Неточные совпадения
Красавина. Уж это так точно, поверь моему слову! Вот видишь —
забор. Так
выше этого
забора у них ходули.
Мир и тишина покоятся над Выборгской стороной, над ее немощеными улицами, деревянными тротуарами, над тощими садами, над заросшими крапивой канавами, где под
забором какая-нибудь коза, с оборванной веревкой на шее, прилежно щиплет траву или дремлет тупо, да в полдень простучат щегольские,
высокие каблуки прошедшего по тротуару писаря, зашевелится кисейная занавеска в окошке и из-за ерани выглянет чиновница, или вдруг над
забором, в саду, мгновенно выскочит и в ту ж минуту спрячется свежее лицо девушки, вслед за ним выскочит другое такое же лицо и также исчезнет, потом явится опять первое и сменится вторым; раздается визг и хохот качающихся на качелях девушек.
В переулке этом с обеих сторон, почти на сотню шагов, шли
высокие каменные стены —
заборы задних дворов.
Местами видны, поверх
заборов,
высокие стройные деревья с мелкою зеленью, это — мирты и кипарисы.
Как она в ее положении перелезла через
высокий и крепкий
забор сада, осталось некоторого рода загадкой.
Мы отправились к нему. Посреди леса, на расчищенной и разработанной поляне, возвышалась одинокая усадьба Хоря. Она состояла из нескольких сосновых срубов, соединенных
заборами; перед главной избой тянулся навес, подпертый тоненькими столбиками. Мы вошли. Нас встретил молодой парень, лет двадцати,
высокий и красивый.
За небольшим прудом, из-за круглых вершин яблонь и сиреней, виднеется тесовая крыша, некогда красная, с двумя трубами; кучер берет вдоль
забора налево и при визгливом и сиплом лае трех престарелых шавок въезжает в настежь раскрытые ворота, лихо мчится кругом по широкому двору мимо конюшни и сарая, молодецки кланяется старухе ключнице, шагнувшей боком через
высокий порог в раскрытую дверь кладовой, и останавливается, наконец, перед крылечком темного домика с светлыми окнами…
При лудеве находилась фанза с двором, окруженным
высоким частоколом. Здесь обыкновенно производится операция снимания пантов с живых оленей. За фанзой около
забора были выстроены какие-то клетки, похожие на стойла. В этих клетках китайцы держат оленей до тех пор, пока их рога не достигнут наибольшей ценности.
Березки, которые при нем только что были посажены около
забора, выросли и стали теперь
высокими ветвистыми деревьями.
А то еще один из замоскворецких, загуливавших только у Бубнова и не выходивших дня по два из кабинетов, раз приезжает ночью домой на лихаче с приятелем. Ему отворяют ворота — подъезд его дедовского дома был со двора, а двор был окружен
высоким деревянным
забором, а он орет...
На третий или на четвертый день мы с братом и сестрой были в саду, когда Крыжановский неожиданно перемахнул своими длинными ногами через
забор со стороны пруда и, присев в
высокой траве и бурьянах, поманил нас к себе. Вид у него был унылый и несчастный, лицо помятое, глаза совсем мутные, нос еще более покривился и даже как будто обвис.
Мы с братом часто смотрели от угла нашего переулка или с высоты
забора, как исчезали в этой перспективе почтовые повозки,
высокие еврейские «балагулы», неуклюжие дилижансы, мужичьи телеги.
Мы взбирались на
высокие столбы
забора на углу переулка и глядели вперед, в перспективу шоссе.
В этот промежуток дня наш двор замирал. Конюхи от нечего делать ложились спать, а мы с братом слонялись по двору и саду, смотрели с
заборов в переулок или на длинную перспективу шоссе, узнавали и делились новостями… А солнце, подымаясь все
выше, раскаляло камни мощеного двора и заливало всю нашу усадьбу совершенно обломовским томлением и скукой…
— Врешь, дура! Не могла ты ничего в саду видеть,
забор высокий, щелей в нем нет, врешь! Ничего у нас нет!
