— Красавица, значит, и я, — продолжала соображать со злобным чувством Татьяна, — однако мне мечтать так не приходится,
высмеют люди, коли словом и чем-нибудь о будущем хорошем заикнусь, холопка была, холопкой и останусь.
Неточные совпадения
«Кончу университет и должен буду служить интересам этих быков. Женюсь на дочери одного из них, нарожу гимназистов, гимназисток, а они, через пятнадцать лет, не будут понимать меня. Потом — растолстею и, может быть, тоже буду
высмеивать любознательных
людей. Старость. Болезни. И — умру, чувствуя себя Исааком, принесенным в жертву — какому богу?»
Варвара — чужой
человек. Она живет своей, должно быть, очень легкой жизнью. Равномерно благодушно
высмеивает идеалистов, материалистов. У нее выпрямился рот и окрепли губы, но слишком ясно, что ей уже за тридцать. Она стала много и вкусно кушать. Недавно дешево купила на аукционе партию книжной бумаги и хорошо продала ее.
Высмеивая увлечение философией Шеллинга, Герцен говорит: «
Человек, который шел гулять в Сокольники, шел для того, чтобы отдаться пантеистическому чувству своего единства с космосом».
Его все ругали — капитан, машинист, боцман — все, кому не лень, и было странно: почему его не рассчитают? Кочегары относились к нему заметно лучше других
людей, хотя и
высмеивали за болтовню, за игру в карты. Я спрашивал их...
Но каждый раз, когда я говорил со стариком откровенно о
людях, о своих думах, он, благожелательно выслушав меня, передавал сказанное мною приказчику, а тот или обидно
высмеивал меня, или сердито ругал.
Все смотрели на меня хорошими глазами, ласково
высмеивая мое смущение, еще немножко — и я бы, наверное, разревелся от неожиданной радости чувствовать себя
человеком, нужным для этих
людей. А как раз в это утро в лавке приказчик сказал Петру Васильеву, кивая на меня головой...
— Нет, Иван Андреич, неправда! Он и
люди его толка — против глупости, злобы и жадности человечьей! Это
люди — хорошие, да; им бы вот не пришло в голову позвать
человека, чтобы незаметно подпоить да
высмеять его; время своё они тратят не на игру в карты, на питьё да на еду, а на чтение добрых и полезных книг о несчастном нашем российском государстве и о жизни народа; в книгах же доказывается, отчего жизнь плоха и как составить её лучше…
И нещадно, с цинической злостью
высмеивали меня, а я был задорным кутенком, чувствовал себя не глупее и смелее взрослых собак, — я тоже злился. Начиная понимать, что думы о жизни не менее тяжелы, чем сама жизнь, я, порою, ощущал в душе вспышки ненависти к упрямо-терпеливым
людям, с которыми работал. Меня особенно возмущала их способность терпеть, покорная безнадежность, с которой они подчинялись полубезумным издевательствам пьяного хозяина.
Он чувствовал себя опять в своей тарелке. Кислое настроение прошло. Правда, где-то в глубине души шевелилось угрызение совести при мысли, что он
высмеивает за глаза и перед чужим
людей, к которым, как бы то ни было, питает невольную симпатию и с которыми в гораздо большей степени связан в идейном смысле.
И теперь и прежде
высмеивают того, кто сидит в молчании,
высмеивают и того, кто много говорит, и того, кто говорит мало, — нет никого на земле, кого бы не осуждали. Никогда не было, никогда не будет и нет никого, кого бы всегда и во всем осуждали, как нет и того, кого бы всегда и во всем хвалили. И потому не стоит заботиться ни о похвалах, ни об осуждении
людей.