Она
вынула из печи хлеба, поставила перед ним горшок снятого молока, и он с жадностью кинулся на предлагаемую пищу… в эту минуту он забыл всё: долг, любовь, отца, Ольгу, всё, что не касалось до этого благодатного молока и хлеба.
Я
вынимаю из печи железные листы, пекарь хватает с них десяток плюшек, слоек, саек, бросая их в подол девушке, а она, перебрасывая горячую плюшку с ладони на ладонь, кусает ее желтыми зубами овцы, обжигается и сердито стонет, мычит.
Приподнявшись немного на кровати, он увидел, что супруга его, довольно почтенная дама, очень любившая пить кофий,
вынимала из печи только что испеченные хлебы.
Магистр вынул из кармана книжку и, еще больше нахмурившись, стал записывать… Пропев одну песню, «люди» начали другую… А похлебка между тем простыла, и каша, которую
вынули из печи, перестала уже испускать из себя дымок.
Вынув из печи весовой белый хлеб, я кладу на длинную доску десять-двенадцать караваев и поспешно несу их в лавочку Деренкова, а возвратясь назад, набиваю двухпудовую корзину булками и сдобным и бегу в духовную академию, чтоб поспеть к утреннему чаю студентов.
Неточные совпадения
Следующие два дня были дождливые, в особенности последний. Лежа на кане, я нежился под одеялом. Вечером перед сном тазы последний раз
вынули жар
из печей и положили его посредине фанзы в котел с золой. Ночью я проснулся от сильного шума. На дворе неистовствовала буря, дождь хлестал по окнам. Я совершенно забыл, где мы находимся; мне казалось, что я сплю в лесу, около костра, под открытым небом. Сквозь темноту я чуть-чуть увидел свет потухающих углей и испугался.
Поставив чугуны в огонь, Григорий влез ко мне на
печь и,
вынув из кармана глиняную трубку, показал мне ее.
Двое подмастерьев указали ему, как «сажать» крицу в
печь, как ее накаливать добела, как
вынимать из огня и подавать мастеру к молоту.
Матрена(зятю). Садись, батюшка, за стол-то… (Дочери.) Поди там,
вынимай из печи-то, что есетко… (Спиридоньевне.) Анна Спиридоньевна! Потрапезуй, матка, с нами… (Дяде Никону.) Полно, старый хрен, болтаться-то тут тебе, словно мотовило. Залезай в передний-то угол.
Он лежал на хорах на сухом кафтане, который подостлала ему старуха. Агафья
вынимала хлебы
из печи.
Гусев возвращается в лазарет и ложится на койку. По-прежнему томит его неопределенное желание, и он никак не может понять, что ему нужно. В груди давит, в голове стучит, во рту так сухо, что трудно пошевельнуть языком. Он дремлет и бредит, и, замученный кошмарами, кашлем и духотой, к утру крепко засыпает. Снится ему, что в казарме только что
вынули хлеб
из печи, а он залез в
печь и парится в ней березовым веником. Спит он два дня, а на третий в полдень приходят сверху два матроса и выносят его
из лазарета.
В кухне у нее тараканы, грязные мочалки, вонь, и кухарка, когда
печет пирог, прежде чем посадить его в
печь,
вынимает из своей головы гребенку и проводит ею борозды на верхней корке; она же, делая пирожные, слюнит изюминки, чтобы они крепче сидели в тесте.
Закружился бес, копытом в
печь вдарил, пол-угла отшиб. Вот тебе и попировал!.. Однако ж дела не поправишь. Душу
из княжны скорым манером
вынул да к окну, — решетку железную, будто платок носовой, в клочки разорвал. Да не тут-то было. Навстречу ему с надворной стороны княжны Тамары ангел-хранитель тут как тут. Так соколом и налетел...