Часу в одиннадцатом в конце пустой улицы послышалось тихое дребезжание извозчичьих дрожек. Утлый экипаж долго полз по немощеной улице и, не доезжая нескольких сажен до дома, занятого гражданами, остановился в тени, падавшей от
высокого деревянного
забора.
А утром, чуть свет, когда в доме все еще спали, я уж прокладывал росистый след в густой,
высокой траве сада, перелезал через
забор и шел к пруду, где меня ждали с удочками такие же сорванцы-товарищи, или к мельнице, где сонный мельник только что отодвинул шлюзы и вода, чутко вздрагивая на зеркальной поверхности, кидалась в «лотоки» и бодро принималась за дневную работу.
В стороне, у
забора, положено бревно, поперек которого брошена доска, и две девушки, лет по двенадцати, делают величайшие усилия, чтобы подскакнуть как можно
выше.
Случалось, посмотришь сквозь щели
забора на свет божий: не увидишь ли хоть чего-нибудь? — и только и увидишь, что краешек неба да
высокий земляной вал, поросший бурьяном, а взад и вперед по валу день и ночь расхаживают часовые, и тут же подумаешь, что пройдут целые годы, а ты точно так же пойдешь смотреть сквозь щели
забора и увидишь тот же вал, таких же часовых и тот же маленький краешек неба, не того неба, которое над острогом, а другого, далекого, вольного неба.
Представьте себе большой двор, шагов в двести длины и шагов в полтораста ширины, весь обнесенный кругом, в виде неправильного шестиугольника,
высоким тыном, то есть
забором из
высоких столбов (паль), врытых стойком глубоко в землю, крепко прислоненных друг к другу ребрами, скрепленных поперечными планками и сверху заостренных: вот наружная ограда острога.
—
Заборы высокие понастроил вот, гвоздями уснастил. Собак четыре было — попробовали они тут кое-чьё мясцо на ляжках! Два овчара были — кинутся на грудь, едва устоишь. Отравили их. Так-то вот! Ну, после этаких делов неохота людей уважать.
Казак, в темной черкеске и белом курпее на шапке (это был Лука), прошел вдоль
забора, а
высокая женщина в белом платке прошла мимо Оленина.
Около лужи, занимающей почти всю улицу и мимо которой столько лет проходят люди, с трудом лепясь по
заборам, пробирается босая казачка с вязанкой дров за спиной, высоко поднимая рубаху над белыми ногами, и возвращающийся казак-охотник шутя кричит: «
выше подними, срамница», и целится в нее, и казачка опускает рубаху и роняет дрова.
По обеим сторонам
забора выстроены были длинные застольни, приспешная и погреба с
высокой голубятнею, а посреди двора стояли висячие качели.
В этот час, посвященный всеобщему покою, какой-то человек
высокого роста, закутанный с ног до головы в черный охабень, пробирался, как ночный тать, вдоль по улице, стараясь приметным образом держаться как можно ближе к
заборам домов.
Андрей Ефимыч отошел к окну и посмотрел в поле. Уже становилось темно, и на горизонте с правой стороны восходила холодная, багровая луна. Недалеко от больничного
забора, в ста саженях, не больше, стоял
высокий белый дом, обнесенный каменною стеной. Это была тюрьма.
— Вот я те покажу! — взвизгнула приставиха, глядя на двигающуюся вдоль
высокого дощатого
забора деревенскую соломенную шляпу на косматой гриве.
— Пароход бежит по Волге. Через
забор глядит верблюд, — импровизирует на корме парохода
высоким дискантом под немудрую гармошку молодой малый в поддевке и картузике, расположась на круге каната, а я сижу рядом, на другом круге, и, слушая его, убеждаюсь, что он поет с натуры: что видит, то и поет.
