней стражи, генерал путей сообщения, ревизующий чиновник не ниже пятого
класса.
Да, бывает и это, хотя не так часто, как рассказывают, и притом более
в городах и придорожных или торговых селах [, имеющих много случаев позаимствоваться моралью от высших
классов общества].
Местными дознаниями было открыто, что Павлушкина мать была когда-то дьячихою, а потом ходила
в городе по стиркам, а иногда просила милостыни. Павел был ею воспитан
в тяжкой доле и мог бы, кажется, постичь жизнь, но не удался — «все клонил к легкомысленности» и за то был исключен из третьего
класса и долго болтался «без приделения», и теперь он еще не был совсем определен «во место Аллилуя», а пока только был еще временно приукажен, что выходило вроде испытания.
Первую книгу наши читатели уже получили, прочли и, надо полагать, запомнили, чем кончается повесть. Юная княжна Нина Джаваха соглашается остаться
в Петербурге и продолжить учебу. Неожиданное появление
в классе новенькой — Люды Влассовской, которая становится ее преданным, задушевным другом, примиряет княжну и с неласковым северным
городом, и с почти казарменной обстановкой
в институте.
При гимназии состоял пансион, учрежденный на дворянские деньги. Детей разночинцев туда не принимали — исключение делали для некоторых семей
в городе из именитых купцов. Дворяне жили
в смежном здании, приходили
в классы в курточках, за что немало над ними потешались, и потом уже стали носить блузы.
За все мое детство и юношеские годы
в гимназии я никогда не слыхал, чтобы водились
в городе с тридцатью тысячами жителей отщепенцы
в нынешнем вкусе, герои трущоб из «интеллигентного»
класса, вперемежку с простонародьем.
Но дворяне и крупные чиновники не пренебрегали гимназией для детей своих, и
в нашем
классе очутилось больше трети барских детей, некоторые из самых первых домов
в городе.
С интересом туриста ехал я на Страсбур — тогда еще французский
город, с населением немецкой расы, ехал демократично,
в третьем
классе, и дорогой видел много характерного, особенно когда из Страсбура отправился к немецкой границе. Со мною сидели солдаты и шварцвальдские крестьяне. Францию любили не только эльзасцы и лотарингцы, но и баденские немцы. Близость офранцуженных провинций делала то, что и
в Бадене чувствовалось культурное влияние Франции.
Театр играл довольно видную роль
в жизни
города: и студенчество, и средний
класс (вплоть до богатых купцов-татар), и дворянское общество интересовались театром.
У Гатцука были
в разных
городах корреспонденты, и один из них знал об Ашинове и сообщил
в «Газету Гатцука», что Николай Иванов Ашинов вовсе не «вольный казак», какового нет и названия, а что он пензенский мещанин, учился
в тамошней гимназии и исключен оттуда из младших
классов за нехорошие поступки.