Неточные совпадения
Хотя она бессознательно (как она действовала в это последнее время в отношении
ко всем молодым мужчинам) целый вечер делала всё возможное для того, чтобы возбудить в Левине чувство любви к себе, и хотя она знала, что она достигла этого, насколько это возможно в отношении к женатому честному человеку и в один вечер, и хотя он очень понравился ей (несмотря на резкое различие, с точки зрения мужчин, между Вронским и Левиным, она, как женщина, видела в них то самое общее, за что и Кити полюбила и Вронского и Левина), как только он
вышел из комнаты, она перестала думать о нем.
Когда они подъехали
ко второму болоту, которое было довольно велико и должно было взять много времени, Левин уговаривал не
выходить. Но Весловский опять упросил его. Опять, так как болото было узко, Левин, как гостеприимный хозяин, остался у экипажей.
— Так как все пальцы
вышли, он их все разогнул и продолжал: — Это взгляд теоретический, но я полагаю, что вы сделали мне честь обратиться
ко мне для того, чтоб узнать практическое приложение.
— Солдат! — презрительно сказал Корней и повернулся
ко входившей няне. — Вот судите, Марья Ефимовна: впустил, никому не сказал, — обратился к ней Корней. — Алексей Александрович сейчас
выйдут, пойдут в детскую.
— А вот другой Дон-Кишот просвещенья: завел школы! Ну, что, например, полезнее человеку, как знанье грамоты? А ведь как распорядился? Ведь
ко мне приходят мужики из его деревни. «Что это, говорят, батюшка, такое? сыновья наши совсем от рук отбились, помогать в работах не хотят, все в писаря хотят, а ведь писарь нужен один». Ведь вот что
вышло!
Карл Иваныч одевался в другой комнате, и через классную пронесли к нему синий фрак и еще какие-то белые принадлежности. У двери, которая вела вниз, послышался голос одной из горничных бабушки; я
вышел, чтобы узнать, что ей нужно. Она держала на руке туго накрахмаленную манишку и сказала мне, что она принесла ее для Карла Иваныча и что ночь не спала для того, чтобы успеть вымыть ее
ко времени. Я взялся передать манишку и спросил, встала ли бабушка.
— Н… нет, видел, один только раз в жизни, шесть лет тому. Филька, человек дворовый у меня был; только что его похоронили, я крикнул, забывшись: «Филька, трубку!» — вошел, и прямо к горке, где стоят у меня трубки. Я сижу, думаю: «Это он мне отомстить», потому что перед самою смертью мы крепко поссорились. «Как ты смеешь, говорю, с продранным локтем
ко мне входить, — вон, негодяй!» Повернулся,
вышел и больше не приходил. Я Марфе Петровне тогда не сказал. Хотел было панихиду по нем отслужить, да посовестился.
— Да; черт его принес теперь; может быть, расстроил все дело. А заметил ты, что он
ко всему равнодушен, на все отмалчивается, кроме одного пункта, от которого из себя
выходит: это убийство…
— Дочь капитана Миронова, — сказал я ему, — пишет
ко мне письмо: она просит помощи; Швабрин принуждает ее
выйти за него замуж.
Я хотел уже
выйти из дому, как дверь моя отворилась, и
ко мне явился капрал с донесением, что наши казаки ночью выступили из крепости, взяв насильно с собою Юлая, и что около крепости разъезжают неведомые люди.
Покойного Одинцова она едва выносила (она
вышла за него по расчету, хотя она, вероятно, не согласилась бы сделаться его женой, если б она не считала его за доброго человека) и получила тайное отвращение
ко всем мужчинам, которых представляла себе не иначе как неопрятными, тяжелыми и вялыми, бессильно докучливыми существами.
К удивлению Самгина все это кончилось для него не так, как он ожидал. Седой жандарм и товарищ прокурора
вышли в столовую с видом людей, которые поссорились; адъютант сел к столу и начал писать, судейский, остановясь у окна, повернулся спиною
ко всему, что происходило в комнате. Но седой подошел к Любаше и негромко сказал...
— Из суда зайдите
ко мне, я сегодня не
выхожу, нездоров. На этой неделе вам придется съездить в Калугу.
— Ну да. Ему даже судом пригрозили за какие-то служебные промахи. С банком тоже не
вышло: кому-то на ногу или на язык наступил. А — жалко его, умный! Вот, все
ко мне ходит душу отводить. Что — в других странах отводят душу или — нет?
— И я не спала. Моя-то смиренница ночью приползла
ко мне, вся дрожит, лепечет: «Что я наделала, бабушка, простите, простите, беда
вышла!» Я испугалась, не знала, что и подумать… Насилу она могла пересказать: раз пять принималась, пока кончила.
— То есть это при покойном государе еще вышло-с, — обратился
ко мне Петр Ипполитович, нервно и с некоторым мучением, как бы страдая вперед за успех эффекта, — ведь вы знаете этот камень — глупый камень на улице, к чему, зачем, только лишь мешает, так ли-с?
