Утро было прелестное. Улицы Франкфурта, едва начинавшие оживляться, казались такими чистыми и уютными; окна домов блестели переливчато, как фольга; а лишь только карета выехала за заставу — сверху, с голубого, еще не яркого неба, так и посыпались голосистые раскаты жаворонков. Вдруг на повороте шоссе из-за
высокого тополя показалась знакомая фигура, ступила несколько шагов и остановилась. Санин пригляделся… Боже мой! Эмиль!
Тут мельник вышел уже на самый гребень дороги, откуда начинался пологий спуск к реке. Впереди уже слышно было, — так, чуть-чуть, когда подыхивал ночной ветерок, — как сонная вода звенит в потоках. А сзади, оглянувшись еще раз, мельник увидел спящее в садах село и под
высокими тополями маленькую вдовину хатку… Он остановился и подумал немного, почесываясь в голове.
Тогда я кликнул свою собаку и пошел по берегу реки Гобилли, покрытому
высокими тополями и ясенями. За ними ближе к горам виднелись кедровники, а еще выше лиственица, ель и пихта. Подлесье из жасмина, калины, смородины, сорбарии и элеутерококкуса, переплетенных актинидиями и виноградником, образовало непролазную чащу, в которой зверье протоптало хорошую тропу.
Неточные совпадения
Левый, возвышенный, террасообразный берег реки имеет высоту около 30 м и состоит из белой глины, в массе которой можно усмотреть блестки колчедана. Где-то в горах удэгейцы добывают довольно крупные куски обсидиана. Растительность в низовьях Кусуна довольно невзрачная и однообразная. Около реки, на островах и по сухим протокам, — густые заросли тальников, имеющих вид
высоких пирамидальных
тополей, с ветвями, поднимающимися кверху чуть ли не от самого корня. Среди них попадается осина, немало ольхи.
Близ моря растет кустарниковая ольха и высокоствольный тальник,
выше по долине — лиственница, белая береза, осина и
тополь, а еще дальше — клен, осокорь, ясень и кое-где ель и кедр.
Нет ни задумчивой массивности старой руины, ни глубины в зияющих окнах, ни высоты в
тополях с шумящими вершинами, ни воздуха в
высоком небе, ни прозрачности в воде.
Он был окружен
высокими пирамидальными
тополями и имел чудесный вид живописной древности.
Пруд лежал как мертвый, и в нем отражался мертвый «замок» с пустыми впадинами окон, окруженный, точно заснувшей стражей,
высокими рядами пирамидальных
тополей.
«На костях человеческих стоит старое замчи́ще», передавали старожилы, и мое детское испуганное воображение рисовало под землей тысячи турецких скелетов, поддерживающих костлявыми руками остров с его
высокими пирамидальными
тополями и старым зáмком.
Туча, нависшая над
высокими вершинами
тополей, уже сыпала дождиком.
Иногда я присаживался на одну из зеленых скамеек, что стояли вдоль тротуара главной улицы, между
высокими пирамидальными
тополями.
За платформой в толпе бойко играли на гармонике и на дешевой визгливой скрипке, а из-за
высоких берез и
тополей, из-за дач, залитых лунным светом, доносились звуки военного оркестра: должно быть, на дачах был танцевальный вечер.
Приближался вечер, и в воздухе стояла та особенная, тяжёлая духота, которая предвещает грозу. Солнце уже было низко, и вершины
тополей зарделись лёгким румянцем. Но от вечерних теней, окутавших их ветви, они,
высокие и неподвижные, стали гуще,
выше… Небо над ними тоже темнело, делалось бархатным и точно опускалось ниже к земле. Где-то далеко говорили люди и где-то ещё дальше, но в другой стороне — пели. Эти звуки, тихие, но густые, казалось, тоже были пропитаны духотой.
На нём вырисовывались три стройные фигуры далёких
тополей; казалось, что они то уменьшаются, то становятся
выше, а небо и пшеница, накрытая им, колеблются, поднимаясь и опускаясь.
Но что-то было в этом лице такое, что сразу привлекало в нем каждого яркостью красок, огнем сверкающих, как темные вишни под дождем, огромных и прекрасных глаз, ослепительно-яркой улыбкой обнажавших белые, как сахар, зубы, в горделиво изогнутых прихотливым изгибом бровях, в алом румянце на молочно-белой коже, во всей фигурке,
высокой и стройной, как молодой
тополь в саду.
Тополь,
высокий, покрытый инеем, показался в синеватой мгле, как великан, одетый в саван. Он поглядел на меня сурово и уныло, точно, подобно мне, понимал свое одиночество. Я долго глядел на него.
Усадьба была обнесена
высоким глиняным забором и обсажена развесистыми
тополями; желтели скирды каоляна, чумизы и риса, на гладком току шла молотьба.
Может статься, в это самое время Антон вспомнил душистый воздух Италии, тамошние дворцы и храмы под куполом роскошного неба,
высокие пирамиды
тополей и виноградные лозы своего отечества; может статься, он вспомнил слова Фиоравенти: «Пройдя через эти ворота, назад не возвращаются»; вспомнил слезы матери — и грустно поникнул головой.
Правда, есть на берегу Двины аллея древних пирамидальных
тополей перед
высоким зданием начальника края, но эти пирамидальные
тополя стоят уныло, как тюремные стражи, поднимающие к небу пики своих остроконечных вершин.