Неточные совпадения
— Никак нет-с… — ответил Родион Антоныч,
вынимая из бокового кармана своего сюртука довольно объемистую
рукопись. — Я заранее приготовил ее, ваше превосходительство.
Наконец, грустно за самое дело, в котором, что бы ни говорили, ничего нейдет к лучшему и, чтобы поправить машину, нечего из этого старья
вынимать по одному винтику, а сразу надобно все сломать и все части поставить новые, а пока этого нет и просвету еще ни к чему порядочному не предвидится: какая была мерзость, такая есть и будет» (стр. 166 об.
рукописи).
Глумов (садится к столу). Эпиграммы в сторону! Этот род поэзии, кроме вреда, ничего не приносит автору. Примемся за панегирики. (
Вынимает из кармана тетрадь.) Всю желчь, которая будет накипать в душе, я буду сбывать в этот дневник, а на устах останется только мед. Один, в ночной тиши, я буду вести летопись людской пошлости. Эта
рукопись не предназначается для публики, я один буду и автором, и читателем. Разве со временем, когда укреплюсь на прочном фундаменте, сделаю из нее извлечение.
И усевшись в малиновое бархатное кресло, он
вынул из бокового кармана
рукопись.
Он дрожащими руками
вынул из него две
рукописи: одна была написана по-французски, женским почерком, другая по-русски, тем же писарским почерком, каким была написана надпись на конверте.
Приехав, он заперся в кабинете, бережно разрезал конверт и
вынул объемистую
рукопись, развернул ее. «Моя исповедь», прочел он заглавие и принялся за чтение.
Он почувствовал, что после прочтения этой исповеди он полюбил уже не ее падшую, преступную, а какую-то другую, возродившуюся, раскаявшуюся, прекрасную и несчастную. До прочтения он хотел лишь увидать ее, проститься с ней, теперь он хотел быть около нее, всю жизнь, до гроба. Антон Михайлович и теперь машинально, но бережно
вынул из бокового кармана конверт и развернув
рукопись, стал читать ее.
Кондратий Федорович
вынул из кармана объемистую
рукопись, спрятанную им при входе Ростовцева, откашлянулся и начал чтение.
Рукопись эта была — кодекс будущих русских законов, составленных главою «Южного союза благоденствия» Пестелем и названная им «Русской Правдой». Чтение это не вызвало энтузиазма в слушателях, так как далеко не соответствовало их настроению. Один Василий Васильевич благоговейно не проронил ни одного слова.