Эта прелестная улица отчасти заменяла сад, так как по обе стороны ее росли тополи, которые благоухали, особенно после дождя, и из-за
заборов и палисадников нависали акации,
высокие кусты сирени, черемуха, яблони.
Потом снова идет на чужую сторону, — подошел ихний
забор, придавленный гущиною
высокого и черного сада, и ихняя калитка: опасно, можно встретить кого-нибудь из своих. И долго смотрит Саша на калитку, тысячекратно отворенную его рукой, и ждет не дыша: вдруг откроется!
Наконец лес начинал редеть, сквозь
забор темных дерев начинало проглядывать голубое небо, и вдруг открывалась круглая луговина, обведенная лесом как волшебным очерком, блистающая светлою зеленью и пестрыми
высокими цветами, как островок среди угрюмого моря, — на ней во время осени всегда являлся
высокий стог сена, воздвигнутый трудолюбием какого-нибудь бедного мужика; грозно-молчаливо смотрели на нее друг из-за друга ели и березы, будто завидуя ее свежести, будто намереваясь толпой подвинуться вперед и злобно растоптать ее бархатную мураву.
Золотая ночь! Тишина, свет, аромат и благотворная, оживляющая теплота. Далеко за оврагом, позади сада, кто-то завел звучную песню; под
забором в густом черемушнике щелкнул и громко заколотил соловей; в клетке на
высоком шесте забредил сонный перепел, и жирная лошадь томно вздохнула за стенкой конюшни, а по выгону за садовым
забором пронеслась без всякого шума веселая стая собак и исчезла в безобразной, черной тени полуразвалившихся, старых соляных магазинов.
Дощатый
забор, ограждавший почти весь двор, местами покривился набок, местами совсем повалился и выказывал то поблекший кустарник, то потемневшие купы полыни с отощавшими стеблями и верхушками; с одной стороны тянулся непрерывный ряд сизых, однообразных амбаров и конюшен с
высокими кровлями, осененными круглыми окнами, из которых торчало хлопьями серое дикое сено.
Березки, которые при мне посажены были около
забора, выросли и стали теперь
высокими ветвистыми деревьями.
Тут не было ни детей, ни собак, которых заменял
высокий глухой
забор; кругом расстилался выгон, принадлежавший лечебнице и поэтому всегда безлюдный, и только в версте среди деревьев поднималась узкая железная труба какой-то фабрики.
Только немногие из проезжих по шоссе знали, что за
высоким плоским
забором, с плотно запертыми воротами, находятся сумасшедшие, а остальные — мужики на подскакивающих пылящих телегах, редкие городские извозчики, велосипедисты, вечно куда-то торопящиеся на своих бесшумных машинах, — привыкли к глухому
забору и не замечали его.
Червяков или гусениц я мог бы набрать много; но сажать их было некуда, ящичек был уже довольно полон, и я пустился отыскивать хризалид и ночных бабочек: я осматривал для этого испод листьев всякой
высокой и широколиственной травы, осматривал старые деревья, их дупла и всякие трещины и углубления в коре; наконец, осматривал полусгнившие местами
заборы, их щели и продолбленные столбы.
При первой возможности мы с Панаевым отправлялись за город; посетили сад Нееловский, Госпитальный и даже сад Чемесова, который был, впрочем, не за городом, а на краю города; бабочек в последнем мы нашли мало, но зато долго любовались на сотни кроликов, которым был отведен во владение довольно
высокий пригорок или холм (не умею сказать, натуральный или искусственный), обнесенный кругом крепким
забором.
Прошло так часа два, лошадь замучилась, сам он озяб, и уж ему казалось, что он едет не домой, а назад в Репино; но вот сквозь шум метели послышался глухой собачий лай, и впереди показалось красное, мутное пятно, мало-помалу обозначились
высокие ворота и длинный
забор, на котором остриями вверх торчали гвозди, потом из-за
забора вытянулся кривой колодезный журавль.
