Неточные совпадения
Городничий. Две недели! (В сторону.)Батюшки, сватушки!
Выносите, святые угодники! В эти две недели высечена унтер-офицерская жена! Арестантам не выдавали провизии!.
На улицах кабак, нечистота! Позор! поношенье! (Хватается за голову.)
Казалось, как будто, не
вынося мучений в домах, многие нарочно выбежали
на улицу: не ниспошлется ли в воздухе чего-нибудь, питающего силы.
Переходя
на другую сторону
улицы, он оглянулся, к магазину подъехал грузовик, люди, стоявшие у витрины,
выносили из магазина ящики.
— Я не
выношу праздничных
улиц и людей, которые в седьмой день недели одевают
на себя чистенькие костюмы, маски счастливцев.
Самгин простился со стариком и ушел, убежденный, что хорошо, до конца, понял его.
На этот раз он
вынес из уютной норы историка нечто беспокойное. Он чувствовал себя человеком, который не может вспомнить необходимое ему слово или впечатление, сродное только что пережитому. Шагая по уснувшей
улице, под небом, закрытым одноцветно серой массой облаков, он смотрел в небо и щелкал пальцами, напряженно соображая: что беспокоит его?
Как сумерки, так я и не
выношу; как сумерки, так и перестаю
выносить, так меня и потянет
на улицу, в мрак.
Когда мы окончили осмотр пещер, наступил уже вечер. В фанзе Че Фана зажгли огонь. Я хотел было ночевать
на улице, но побоялся дождя. Че Фан отвел мне место у себя
на кане. Мы долго с ним разговаривали.
На мои вопросы он отвечал охотно, зря не болтал, говорил искренно. Из этого разговора я
вынес впечатление, что он действительно хороший, добрый человек, и решил по возвращении в Хабаровск хлопотать о награждении его чем-нибудь за ту широкую помощь, какую он в свое время оказывал русским переселенцам.
Последние слова
вынесла она за дверь
на улицу, куда отправилась для каких-нибудь своих причин.
С обеих сторон дома
на обеих сторонах
улицы и глубоко по Гнездниковскому переулку стояли собственные запряжки: пары, одиночки, кареты, коляски, одна другой лучше. Каретники старались превзойти один другого. Здоровенный, с лицом в полнолуние, швейцар в ливрее со светлыми пуговицами, но без гербов, в сопровождении своих помощников
выносил корзины и пакеты за дамами в шиншиллях и соболях с кавалерами в бобрах или в шикарных военных «николаевских» шинелях с капюшонами.
И Подхалюзин,
вынося сам всякие истязания и находя, наконец, что это в порядке вещей, глубоко затаивает свои личные, живые стремления в надежде, что будет же когда-нибудь и
на его
улице праздник.
Он не
вынес наказания и умер
на тележке,
на которой довозили изнемогавших «грешников» до конца
улицы.
Кажется, им больше не о чем было разговаривать. Мадам Барсукова
вынесла вексельную бумагу, где она с трудом написала свое имя, отчество и фамилию. Вексель, конечно, был фантастический, но есть связь, спайка, каторжная совесть. В таких делах не обманывают. Иначе грозит смерть. Все равно: в остроге,
на улице или в публичном доме.
— Вы говорите, — начал он наконец, обращаясь к Вихрову и придавая мыслящее выражение своему лицу, — что все это пишете затем, чтобы исправить нравы; но позвольте вас спросить, начну в этом случае примером; заведу ли я
на улицах чистоту и порядок, если стану всю грязь, которая у меня дома,
выносить и показывать всем публично?
Отворились ворота,
на улицу вынесли крышку гроба с венками в красных лентах. Люди дружно сняли шляпы — точно стая черных птиц взлетела над их головами. Высокий полицейский офицер с густыми черными усами
на красном лице быстро шел в толпу, за ним, бесцеремонно расталкивая людей, шагали солдаты, громко стуча тяжелыми сапогами по камням. Офицер сказал сиплым, командующим голосом...
Каждый день
выносила сор
на улицу в корзину, откуда его убирали городские мусорщики, и готовила обед для господ и для двух джентльменов, обедавших с ними.
Потом тщательно свернул толстую синюю обертку, под сюртуком
вынес ее в переднюю и там положил в карман в пальто, чтобы
на улице выбросить и таким способом уничтожить следы.
— Теперь, — шептал юноша, — когда люди
вынесли на площади,
на улицы привычные муки свои и всю тяжесть, — теперь, конечно, у всех другие глаза будут! Главное — узнать друг друга, сознаться в том, что такая жизнь никому не сладка. Будет уж притворяться — «мне, слава богу, хорошо!» Стыдиться нечего, надо сказать, что всем плохо, всё плохо…
Когда он разговаривал с нею таким образом, вдруг загремела музыка. Каштанка оглянулась и увидела, что по
улице прямо
на нее шел полк солдат. Не
вынося музыки, которая расстраивала ей нервы, она заметалась и завыла. К великому ее удивлению, столяр, вместо того чтобы испугаться, завизжать и залаять, широко улыбнулся, вытянулся во фрунт и всей пятерней сделал под козырек. Видя, что хозяин не протестует, Каштанка еще громче завыла и, не помня себя, бросилась через дорогу
на другой тротуар.