Но все-таки мне было очень тяжело
выходя от него: я видел необычайную перемену
ко мне в это утро; такого тона никогда еще не было; а против Версилова это был уж решительный бунт.
Я был бесконечно изумлен; эта новость была всех беспокойнее: что-то
вышло, что-то произошло, что-то непременно случилось, чего я еще не знаю! Я вдруг мельком вспомнил, как Версилов промолвил мне вчера: «Не я к тебе приду, а ты
ко мне прибежишь». Я полетел к князю Николаю Ивановичу, еще более предчувствуя, что там разгадка. Васин, прощаясь, еще раз поблагодарил меня.
— Несчастия
выйдут — это наверно… у меня кружится голова. Довольно мне с вами: я решился — и кончено. Только, ради Бога, прошу вас — не приводите
ко мне вашего брата.
— Я приведу Петра Ипполитовича, — встала Анна Андреевна. Удовольствие засияло в лице ее: судя по тому, что я так ласков к старику, она обрадовалась. Но лишь только она
вышла, вдруг все лицо старика изменилось мгновенно. Он торопливо взглянул на дверь, огляделся кругом и, нагнувшись
ко мне с дивана, зашептал мне испуганным голосом...
Несмотря на то что я весь дрожал, как в припадке, я вошел в квартиру тихо, через кухню, и шепотом попросил вызвать
ко мне Настасью Егоровну, но та сама тотчас же
вышла и молча впилась в меня ужасно вопросительным взглядом.
— А зачем же вы
ко мне прибыли, коли так? — чуть не подскочил он на месте от удовольствия. Я мигом повернулся и хотел было
выйти, но он ухватил меня за плечо.
Разом
вышла и другая история: пропали деньги в банке, под носом у Зерщикова, пачка в четыреста рублей. Зерщиков указывал место, где они лежали, «сейчас только лежали», и это место оказывалось прямо подле меня, соприкасалось со мной, с тем местом, где лежали мои деньги, то есть гораздо, значит, ближе
ко мне, чем к Афердову.
Он было уже
выходил, но остановился и повернул
ко мне голову в ожидании.
Я послушно спустился за мамой; мы
вышли на крыльцо. Я знал, что они все там смотрят теперь из окошка. Мама повернулась к церкви и три раза глубоко на нее перекрестилась, губы ее вздрагивали, густой колокол звучно и мерно гудел с колокольни. Она повернулась
ко мне и — не выдержала, положила мне обе руки на голову и заплакала над моей головой.
— Если бы вы захотели мне сделать особенное удовольствие, — громко и открыто обратился он
ко мне,
выходя от князя, — то поедемте сейчас со мною, и я вам покажу письмо, которое сейчас посылаю к Андрею Петровичу, а вместе и его письмо
ко мне.
Я не
выходил;
ко мне в каюту заглянули две-три косматые головы и смугло-желтые лица.
— Когда мама устанет и прогонит вас, приходите
ко мне, — сказала она, обращаясь к Колосову и Нехлюдову таким тоном, как будто ничего не произошло между ними, и, весело улыбнувшись, неслышно шагая по толстому ковру,
вышла из комнаты.
Смотритель подошел к ним, и Нехлюдов, не дожидаясь его замечания, простился с ней и
вышел, испытывая никогда прежде не испытанное чувство тихой радости, спокойствия и любви
ко всем людям. Радовало и подымало Нехлюдова на неиспытанную им высоту сознание того, что никакие поступки Масловой не могут изменить его любви к ней. Пускай она заводит шашни с фельдшером — это ее дело: он любит ее не для себя, а для нее и для Бога.
— Вы, мама, добьетесь того, что я совсем не буду
выходить из своей комнаты, когда у нас бывает Привалов. Мне просто совестно… Если человек хорошо относится
ко мне, так вы хотите непременно его женить. Мы просто желаем быть хорошими знакомыми — и только.
Иногда же говорила так, как будто летела в какую-то пропасть: «все-де равно, что бы ни
вышло, а я все-таки скажу…» Насчет знакомства своего с Федором Павловичем она резко заметила: «Всё пустяки, разве я виновата, что он
ко мне привязался?» А потом через минуту прибавила: «Я во всем виновата, я смеялась над тем и другим — и над стариком, и над этим — и их обоих до того довела.
— Тржи, панове, тржи! Слушай, пане, вижу, что ты человек разумный. Бери три тысячи и убирайся
ко всем чертям, да и Врублевского с собой захвати — слышишь это? Но сейчас же, сию же минуту, и это навеки, понимаешь, пане, навеки вот в эту самую дверь и
выйдешь. У тебя что там: пальто, шуба? Я тебе вынесу. Сию же секунду тройку тебе заложат и — до видзенья, пане! А?
Я тебе рассказывать не буду, как это все
вышло в подробности, были у него враги действительно, только вдруг в городе чрезмерное охлаждение к нему и
ко всей фамилии, все вдруг точно отхлынули.