Потом пустырь, остатки
забора, забитый колодец, с опустившейся вокруг землею — и огромные липы за
высокой полуразобранной огорожей, большой барский дом, какими-то судьбами попавший в это захолустье, давно уже не жилой, дряхлый, с закрытыми ставнями и заржавевшей от времени железной дощечкой: «Сей дом продается».
Одетый в генеральское пальто с красной подкладкой,
высокий, широкоплечий, воинственный, несущий седую голову немного назад, он два часа величавым призраком кружился по городу — вдоль почерневших от дождя деревянных домишек, вдоль бесконечных
заборов и пустырей, мимо магазинов и лавок с продрогшими, низко кланяющимися приказчиками.
Он остановился и повернул голову: к нему через дорогу, от глухого
забора, расползаясь ногами в грязи, торопливо подходили два человека, один в
высоких сапогах, другой в ботинках, без калош, но с подвернутыми брюками. Вероятно, ему было холодно от промоченных ног: лицо у него было зелено-бледное, и белокурые волосы точно отделялись от кожи. В левой руке он держал свернутый четырехугольник бумаги, а правую глубоко запустил в карман.
Был конец зимы. Санный путь испортился. Широкая улица, вся исполосованная мокрыми темными колеями, из белой стала грязно-желтой. В глубоких ухабах, пробитых ломовыми, стояла вода, а в палисадничке, перед домом Наседкина,
высокий сугроб снега осел, обрыхлел, сделался ноздреватым и покрылся сверху серым налетом.
Заборы размякли от сырости.
Сквозь
высокую чугунную решетку, заменявшую
забор, виднелся широкий чистый двор с ярко-зеленым дерном, убитыми толченым кирпичом дорожками и небольшим водометом.
«Вот, брат, — говорю ему, — какие последствия-то, а еще в Москве толковали, что здесь свобода…» — «Да, да, — говорит Жигарев, — надо подобру-поздорову отсюда поскорей восвояси, а главная причина, больно я зашибся, окно-то, дуй его горой,
высокое, а под окном дьявол их угораздил кирпичей навалить…» С час времени просидели мы в анбаришке, глядим, кто-то через
забор лезет…
Я бы наговорила ему кучу дерзостей, я бы закричала на него в голос со свойственной мне дикой невоздержанностью, если бы коляска в это время не завернула за
высокий утес, и, к моему изумлению, перед глазами не выросли, как из-под земли, каменные строения старинной грузинской усадьбы. За каменным же — в рост человеческий —
забором было темно и тихо, как в могиле.
Прежде всего мне бросились в глаза бесчисленные штабели дров, за ними
выше на берегу виднелись жилые дома и дворовые постройки, сделанные основательно и прочно, даже
заборы были сложены из бревен.
Толпа, как живая ревущая волна, подняла меня, отнесла на несколько шагов и с силою ударила о
забор, потом отнесла назад и куда-то в сторону и, наконец, притиснула к
высокому штабелю дров, наклонившемуся вперед и грозившему завалиться на головы.
Лыжин, сонный, недовольный, надел валенки, шубу, шапку и башлык и вместе с доктором вышел наружу. Мороза большого не было, но дул сильный, пронзительный ветер и гнал вдоль улицы облака снега, которые, казалось, бежали в ужасе; под
заборами и у крылец уже навалило
высокие сугробы. Доктор и следователь сели в сани, и белый кучер перегнулся к ним, чтобы застегнуть полость. Обоим было жарко.
Хозяйка же Сафроныча в бабьей простоте «без направления» думала иначе и, переняв все деньги, мужем с Пекторалиса взысканные, собрала капиталец, с которым не хотела более лазить через
забор, и купила себе домик — хороший домик, чистенький, веселенький, на
высоком фундаменте и с мезонинчиком и с остренькою
высокою крышею — словом, превосходный домик, и притом рядом с своим старым пепелищем, где все их дела расстроил железный Гуго.