Что ж? я мог ожидать, что она это сделает. Мог ожидать? Нет. Я до того был эгоист, до того не уважал людей
на самом деле, что даже и вообразить не мог, что и она это сделает. Этого я не
вынес. Мгновение спустя я, как безумный, бросился одеваться, накинул
на себя что успел впопыхах и стремглав выбежал за ней. Она и двухсот шагов еще не успела уйти, когда я выбежал
на улицу.
Но выручать было уже поздно. Мощная стена окружила Сашку и закрыла его. И та же стена
вынесла людей в папахах
на улицу.
Из дворов выгоняли
на улицу овец, телят и коров,
выносили сундуки, овчины, кадки.
Крик, крик, поди
на Окиян-море…» В Холмогорах (Архангельской губернии)
выносят ребенка
на заре
на улицу и говорят трижды: «Зоря-зоряница!
Поля пренаивно объявил, что он братца пикой заколол; ему объясняют, что братца стыдно колоть пикой, потому что братец маленький, и в наказанье уводят в гостиную, говоря, что его не пустят гулять больше
на улицу и что он должен сидеть и смотреть книжку с картинками; а Колю между тем, успокоив леденцом,
выносят ко мне
на галерею.
К законам она чувствует мало уважения, принимает гостей без паспортов, а неисправного жильца собственноручно «выкидает
на улицу», как она сама выражается, то есть в отсутствие жильца отпирает его номер и
выносит его вещи в коридор или
на лестницу, а то и в свою комнату.
Только что отобедали, раздача даров началась. Сначала в горницах заменявшая место сестры Параша раздала оставшиеся после покойницы наряды Фленушке, Марьюшке, крылошанкам и некоторым деревенским девицам. А затем вместе с отцом, матерью и почетными гостями вышла она
на улицу.
На десяти больших подносах
вынесли за Парашей дары. Устинья стала возле нее, и одна, без вопленниц, пропела к людям «причет...
Так же, как и тогда наяву, кругом них гремела и гудела необозримая толпа народа, запрудив меж двумя мостами всю набережную Фонтанки, все окрестные
улицы и переулки; так же, как и тогда,
вынесло Семена Ивановича вместе с пьянчужкой за какой-то забор, где притиснули их, как в клещах,
на огромном дровяном дворе, полном зрителями, собравшимися с
улиц, с Толкучего рынка и из всех окрестных домов, трактиров и кабаков.
Один раз, ночью, он пошел по острогу и увидал, что из-под одной нары сыплется земля. Он остановился посмотреть. Вдруг Макар Семенов выскочил из-под нары и с испуганным лицом взглянул
на Аксенова. Аксенов хотел пройти, чтоб не видеть его; но Макар ухватил его за руку и рассказал, как он прокопал проход под стенами и как он землю каждый день
выносит в голенищах и высыпает
на улицу, когда их гоняют
на работу. Он сказал...
Целые вереницы ходили от
улиц к морю с кувшинами
на головах,
вынося нечистоты.
Минутами я перестаю
выносить пытку этих железных обручей, сдавливающих мозг; мне хочется неудержимо выбежать
на улицу,
на площадь, где народ, и крикнуть...
Последних моих слов он не слышит, потому что журавлиные ноги уже
выносят его
на улицу.
Когда же
на ночь камердинер герцога
выносил из спальни его платье, нечто вставало с своего стула, жало руку камердинеру, и осторожно, неся всю тяжесть своего огромного туловища в груди своей, чтобы не сделать им шуму по паркету, выползало или выкатывалось из дому, и нередко еще
на улице тосковало от сомнения, заснула ли его светлость и не потребовала бы к себе, чтобы над ним пошутить.
Тогда солдаты связали ему руки ружейным ремнем, заткнули рот платком, закутали его, полуодетого, в первую попавшуюся шубу, а голову, за отсутствием шапки, обернули солдатскою шинелью и в таком импровизированном костюме
вынесли измайловского подполковника
на улицу, впихнули в сани, приготовленные заранее, и повезли
на гауптвахту Зимнего дворца.
Это она!.. схватываю ее, изо всей силы толкаю янычара с лестницы, через него
выношу Мариорицу, обвившую меня крепко ручонками,
на улицу и… что потом со мною случилось, ничего не помню.
Только что он успел это проговорить, как
на улице послышались крик и гам, кто-то постучался в окно избы и послышались слова: «Эй, баба, пожар!
выноси поскорее крюк» — и вслед затем раздался хохот.
Бабку Керасиху, которая первая
вынесла эту новость
на улицу и клялась, что у ребенка нет ни рожков, ни хвостика, оплевали и хотели побить, а дитя все-таки осталось хорошенькое-прехорошенькое, и к тому же еще удивительно смирное: дышало себе потихонечку, а кричать точно стыдилось.