Я вскочил на ноги и взял ружье. Через минуту я услышал, как кто-то действительно
вышел из воды на берег и сильно встряхивался. В это время
ко мне подошли Дерсу и Чжан Бао. Мы стали спиной к огню и старались рассмотреть, что делается на реке, но туман был такой густой и ночь так темна, что в двух шагах решительно ничего не было видно.
— Что я вам доложу, — промолвил Ермолай, входя
ко мне в избу, а я только что пообедал и прилег на походную кроватку, чтоб отдохнуть немного после довольно удачной, но утомительной охоты на тетеревов — дело было в десятых числах июля и жары стояли страшные… — что я вам доложу: у нас вся дробь
вышла.
…………
Выходила молода
За новые ворота,
За новые, кленовые,
За решетчатые:
— Родной батюшка грозен
И немилостив
ко мне:
Не велит поздно гулять,
С холостым парнем играть,
Я не слушаю отца,
Распотешу молодца… //………….
Вы
выходите в нейтральную комнату и говорите: «Вера Павловна!» Я отвечаю из своей комнаты: «что вам угодно, Дмитрий Сергеич?» Вы говорите: «я ухожу; без меня зайдет
ко мне господин А. (вы называете фамилию вашего знакомого).
— Не вовремя гость — хуже татарина, — сказал Лопухов, шутливым тоном, но тон
выходил не совсем удачно шутлив. — Я тревожу тебя, Александр; но уж так и быть, потревожься. Мне надобно поговорить с тобою серьезно. Хотелось поскорее, утром проспал, не застал бы. — Лопухов говорил уже без шутки. «Что это значит? Неужели догадался?» подумал Кирсанов. — Поговорим —
ко, — продолжал Лопухов, усаживаясь. — Погляди мне в глаза.
«Теперь проводи —
ко, брат, меня до лестницы», сказал Кирсанов, опять обратясь к Nicolas, и, продолжая по-прежнему обнимать Nicolas,
вышел в переднюю и сошел с лестницы, издали напутствуемый умиленными взорами голиафов, и на последней ступеньке отпустил горло Nicolas, отпихнул самого Nicolas и пошел в лавку покупать фуражку вместо той, которая осталась добычею Nicolas.
«Аксаков остался до конца жизни вечным восторженным и беспредельно благородным юношей; он увлекался, был увлекаем, но всегда был чист сердцем. В 1844 году, когда наши споры дошли до того, что ни славяне, ни мы не хотели больше встречаться, я как-то шел по улице; К. Аксаков ехал в санях. Я дружески поклонился ему. Он было проехал, но вдруг остановил кучера,
вышел из саней и подошел
ко мне.
Между тем испуганные слуги разбудили мою мать; она бросилась из своей спальни
ко мне в комнату, но в дверях между гостиной и залой была остановлена казаком. Она вскрикнула, я вздрогнул и побежал туда. Полицмейстер оставил бумаги и
вышел со мной в залу. Он извинился перед моей матерью, пропустил ее, разругал казака, который был не виноват, и воротился к бумагам.
А. И. Герцена.)] говорит: «Пойдемте
ко мне, мой дом каменный, стоит глубоко на дворе, стены капитальные», — пошли мы, и господа и люди, все вместе, тут не было разбора;
выходим на Тверской бульвар, а уж и деревья начинают гореть — добрались мы наконец до голохвастовского дома, а он так и пышет, огонь из всех окон.
Все это вместе так было гадко, что я
вышел опять на двор. Исправник выбежал вслед за мной, он держал в одной руке рюмку, в другой бутылку рома и приставал
ко мне, чтоб я выпил.
Прошло несколько лет. Я уже
вышел из училища и состоял на службе, как в одно утро мой старый дядька Гаврило вошел
ко мне в кабинет и объявил...
Галю! ты спишь или не хочешь
ко мне
выйти?
Христианская эсхатология была приспособлена к категориям этого мира,
ко времени этого мира и истории, она не
вышла в иной эон.
Вышел Денис Васильевич из бани, накинул простыню и подсел
ко мне, а Дмитриев ему: «С легким паром, ваше превосходительство.
— Дурак! Из-за тебя я пострадала… И словечка не сказала, а повернулась и
вышла. Она меня, Симка, ловко отзолотила. Откуда прыть взялась у кислятины… Если б ты был настоящий мужчина, так ты приехал бы
ко мне в тот же день и прощения попросил. Я целый вечер тебя ждала и даже приготовилась обморок разыграть… Ну, это все пустяки, а вот ты дома себя дурак дураком держишь. Помирись с женой… Слышишь? А когда помиришься, приезжай мне сказать.
Насколько сам Стабровский всем интересовался и всем увлекался, настолько Дидя оставалась безучастной и равнодушной
ко всему. Отец утешал себя тем, что все это результат ее болезненного состояния, и не хотел и не мог видеть действительности. Дидя была представителем вырождавшейся семьи и не понимала отца. Она могла по целым месяцам ничего не делать, и ее интересы не
выходили за черту собственного дома.
— За битого семь небитых дают, — шутил он, по обыкновению. — Тебя в солдатчине били, а меня на заводской работе. И
вышло — два сапога пара. Поступай
ко мне на службу: будешь доволен.